Почему мама часто матерится

Пятница, 9 сентября


Великий День наступил. День, от которого зависит все. Мне удалось выйти из дома и ничего на себя не пролить и ни в чем не запачкаться, что просто удивительно.

В расчетное время до места назначения я включила заход в крафтовый высокоморальный кофешоп с тем, чтобы дополнить свой хипстерский социально ответственный имидж порцией органического латте на соевом молоке.

В бизнес-центре я плавно подгребла к стойке администратора и представилась, меня попросили посмотреть в камеру, чтобы сфотографировать для пропуска, выдали беджик с моим фото, на котором я выглядела как подозреваемый в полицейском участке, так еще и прическа успела свихнуться набекрень, пока я шла с парковки.

Из сверкающего лифта выпорхнул юнец в коротеньких штанишках, он должен был провести меня в переговорную для собеседования. Увидев у меня в руках кофе из дорогущего благопристойного кофешопа, он неодобрительно покачал головой. (А что за мода пошла мужчинам носить коротенькие брючки? Так еще и обувь на босу ногу? Интересно, носочно-чулочной индустрии пришел конец?)

– Оу! – издал он возглас удивления. – А Вы с собой не носите свою кружку? Я даже и представить себе не мог, что до сих пор кофе на вынос наливают в бумажные стаканчики.

– Они из биоразлагаемого материала, – проблеяла я заискивающе. – Из неотбеленной целлюлозы, переработанной.

– Ммм, а Вы не задумывались, сколько электричества уходит на переработку целлюлозы? – продолжал он давить на меня. – Намного больше, чем на то, чтобы помыть многоразовую кружку.

Ёжкина мать. Я завалила первый тест. До этого я пребывала в полной уверенности, что если что-то можно переработать, то оно уже считается экологичным и прогрессивным, очевидно, что это не так. Я незаметно оставила стаканчик на подоконнике, едва поспевая за юнцом, который мчался вдоль прозрачных стеклянных коридоров, он привел меня в светлую переговорку с напольным покрытием из искусственной травки.

– Это наш уголок для раздумий, – объяснил он. – Мы здесь устраиваем мозговые штурмы и генерируем концепции. На стенах можно писать, если у вас есть какие-то идеи, то можно сразу же записать на стене, чтобы другим тоже было видно и они могли в этом поучаствовать. Я пойду скажу Эду, Габриэле и остальным, что Вы пришли. А Вы пока располагайтесь.

Я молча кивнула, оглядела комнату и заметила на стене один-единственный рисунок, который обычно можно увидеть на каждом заборе. Моей первой реакцией было желание стереть это безобразие, пока другие не увидели, а то подумают еще, что это я намалевала. Но потом я заколебалась, а вдруг они заявятся прямо посреди того, как я буду стирать со стены, и тогда они точно подумают, что это моих рук дело? А что если это тоже тест на широту моих взглядов, и если я сотру это, то им станет ясно, что я ханжа с подавленной сексуальностью? А может, это тест на инициативность, проверка, насколько я расторопна и успею ли я стереть эту непристойность до того, как придут проверяющие? Теперь буквально все мои мысли вертелись вокруг этих гениталий.

Чем больше я смотрела на этот рисунок, тем больше он становился, и тут дверь распахнулась и в комнату вошли четверо.

– Здравствуйте, Эллен, извините, что пришлось ждать, – сказала одна из вошедших, на ней были хорошо сидящие брючки и стильные ботики до щиколоток, и одевалась она явно при свете дня. – Меня зовут Габриэла, я из отдела кадров. Это Эд, возможно, Ваш непосредственный менеджер. – Она указала на тормознутого, но в целом приятно выглядящего мужчину, не из молодых да ранних, а вполне себе далеко за сорок, что давало мне надежду, что у них работают люди, которые знают Рика Эстли не только по рикролл-мему. – Это Тони и Гейл, они тоже будут присутствовать на собеседовании, если Вы не против.

Я лучезарно улыбнулась и промямлила что-то, что должно было прозвучать как приветствие.

– У нас здесь все запросто, – продолжала Габриэла, – мы не придерживаемся традиционного формата, где все сидят за столом, располагайтесь, где вам будет удобно, и начнем нашу беседу.

Она обвела рукой, приглашая приземлиться на любой из бесформенных мешков, мягких пуфиков и колченогих табуретов, составлявших эклектичный интерьер этой комнаты для раздумий. Когда она обводила рукой комнату, взгляд ее уперся в наскальный рисунок.

– Ой, господи, а ЭТО что такое? – удивилась она.

– Это не я, это здесь уже было, когда я пришла, – выпалила я.

Габриэла посмотрела на меня с укоризной.

– А я и не думала на Вас. В том смысле, что зачем Вам… ну ладно, давайте не будем об этом. Тони, проверь, кто последний букировал эту комнату, и дай мне знать, хорошо? Это возмутительно. Ну ладно, давайте присядем уже и поговорим.

Я заняла табуретку, потому что сесть на мешок, а потом с него встать в моих новых слегка впритык брюках было бы весьма затруднительно, еще, не дай бог, треснут по швам, пока я буду пытаться встать с мешка. В этом месте светить попой, чтобы получить работу вряд ли получится. К большому сожалению Эда, моего потенциального начальника, если мне все-таки удастся получить эту работу, ему достался мешок. По его виду было понятно, что он совсем не рад такому распределению посадочных мест, и можно было услышать, как он чертыхнулся, когда с трудом опустился на этот бесформенный надутый шар. Опять я не успела сориентироваться и произвести приятное впечатление.

Само собеседование прошло вполне себе ничего, как мне показалось. Ну, не знаю. Эд задавал вопросы о моих навыках и опыте работы, на которые у меня были заготовлены отличные ответы, но после каждого моего ответа он все больше сопел и хмурился, так что было непонятно, может, он уже на этапе выбора сиденья возненавидел меня и решил, что не станет со мной работать.

Габриэла задавала стандартные HR-вопросы, на которые я никогда не знаю, как правильно отвечать, – то ли давать шаблонные ответы, то ли завернуть что-нибудь эксцентрично-находчивое, чтобы выделиться из толпы претендентов на место. Также мне не совсем ясно, какие вопросы продиктованы подлинным интересом к моей личности, а какие вопросы с подвохом, чтобы выявить, а не психопатка ли я. Тони и Гейл большей частью молча записывали что-то, и у меня сложилось впечатление, что их работой было проводить психологическую оценку моей личности.

Никто не поинтересовался, каким деревом я хотела бы стать, будь у меня такая возможность. У меня был заготовлен ответ, я бы хотела стать белой березой, потому что она выделяется из толпы других деревьев своей серебристой корой, а еще береза – очень многофункциональное и полезное в хозяйстве дерево. Скорее всего, всем было наплевать, какое бревно из меня получится.

Новые туфли натерли мне ноги, а в лифчике свербили крошки от тоста, так что сосок у меня раздулся и чесался, в таком состоянии обстоятельно отвечать на заковыристые вопросы Эда было затруднительно, к тому же я боялась пошевелиться на этом колченогом табурете под пристальными взглядами Тони и Гейл, которые наверняка сочли бы мои подергивания за проявления психопатических отклонений.

Полагаю, позже меня оповестят о результатах собеседования. Конечно, все могло пройти и лучше, но не так уж все было печально, одна знакомая по университету рассказывала, что у нее на собеседовании внезапно воспламенился стол, так что если они пытались выбить меня из равновесия рисунком члена на стене, то я, наверное, провалила этот психометрический тест тоже.





Суббота, 10 сентября


Сегодня вечером в пабе состоялся уже традиционный для первой недели в четверти разбор полетов с Ханной и Сэмом. Я надеялась, что они поддержат меня и станут уверять, что, на их взгляд, собеседование прошло нормально, в то время как Саймон лишь покачал головой и сказал: «Кто дернул тебя за язык ляпнуть, что это не ты автор настенной росписи? Что ты такого сделала, чтоб они подумали, что ты способна такое намалевать?»

Увы, Кэти не смогла присоединиться к нашей увлекательной беседе о домашке и ланчбоксах. (Не знаю почему, но меня раздражает сама мысль, что надо собирать еду детям на обед и давать им с собой в школу эти проклятые ланчбоксы – уже с самого утра надо мной висит этот ужасный дамоклов меч, что надо делать им бутерброды в школу. Хотя это занимает буквально пять минут, но, видимо, сама мысль о неотвратимости этой повинности, которую я должна выполнять каждый божий день в течение всего учебного года, а также унылая предсказуемость последовательности действий, чтобы сделать бутер с ветчиной для Питера, с сыром – для Джейн и не дай бог перепутать, а по пятницам «удивить» их сосиской в тесте, потому что к пятнице я уже задолбалась делать бутерброды, омрачает мое утро, а может, просто-напросто я некудышная мать?)

Саймон оставался с детьми в тот вечер, он был на высоте и не задавал мне глупых вопросов, пока я собиралась на гулянку, потому и я вела себя как добрая мать и заботливая жена и не накачала детей мишками Haribo, чтобы Саймону не пришлось разбираться с последствиями всесокрушающей гипергликемии у детей, когда я улизну в бар (когда вы женаты столько лет, вы и не на такие пакости способны, чтобы досадить своей второй половине), но мой безоблачный и благодушный настрой тем не менее дал сбой, когда я зашла в гостиную, чтобы попрощаться со своим благоверным и любимыми чадами. Саймон и Джейн что-то увлеченно смотрели в телефоне Джейн.

– Чем это вы заняты, дорогие мои? – спросила я и поцеловала каждого на прощание.

– Ничем! – быстро ответила Джейн, и глазки у нее при этом забегали. – Ничего такого. Папа просто помогает мне тут в телефоне разобраться. Ты опоздаешь, мамочка, давай беги уже.

Никогда в жизни Джейн так меня не выпроваживала из дома. Обычно она из кожи вон лезла, чтобы мне помешать, задержать, испортить настроение перед выходом, да и вообще сделать все, чтобы я опоздала и никуда не пошла. Ее любимый трюк – дождаться, пока я полностью соберусь, уже надену пальто и хочу выйти за порог, как тут же она цепляется за меня и начинает рассказывать какую-то чрезвычайно важную длинную историю, или же задает животрепещущий вопрос, без ответа на который она не сможет жить, или же она вспоминает, что учитель передал для меня записку, и я должна прочитать прямо сейчас. Так что при таких обстоятельствах меня охватили смутные сомнения.

– Саймон, чем вы тут занимаетесь? – требовательно спросила я.


– Все нормально, милая. Я просто помогаю Джейн завести аккаунт в инстаграме. Она сказала, что ты ей разрешила, просто у тебя нет времени, чтобы ей помочь, а ей нужен электронный адрес, поэтому я дал ей свой.

– ДЖЕЙН! Ах ты ж маленькая лгунишка! Я же тебе запретила даже думать об этом, пока тебе не стукнет тринадцать! Ты почему врешь отцу и меня обманываешь, а? – завелась я.

Джейн вся набычилась и стала огрызаться, что это НЕЧЕСТНО, потому что у ВСЕХ уже есть инстаграм, а я ей не разрешаю, хотя ПАПА сказал, что можно, а я противная мать, которая не дает ей жить.

– САЙМОН! – напустилась я на него. – Какого хрена ты разрешаешь ей это делать?

– Я И НЕ РАЗРЕШАЛ! – встал в стойку Саймон. – Я ей сказал, если мама разрешила, то я не против, а Джейн сказала, что ты ей давно уже разрешила.

– ТОЛЬКО С ТРИНАДЦАТИ ЛЕТ! – заорала я. – Джейн, ты так меня разочаровываешь. Мы же сто раз об этом говорили, и все равно ты продолжаешь гнуть свое, а теперь еще ты врешь отцу и обманываешь меня. Ты что, думаешь, я не узнаю? Даже и не знаю, что меня расстраивает больше. То, что ты такая настырная и не слушаешься меня, или то, что ты нагло врешь отцу. Саймон, ты согласен, что она ведет себя отвратительно?

– Эээ, – замялся Саймон, – ну не идеально, конечно…

– Саймон, ты дурак? Не идеально? Это все, что ты можешь сказать?

– Ну, не конец же света. Что ты так драматизируешь. Просто произошло небольшое недоразумение.

Я сделала глубокий вдох и как можно спокойнее сказала: «Джейн, пожалуйста, поднимись в свою комнату и дай нам с папой поговорить наедине».

Джейн недовольно потащилась в сторону своей комнаты, бормоча себе под нос свою любимую фразу, что с ней обращаются несправедливо, она очень медленно и неохотно покидала гостиную, мне стоило колоссальных усилий дождаться, пока она наконец соизволит выйти за дверь, и тут я сорвалась на крик:

– Саймон, какое недоразумение? Она тобой манипулирует. Я ей ясно сказала, что никаких аккаунтов она заводить не будет. Так она пошла к тебе, потому что знает, что ты пойдешь у нее на поводу, и она сможет провернуть свое дельце за моей спиной, пока меня нет. Почему ты никогда не поддерживаешь меня в воспитании детей? Почему ты всегда саботируешь? Мне надоело быть плохим полицейским, который всю дорогу орет и наказывает, а ты у нас всегда хороший папочка, потому что ни во что не вникаешь. Ты ВСЕГДА ТАК ДЕЛАЕШЬ, и это НЕЧЕСТНО!

– Ты себя слышишь? Ты же сейчас говоришь как одиннадцатилетняя девчонка, нечестно с ней поступают, видите ли, – Саймон включил свой отвратительный режим «кто-то у нас истерит, поэтому я буду давить разумом и логикой».

– Но ведь так НЕЧЕСТНО! – продолжала я орать. – Ты никогда их не наказываешь, всегда я должна это делать, и когда они вырастут и станут писать мемуары, то я в них буду фигурировать как женщина, которая выдавала себя за их мать, а ты там будешь святошей. По всей вероятности, Джоан Кроуфорд не была такой уж плохой матерью, просто у нее, наверное, был муж, который НИ В ЧЕМ ЕЕ НЕ ПОДДЕРЖИВАЛ.

– А я уверен, что она была плохой матерью…, – вставил Саймон.

– Не переводи тему, – одернула я его.

– Но я же тебя поддерживаю. На прошлой неделе ты запретила Питеру сидеть за планшетом, я поддержал.

– Поддержал, как же. Пока я была в супермаркете, кто закачал и смотрел «Стражи Галактики» три часа? А кто целый день рубился в Fortnite? А в остальном я, конечно, могу рассчитывать на твою поддержку, – заключила я, стараясь изобразить гомерический хохот, хотя по факту звучало, как будто меня душили.

– Да что ты все время цепляешься ко мне, черт подери! Я всегда тебя поддерживаю, ВСЮ ДОРОГУ! У тебя что, ПМС или как? Гормоны вышли из-под контроля?

– Это не гормоны, – холодно отрезала я. – И я была бы признательна, если бы ты не использовал такие грязные приемы каждый раз, когда я выражаю свои эмоции. По-твоему, я безмозглый мячик… который швыряет туда-сюда по воле гормональных волн?

– Вау, какой мощный образ! – с усмешкой сказал Саймон, ковыряясь в своем телефоне. – И судя по приложению, которое отслеживает твой цикл, у тебя сейчас овуляция.

Тут меня понесло:

– МОЙ СУКА ЦИКЛ НИКАК НЕ СВЯЗАН С ТЕМ, ЧТО ТЫ ТОЛСТОКОЖИЙ МУДАК! А ЭТО ТВОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ ВООБЩЕ ЖУТЬ И НАРУШАЕТ МОЕ ПРАВО НА КОНФИДЕНЦИАЛЬНОСТЬ ЛИЧНЫХ ДАННЫХ!

– Ну почему же, дорогая, это очень полезная напоминалка, когда мне надо надеть бронежилет и моргать потише, – со вздохом сказал Саймон.

– Меня ждут друзья, – сказала я как можно спокойнее и невозмутимее. – Я должна идти. Поговорим об этом завтра. А пока постарайся, если тебе не сложно, и не позволяй Джейн заводить аккаунт в инстаграме!

Я тут же вышла из комнаты, чтобы не дать ему еще что-то сказать в ответ и чтобы последнее слово оставалось за мной, хотя я все-таки поднялась наверх и захватила несколько тампонов из шкафчика в ванной, потому как вполне возможно, что этот сукин сын со своим приложением был прав и у меня эти дни. Терпеть не могу признавать, когда он прав.

Короче, когда я добралась до бара, где меня уже ждали Ханна и Сэм, нервы у меня были на пределе, и я тут же вывалила на них все свои переживания по поводу инстаграма. У Сэма и Ханны тоже дочки такого же возраста, что и Джейн, хотя дети Ханны ходят в другую школу по месту проживания, так что они хотя бы сочувственно отнеслись к моим жалобам и опасениям по поводу педофилов, которые так и норовят совратить малолеток, не то что Саймон, который наивно верит, что может контролировать через родительский пароль и настройки конфиденциальности, с кем там его малолетняя дочь секстится.

Однако, несмотря на то, что Ханна вроде бы сочувственно поддакивала и мычала в ответ на мои излияния о миллениалах в коротких штанишках с их многоразовыми кружками для кофе и переговорками, которые больше смахивают на игровые комнаты в детском саду, и о том, правильно ли, на их взгляд, я ответила на вопросы, я все равно ощущала, что ее не сильно затрагивают мои озабоченности по поводу опасности инстаграма и превратностей собеседований, она ерзала на стуле как малыш, которого приучают к горшку.

– Ханна, у тебя все нормально? – спросила я. – Ты какая-то не такая сегодня. Цистит подхватила?

– Что? – удивилась Ханна. – Какой цистит, о чем ты? Хотя да, мне не терпится рассказать вам кое-что, но мне нельзя пока об этом говорить.

– Ну теперь тебе придется нам об этом рассказать, – справедливо заметил Сэм. – Нельзя же просто так сказать, что у меня для вас новость, а потом взять и заткнуться.

– Ой, я, кажется, догадываюсь, ты залетела! – промолвила я. – Поэтому ты елозишь и вертишься на стуле, как будто тебе надо в туалет, – это тебе матка на мочевой пузырь давит. Господи! Тебе же сорок два! Тебя отправят в отделение для старородящих, со всеми старухами, которые до сих пор шпилятся. Хотя это лучше, чем лежать в вендиспансере со старичками, которые занимаются незащищенным сексом, как кролики, потому что они думают, что они настолько дряхлые, что им не грозит подхватить триппер или залететь.

– Спасибо, Эллен, ты всегда можешь поддержать своим добрым словом, – сухо заметила Ханна. – Но мне кажется, что в роддомах уже перестали использовать термин «старородящая», сейчас надо говорить «возрастная» или что-то в этом роде, хотя хрен редьки не слаще, все беременные, кому за тридцать пять, автоматически подпадают под эту категорию, так что если случится чудо и я залечу, то буду там не одна такая старая кляча, но такого быть не может, потому что я сижу тут и накатываю с вами каберне-совиньон! Так что, мисс Марпл, это доказывает, что я не беременна.

– Похоже, что так оно и есть, – неохотно признала я. – Тогда что у тебя там за новость такая?

– Стойте, давайте сыграем в игру «А ну-ка, угадай!» – завелся Сэм. – Выкладываем версии, кто не угадает, тот пьет штрафную!

– Ой, пусть Ханна просто расскажет, как есть, она же моя лучшая подруга, она мне все рассказывает с тех пор, как нам стукнуло одиннадцать, по сей день у нас друг от друга секретов нет, – сказала я. – Ханна, скажи только мне, а Сэм пусть гадает, он ведь не твой лучший друг!

– Ой, подумаешь, – обиделся Сэм, – я ее лучший друг-гей, и все знают, что по законам жанра она мне должна выкладывать все свои секреты.