Погружение в отражение

Когда он первый раз поднял на нее руку, Лариса орала на весь дом, но никто не вызвал милицию, даже просто не постучал в дверь: «ау, ребята, что у вас там происходит?»

Крик о помощи растворился в пустоте, и Никита осмелел, стал каждый день срывать на ней злость. Затыкал ей рот, тогда она изо всех сил била по полу кулаком.

Лицо и тело покрылись кровоподтеками, а муж усилил меры безопасности, теперь совсем нельзя было, чтобы жена сбежала и демонстрировала миру свои синяки.

Он унес в гараж все инструменты, с помощью которых можно было бы вскрыть дверь.

Пока он был на работе, Лариса целый день кричала в окно о помощи, люди слышали, но пожимали плечами и проходили мимо. Они не желали ей зла, просто были уверены, что на зов откликнется кто-то другой, у кого нет стольких важных дел.

Вечером Никита повесил замки на ручки оконных рам и сказал, что если она только попробует разбить окно, то сразу же окажется или в психушке, или, уходя на работу, он будет запирать ее в туалете.

«Все теперь бесполезно, а главное, я сама довела до этого, – думала Лариса, осторожно ложась на свой диванчик, – чем больше я терпела, тем больше он зверел, вот и все. Нужно было сразу бежать, а я надеялась, что он остановится, затормозится. Нет, он как хищник, раз почуял кровь, все. Или как алкоголик. Тоже они и не хотят спиваться, думают, рюмочку-другую для удовольствия, и все, и сами удивляются, как очутились мертвецки пьяные в канаве. Как болезнь – при первых симптомах надо идти к врачу, а не ждать, пока сдохнешь от того, что за два часа можно было вылечить. А первые симптомы начались… Еще до свадьбы они начались. Вечно он ходил надутый, замороженный, не лез целоваться каждую минуту, но это называлось серьезный и порядочный человек. А что меня прямо передергивало всю, когда он ко мне прикасался, так тоже норма, я же не шлюха какая-нибудь. Чистая девочка, никакой грязи и половой распущенности. Жили как кошка с собакой – он сам по себе, я сама по себе, так все интеллигентные люди так поступают. Дело жизни. Призвание. Разве можно упрекать мужа за то, что он много трудится и устает? Ясно же, если в жизни женщины что-то не так, то это с ней самой что-то не так. Надо над собой работать, а не по сторонам смотреть! Ты замужем и с высшим образованием, что тебе может вообще не нравиться? Всем нравится, а тебе нет? Да ты зажралась!»

Лариса попыталась засмеяться, но ребра отозвались болью.

Она посмотрела на часы. Скоро Никита вернется с работы. Сердце тоскливо сжалось, и Лариса громко сказала:

– Я не буду бояться. Этого удовольствия, дорогой, я тебе больше не доставлю.



Время шло, а ключ в замке все не поворачивался. Наступил вечер, потом ночь. Мужа не было.

Лариса неожиданно крепко выспалась на диванчике, а проснувшись утром, не обнаружила никаких следов того, что Никита приходил домой.

Она чувствовала себя очень неважно. Избитое тело болело еще сильнее, и стоило только оторвать голову от горизонтальной поверхности, как все начинало вертеться перед глазами.

«Похоже, старый профессор ошибся, и у меня нет болезни сердца, – усмехнулась она, с трудом выпив чашку воды, – иначе я давно бы уже сдохла».

Она переползла на мягкий диван в гостиную, прихватив из ванной тазик на случай, если будет рвать.

Все-таки психопаты обладают сверхъестественным, почти мистическим чутьем, они всегда знают, куда ударить. Стоило ей только подумать, что она не боится мужа, как он придумал пытку своим отсутствием.



К вечеру ей стало получше. Лариса поела, удивляясь, как Никита не догадался выкинуть из дому все продукты, расстелила себе чистую постель на диване и приняла душ, не включая в ванной свет, чтобы не видеть себя в зеркало.

Мужа так и не было.

В десятом часу, когда наступает время собачников, она села на табуреточке под дверью. Вскоре на лестнице раздался знакомый заливистый лай, такой громкий, что никак нельзя было подумать, что он исходит от крохотной болонки по кличке Зизи.

Владела этим грозным животным бухгалтер НПО, огромная тучная женщина, которую Лариса про себя называла «мама Зизи» и не удосужилась запомнить ее имени.

Как только тяжелые шаги мамы Зизи приблизились, Лариса изо всех сил заколотила в дверь и закричала: «Помогите!»

– Что вы кричите? – спросила дама недружелюбно.

– Да, да, помогите, пожалуйста! У меня дверь захлопнулась, а ключей нет. Вызовите, пожалуйста, слесаря.

– Так Никита Иванович придет быстрее, чем я найду вам слесаря.

– Пожалуйста!!!

– Послушайте мой совет, возьмите наконец себя в руки! Это же противно смотреть, как вы распустились.

– Да господи, я только прошу вас вызвать слесаря.

– А я говорю, придите в себя! Никита Иванович говорит, что вы нездоровы, но на мой взгляд, вы просто ведете себя, как избалованная девчонка. Опомнитесь, повзрослейте, и вам сразу станет лучше.

Лариса еще немного послушала ее удаляющиеся шаги.

Повзрослеть, конечно, не мешает, и первое, что надо сделать, – это перестать сердиться на папу с мамой.

Взрослые люди сами несут ответственность за свои поступки, а не сидят и не бесятся, почему никто не пришел на помощь. Как родители могли догадаться, что она в беде? Она ведь никогда не жаловалась им на мужа и про любовника тоже с ними не делилась, не объяснила, почему не устояла перед Алексеем.

Для родителей супружеская измена – страшный грех, такой же, как убийство, и они имеют право сердиться на дочь-прелюбодейку.

Это они еще мягко отреагировали.

Время, когда мама с папой должны спасать и помогать, давно для нее прошло, и если бы у нее появились дети, она поняла бы это раньше.

Нет, все-таки счастье, что она не родила. Ребенок от Никиты, брр…




«Так, ладно, повзрослели, что дальше? – усмехнулась Лариса. – Выбираться-то как? Даже смешно, жалкая дверь, а ничем ее не сдвинешь. Окно выбить? А вдруг осколки упадут кому-нибудь на голову и убьют или покалечат? Классный тогда путь к свободе откроется, через тюрьму. Шикарная альтернатива психушке, ничего не скажешь».

Она вернулась в кухню и посмотрела запас продуктов. Холодильник полон, непохоже, чтобы Никита решил довести ее до голодной смерти, и это странно. Тогда в чем план? Почему его нет дома второй день?

За окном совсем светло, птички какие-то щебечут, пробивается листва… Боже, она просидела взаперти уже два месяца! От этой мысли стало жутко. Два месяца – это уже привычка, образ жизни. Она вошла в роль жертвы, Никита – в роль тюремщика, так что он вернется, и все покатится по наезженной колее, день за днем, день за днем…

Она плакала всю ночь и уснула только под утро. Утром она встала почти здоровая, только ребра болели при резких движениях, зато синяки распустились и расцвели во всей красе. Ларису чуть не стошнило от вида себя в зеркале, и она поскорее принялась наводить в квартире порядок, чтобы хоть окружением не походить на опустившуюся алкоголичку.

Неизвестно, сколько ей тут еще предстоит сидеть, поэтому продукты надо экономить, и Лариса сварила себе овощной суп. День прошел в хлопотах, а вечером она снова уселась под дверью и стала кричать, как только слышала шаги, но сегодня никто просто не отозвался. Даже совета не дал.

От досады она решила попить чаю. Хотелось свежего, но пока нет ясности, придется пить старую заварку.

Она заперта, отрезана от мира и беспомощна, но кое-что еще в силах делать.

Всегда можно не отчаиваться и не распускаться.

Превозмогая боль от ушибов, Лариса сделала зарядку, приняла душ и села за письменный стол. Пусть Никита выпихнул ее в академку, но сейчас самые благоприятные условия для работы над диссертацией.

У них был один письменный стол на двоих, и Ларисе в нем принадлежал всего лишь ящик. Выдвинув его, она чуть не заплакала. Все материалы исчезли. Черновики, списки литературы со всеми выходными данными, обзор, план – пропало все. «А когда он вернется, скажет, что ничего не трогал, – мрачно подумала Лариса, – что это я сама выкинула в припадке безумия. Ладно, напишу пока статью про методику преподавания иностранного языка в рабочих коллективах».

Отсутствие рабочих материалов странным образом подстегнуло ее фантазию. Лариса писала что-то среднее между статьей, очерком и рассказом. Вспоминая, как вела занятия, она будто заново переживала их с Алексеем счастливые минуты и молилась, чтобы его оправдали.

«Сколько угодно просижу взаперти, лишь бы только знать, что это так».

За работой дни бежали быстро. Статья двигалась, запасы в холодильнике иссякали. Скоро придется переходить на макароны и крупу.

Она все так же каждый вечер садилась возле двери, стучала и кричала, но все безуспешно. Соседи по лестничной площадке, видимо, уехали в отпуск, а остальные пользовались лифтом. Пешком ходила только мама Зизи для моциона. Благодаря заливистому лаю болонки Ларисе каждый раз удавалось ее поймать, но дама молча проходила мимо, а потом вдруг остановилась у Ларисиной двери и веско сказала: «Да заткнись ты уже, тварь поганая».

Должно было произойти что-то по-настоящему страшное, чтобы простая бухгалтерша осмелилась так разговаривать с директорской женой.

Лариса поняла, что надо выбираться самой. Никто не поможет.

Она прошлась по всей квартире в поисках подходящего орудия. Ничего, кроме кухонного ножа и маникюрного набора, но у графа Монте-Кристо и того не было.

Разложив инструменты, она принялась за работу. Нож с трудом втыкался и застревал в плотной древесине входной двери, и к одиннадцати вечера удалось только содрать с нее немножко краски.

Утром она снова принялась за дело, оборудовав себе рабочее место из диванной подушки и портативного магнитофона. Под глуховатый голос Тото Кутуньо дело спорилось, Лариса сообразила, что не нужно пытаться пробить дерево насквозь, а следует чуть надрезать и отковыривать каждую щепочку.

Вдруг раздался звук, заставивший ее вздрогнуть – за два месяца заточения она почти забыла, как звучит ее дверной звонок.

– Откройте, милиция, – раздался уверенный и равнодушный голос.

– Да я бы с радостью.

– Гражданка Ольхович?

– Да, я.

– Открывайте.

– А вы сами можете?

– Перестаньте шутить, у нас постановление на обыск.

«Какой обыск?» – удивилась Лариса, но от радости скорого освобождения эта мысль тут же исчезла. Она объяснила, что замок изнутри не открывается, а ключей у нее нет.

– Ладно, у нас есть. Открываем?

– Ой, пожалуйста! Скорее!

Посторонние в доме, надо переодеться, накраситься, но Лариса была не в силах отойти от открывшейся двери.

Стоя на пороге и чувствуя, как голова кружится от нахлынувшей свободы, она еле слышала следователя.





* * *


Аллочка сегодня поддерживала обвинение и, воспользовавшись оказией, навестила Ирину, и с порога закричала:

– Тебя можно поздравить!