Погружение в отражение

– Странно.

Ирина проводила гостя на кухню и включила духовку, где стояли бутерброды. Рецепт блюда привезла сестра, бывшая в командировке в ГДР и перенявшая это изобретение экономных хозяек. Старый батон, колбаса по два двадцать, заветрившийся сыр, безвкусные тепличные помидоры – все это в отдельности отрава, но соединенное вместе и прошедшее горнило духовки превращается в изысканное угощение.

– Действительно странно, – повторила она, – но с другой стороны, у всех отлегло, когда смерть признали некриминальной. Это ж сколько работы сразу долой.

– Ну а то! Не нашлось дураков орать: «Старцева, ты ошиблась! Пересмотри!» Наоборот, все были очень рады, кроме эксперта, который проявил себя паникером, увидевшим преступление там, где его нет. Но я не остановился на достигнутом, а осторожненько прощупал оперов, которые вместе со мной работали по делу, и один из них вспомнил интересную деталь: неподалеку от пустыря, где обнаружили тело, находится большой родильный дом, и на проходной там сидит вахтер. Работа у него, как ты понимаешь, не особенно напряженная, основные трудовые обязанности – глазеть по сторонам, так вот он в вечер убийства заметил машину, которая ехала в направлении пустыря, и глубоко задумался, какая у водителя могла там быть цель в такое темное время. И запомнил номер тридцать семь – ноль ноль, поскольку это оптимальный вес для их продукции, то есть для новорожденных.

– Ага, и что дальше?

– Опер тогда сообщил эту информацию следователю и благополучно отбыл в очередной отпуск.

Ирина заглянула в духовку. Сыр на бутербродах уже размяк, оплавился, даже потек, под ним отчетливо обрисовались контуры помидорных кружочков. Готово. Она достала противень и аккуратно переложила угощение на блюдо.

Как ни хотелось ей узнать, что было дальше, Ирина позвала сына, чтобы попил вместе с ними чаю.

В присутствии ребенка не годится говорить об убийствах, поэтому Сева рассказывал Егору, как поживают их с Аней дети, что поделывают, во что играют и как было бы хорошо им вместе поиграть.

Через пятнадцать минут Егор ушел к себе, и Ирина гордо улыбнулась, мол, смотрите, какой у меня деликатный и воспитанный ребенок.

Понятно, что на отдыхе оперативник о работе старался не вспоминать, да и вообще не царское это дело – проверять за следователем. По возвращении на службу на него свалился такой ворох дел, что он и не вспомнил о том эпизоде, и удивительно, что сейчас это всплыло в его памяти.

– А ты еще что-нибудь выяснил?

– А я на всякий случай поднял дело из архива и убедился, что там ни малейшего упоминания ни о стороже, ни о машине. Ничего удивительного в принципе в этом нет, пачку сигарет, на которой мой товарищ записал данные вахтера, в дело не подошьешь, а когда Ижевский получил заключение судмедэксперта, то какой смысл дергать деда и запрашивать ГАИ, если смерть не криминальная?

– А ты…

Сева засмеялся:

– Запросил.

– И где?

– В Караганде.

– Сева!

– Ладно, знай мою добрость.

Он достал из кармана мятую бумажку.

Ирина выхватила ее у него из рук, разгладила, попыталась прочесть, но от волнения буквы расплывались перед глазами. Она с трудом заставила себя сосредоточиться.

Так и есть. Среди других фамилий ей сразу бросилась в глаза фамилия Ольховича.

Что ж, теперь все ясно. Глеб никакой не маньяк, а просто запредельная сволочь, что еще хуже.

Теперь можно почти со стопроцентной вероятностью утверждать, что дело обстояло таким образом: в не самый лучший период своей жизни Ижевский выехал на труп. Ему уже сказали, что дорабатывает он последние денечки, после чего вылетает по неполному служебному. Может, согласны были уволить его по собственному, но в плане дальнейших перспектив это мало что меняло. Слава о нем прогремела на всю прокуратуру, и в городе он себе места по специальности не найдет, придется или ехать на периферию, или работать черт знает кем.

И тут подворачивается шанс заиметь высокого покровителя: есть свидетель, видевший неподалеку от места преступления автомобиль целого директора НПО, и разумного объяснения этому не находится. Нечего Ольховичу болтаться в том районе ни по личным, ни по директорским делам.

«Допустим, я его прижучу, и что дальше? – здраво рассудил Глеб. – Довести дело до суда мне никто не даст. Сейчас меня просто увольняют, но если я покачу бочку на такого человека, сына еще более такого человека, то страшно представить, что со мной сделают тогда. Не лучше ли обратить ситуацию в свою пользу? Как в фильме: «кто нам мешает, тот нам поможет». Тем более у меня и Настька давно маринуется, за штамп в паспорте она мне напишет заключение, что парень вообще жив, здоров и прекрасно себя чувствует».

Возможно, он проследил за Никитой Ивановичем, или явился сразу с открытым забралом, или еще как-то они договорились, но факт есть факт – Ижевский прикрыл Ольховича, а тот взамен продвинул нового приятеля по службе.

То, что Никита Иванович убивает людей, Глеба, видимо, не смущало. Для таких случаев всегда есть аргумент «а обо мне когда кто заботился?»

Зачем же закрывать перед собою двери в большой мир ради идиотов, у которых недостает мозгов не шляться по ночам и не садиться в машину к незнакомцу? Они сами виноваты. Естественный отбор.

Насколько Глеб был посвящен в детали увлечения своего друга, еще предстоит выяснить. Может, вообще стоял на шухере, а может, просто наставлял, как лучше действовать, чтобы не попасться.

Или хобби Ольховича настолько пришлось ему по душе, что он и сам втянулся. Все-таки он был действительно странный в университете, а годы работы следователем точно не помогают обрести душевное равновесие.

Служба в городской прокуратуре позволяла Глебу держать руку на пульсе и смотреть, чтобы художества приятеля как-нибудь не выплыли наружу.

К счастью для друзей, энтузиасты своего дела чаще встречаются в фильмах, чем в жизни, и самое страшное для советского человека – это выполнить лишнюю работу. Премию за нее не дадут, а если у нас что и наказуемо, то это инициатива.

Гораздо проще, спокойнее и безопаснее правильно оформлять бумажки, чем носиться с горящими глазами в поисках неустановленного лица.

Так бы и дальше шло, но тут Ольхович крупно прокололся с подводной лодкой, заступив на территорию, где всесильный папа не всесилен. Военные – люди непредсказуемые, и им может очень не понравиться, что некомпетентный Никита Иванович в стремлении продвинуться по службе утопил военного имущества на несколько миллионов, и не просто там какие-то ржавые автоматы Калашникова, а уникальный подводный крейсер, на котором полно секретного оружия, теперь лежит на дне моря. А если враги доберутся до него и украдут наши разработки?

Верхушка «Авроры» состоит из опытных аппаратчиков, которые прежде всего заботятся о собственной безопасности, и несомненно, что прежде чем спустить неисправное судно на воду, они все обдумали и скрепили свое решение надлежащими документами, согласно которым лодка выглядела вполне боеспособной. Только Еремеев не просто горлопанил, предостерегая руководство от опрометчивого решения, но еще зафиксировал истинное состояние дел.


Для руководства НПО наступила непростая пора. Их благоденствие зависело теперь от одноглазого шального мужика, которому неизвестно что придет в его контуженную голову, а поскольку за ним уже закрепилась репутация настырного и наглого человека, надежд на его молчание никто не питал.

От него следовало избавиться как можно скорее.

Почему таким опасным и экзотическим способом?

Скорее всего, Еремеев был в НПО не один такой мудрец, другие тоже понимали, как опасно выпускать лодку без ремонта, только побоялись возражать самодуру-директору, который, предвкушая почести и государственные награды, ни о чем больше думать уже был не в состоянии. Может, и подписал пару лишних бумажек, которые, случись суд, его утопят, а остальным позволят выйти сухими из воды. Ольхович, наверное, вообще не думал, что лодка может утонуть, будучи уверен, как любой достойный руководитель, что советские люди со всем справятся, все преодолеют и стерпят, лишь бы не огорчать начальство. Только после трагедии дошло в конце концов до Никиты Ивановича, что никто не станет спасать его ценой собственной свободы.

В общем, Еремеев оказался его личной головной болью в большей степени, чем общественной.

Ольхович поделился своими опасениями с Ижевским, и тот, слегка одурев от безнаказанности и чувства собственного могущества, которое всегда овладевает глупыми людьми, как только они попадают во власть, предложил одним выстрелом убить двух зайцев.

Еремеев будет казнен и опозорен, а заодно уйдут в архив все дела, которые хоть и приостановлены, но все равно считаются нераскрытыми, и бог его знает, как там дальше повернется. А вдруг какое-нибудь из них ляжет на стол не в меру ретивому следователю? Не стоит играть с огнем.

Ольхович, доверявший Глебу, согласился, а если он к тому времени знал, что Еремеев спит с его женой, то этот план должен был вообще привести его в восторг.

В сущности, он ничем не рисковал – приятель не успокоится, пока не доведет ненавистного Еремеева до суда, а оправдательные приговоры у нас – это казуистика.

Никита Иванович стащил фляжку из кабинета Еремеева, а взамен подбросил ему ручку кустарной работы, которую прихватил со своего очередного преступления.

Алексей Ильич был человек безалаберный, жил нараспашку что дома, что на службе, поэтому пошарить в его кабинете не составило труда.

Дальше Ольхович взял из комода шарф. У каждого есть такие вещи, которые годами лежат нераспакованными, иногда их дарят неблизким друзьям, а порой просто забывают. Ну а теперь вот пригодилось. Он мог зайти в галантерейный магазин, но решил не рисковать. Все-таки действительно по преступлению следователь работает не один. Есть еще оперативники, и вдруг найдется среди них слишком въедливый, который зацепится за шарфик, и выяснит, когда и где он продавался и кто покупал. Риск мизерный, но каких только совпадений не бывает!

Открыто позвонить в милицию он, понятное дело, не мог, и привлекать кого-то было еще опаснее, вот и провернули изящную комбинацию с Семеновым, которая насторожила далеко не всех и далеко не сразу.

Ну а дальше Глебушка отработал на отлично, и все бы удалось, если бы дело попало к другому судье.

Да нет, поморщилась Ирина, сняв с плитки закипевший чайник, в этот раз надо благодарить адвоката и деда Валентина. Судья ни при чем.



Сева ушел притихший и озадаченный. Все теперь понятно, но ситуация из серии «близок локоть, да не укусишь». Ольхович защищен должностью и высокопоставленным папой, а Глеб находится под эгидой правоохранительных органов, которые ни за что не признают, что пропустили в свои ряды убийцу.

Прокурор города принял ее с любезностью, но как только услышал, что она подозревает Глеба, сразу сменил тон.

– Не знаю, что вы себе вообразили, только у нас строгий профессиональный отбор! – категорично заявил он. – Преступник в нашу систему попасть физически не может, а вы, Ирина Андреевна, меньше читайте детективов. Дело я возьму на контроль, и если вдруг окажется, что вы ошиблись, а Еремеев все же виноват, то вы уж не обессудьте.

Чем больше Ирина думала, тем сильнее подозревала, что окажется.

К счастью, Еремеев как уехал в военный городок на суд, так там и прижился. Федор звонил, благодарил ее так, что чуть трубка не взорвалась. Свидетельство Алексея Ильича оказалось действительно бесценным, и командира все равно осудят, но уже по другой статье, и приговор не будет таким суровым.

Федор сказал, что Еремеев так им всем понравился, что они не отпустили его домой, а трудоустроили заведующим Домом культуры. Немного странно уезжать из Ленинграда, но с другой стороны, прописка сохраняется, а здесь, наверное, после пережитого ужаса не хочется быть. И мужская неловкость – как работать с человеком, когда он знает, что ты спал с его женой?

Еремеев же не знает, что Ольхович маньяк, так же как этого не знает его жена.

На секунду представив себя в шкуре Ларисы Ольхович, Ирина вздрогнула.

Конечно, не знает! И Настя Старцева не знает, за кого вышла замуж. Интересно, кстати, что ей наплел Глеб, чтобы заставить дать ложное заключение? Да, наверное, ничего особенного, бедная женщина была так измотана ожиданием, так жаждала замужества, что немедленно выполнила просьбу. Ирина, к сожалению, понимала Настино состояние очень хорошо, намного лучше, чем бы ей этого хотелось. Это ведь действительно убийственные отношения с мужчиной, когда ты хочешь одного, а он – другого, когда он подвешивает перед тобой морковку будущего счастья, и чуть-чуть дает откусить, и отдергивает, и убеждает тебя, что он ничего не делал, это у тебя руки коротки. А ты тянешься и тянешься, и стоишь на земле на одном носочке, как балерина, и достаточно легчайшего толчка, чтобы ты обрушилась.

Никто не спорит, Настя серьезно провинилась как эксперт, но жизнь с Глебом Ижевским – вполне достаточное наказание.

А Лариса? Наверное, тоже не сильно счастлива с мужем, раз взяла любовника. Хотя Алексей Ильич, конечно, очень волнующий мужчина, вряд ли какая женщина устоит перед ним, если он по-настоящему ее захочет.

Ирина посмотрела на последний горячий бутерброд. Завтра он превратится в неаппетитное месиво, поэтому просто необходимо съесть его сейчас. Она заварила себе еще чайку. Интересно, что скажет Кирилл, если она растолстеет? После Егора она не прибавила в весе, но тогда она была молодая и энергичная.

Ирина рассмеялась. Еще год назад она всерьез распереживалась бы, что муж охладеет и вообще уйдет к другой, если она станет толстой. Теперь эта мысль представлялась ей такой же верной, как и та, что Солнце вращается вокруг Земли. Никто не спорит, очень хорошо быть стройной и подтянутой, и книги у нее вот на полочке стоят прекрасные, издательства «Физкультура и спорт», например «Худеем с помощью движений» или «Сто минут для здоровья и красоты». Только к семейной жизни и настоящей любви это не имеет никакого отношения, а понять это действительно сложно, потому что не объяснить и не выразить.

Стройная женщина и жиртрест – все понятно. Одна красивая, другая нет. Мужчины тянутся к красоте, а уродство обходят стороной. Поэтому, чтобы пользоваться успехом, надо похудеть. Логика простая, и она работает.

Но как объяснишь людям чувство близости и единства между мужем и женой? Тут либо знаешь, либо не поймешь.

В первом браке у нее этого не было, хотя парадокс – они проводили с мужем гораздо больше времени вместе, и она больше старалась ему угодить.

Ирина тряхнула головой. Жаль, что она совершила столько ошибок на пути к счастью, но что было, то прошло.





* * *


Лариса с трудом вернулась из туалета на кухню. Накануне муж избил ее так сильно, что теперь трудно было дышать и двигаться. Кости, кажется, целы, но все тело ломило, кружилась голова, и тошнило.