Полночь

Шаддэк уже шагнул к двери, чтобы открыть ее. В этот момент Уоткинс схватил его за руку и остановил. Шаддэк был в шоке. Он не позволял никому прикасаться к себе.

– Уберите руку.

– Почему наше тело способно настолько быстро изменяться?

– Я же сказал, я объясню вам это позже.

– Нет. – Уоткинс был настроен так решительно, что его лицо прорезали волевые морщины. – Я должен получить ответ сейчас. Я боюсь и не могу отвечать за себя. В этом состоянии я не могу действовать нормально, Шаддэк. Посмотрите на меня. Я в шоке. Чувствую, еще немного, и меня разнесет на куски. На миллионы кусков. Вы не знаете, что произошло здесь недавно, иначе вы, наверное, чувствовали бы себя так же. Мне надо знать – в чем причина этих мгновенных превращений?

Шаддэк неохотно проронил:

– Я как раз сейчас работаю над этой проблемой. От удивления Уоткинс разжал пальцы и выпустил его руку:

– Как? Вы… хотите сказать, что не знаете причин?

– Это явление было неожиданностью для меня. Я уже начал разбираться в причинах. – Шаддэк лгал. – Но предстоит еще много работы. – Он пока только предполагал, что процессы превращения имеют в своей основе те же механизмы, которые позволили Новым людям с феноменальной скоростью заживлять свои раны.

– Получается, что вы подвергли нас этому эксперименту, не просчитав всех его последствий?

– Я всегда видел в этом проекте спасение для людей, великий подарок судьбы, – нервно обронил Шаддэк. – Ни один ученый не в состоянии предугадать все побочные эффекты. Главное в этом деле – быть уверенным в том, что благо, которое принесет открытие, перевесит все его неприятные моменты.

– Но оказалось, что неприятные моменты перевесили все преимущества. – Уоткинс говорил, задыхаясь от возмущения в такой степени, в какой позволяли его сдерживающие механизмы. – Боже, как вы осмелились проделать это с нами?

– Я старался для вашего же блага.

Уоткинс посмотрел Шаддэку в глаза, затем распахнул дверь в спальню и произнес:

– А теперь взгляните на это.

Шаддэк шагнул через порог комнаты, ковер которой, а местами и стены были густо забрызганы кровью. От страшной вони он поморщился. Шаддэк считал все человеческие запахи отвратительными, вероятно, потому, что они напоминали о несовершенстве человеческого организма по сравнению с машиной. Постояв у первого трупа, который лежал лицом вниз у самой двери, он заметил и второе тело в углу комнаты.

– Значит, их было двое? Здесь было двое «одержимых», и вы убили обоих? У меня было целых две возможности изучить их психологию, а вы не оставили мне ни одной?

Уоткинс не собирался оправдываться.

– Ситуация была критической. Иначе поступить мы не могли.

Его возмущение достигло высшего предела, доступного Новым людям, возможно, это запретное чувство подпитывалось страхом, который не мог быть подавлен.

– Когда мы вошли, Пейзер был уже в состоянии вырождения, – объяснил Уоткинс. – Мы искали его по всему дому и наткнулись на него здесь.

Уоткинс в деталях описывал происходящее, а в душе Шаддэка нарастало тревожное предчувствие, которое он старался скрыть и которое даже пытался отогнать от себя. Когда он заговорил, в голосе его был только гнев и ни капли обеспокоенности:

– Вы хотите сказать, что оба ваших человека – Шолник и Пенниуорф – превратились в «одержимых», вы хотите сказать, что и вы сам – «одержимый»?

– Да, Шолник действительно превратился в «одержимого». Насколько я понимаю, Пенниуорф пока избежал этой участи благодаря тому, что он изо всех сил сопротивлялся искушению. Точно так же сопротивлялся я. – Уоткинс упрямо выдерживал взгляд своего босса, не отводя ни на секунду глаз, это еще больше раздражало Шаддэка. – Я сейчас говорю вам о тех же вещах, о которых говорил несколько часов тому назад у вас в кабинете. Каждый из нас, да-да, буквально каждый из нас потенциально является «одержимым». Это вовсе не исключение из правил, это правило для Новых людей. Вы вовсе не создали нового и лучшего человека, так же как не создал его и Гитлер в ходе своих расовых экспериментов. Вы не Господь Бог; вы всего лишь доктор Моро.

– Вы не смеете разговаривать со мной в таком тоне! – возмутился Шаддэк, вспоминая про себя, кто такой доктор Моро. Эта фамилия что-то напоминала ему, но он не мог припомнить, что именно. – Когда говорите со мной, не забывайте, кто перед вами.

Уоткинс понизил голос, вспомнив, что Шаддэк мог уничтожить любого Нового человека так же просто, как задуть свечу. Однако он продолжал говорить напористо и не вкладывал в интонации никакого уважения к собеседнику.

– Вы так и не сказали о том, что вы думаете по поводу самой неприятной новости.

– Какой именно?

– Разве вы не слышали, что я вам сказал? Я сказал, что Пейзер попал в ловушку. Он не смог вернуть себя в прежнее состояние.

– Я очень сомневаюсь, что он на самом деле застрял в этом одичалом состоянии. Новые люди способны полностью контролировать свой организм, они делают это даже лучше, чем предполагалось. Если он не смог вернуться к человеческому облику, значит, он имел какие-то проблемы с психологией. Возможно, на самом деле он не очень-то и хотел превращаться обратно в человека.

Уоткинс некоторое время молча смотрел в глаза Шаддэку, затем покачал головой и произнес:

– Вы просто не можете понять суть. Речь идет об одном и том же. Какая, к черту, разница, виноваты микросферы или психология? Что бы там ни было, результат один и тот же – человек попал в ловушку, он оказался заперт в тюрьме, в шкуре зверя.

– Еще раз говорю вам – не смейте разговаривать со мной в подобном тоне. – Шаддэк произнес эти слова твердо, надеясь, что повторение приказа подействует так же, как при дрессировке собаки.

Несмотря на превосходство в интеллектуальном и психологическом плане, Новые люди оставались все же людьми, и в той степени, в которой они были людьми, они уступали в эффективности машине. Компьютер достаточно запрограммировать один раз, с этого момента он будет действовать по программе и уже не отклонится от нее. Шаддэк пока не знал, возможно ли усовершенствовать Новых людей до такой степени, что они будут функционировать так же четко и безотказно, как средняя машина IBM PC.

Хотя Уоткинс обливался потом, был бледен и взгляд его блуждал, он все-таки представлял опасность для Шаддэка. Когда полицейский сделал пару шагов, чтобы приблизиться к нему, Шаддэк испугался и попятился, но держался при этом весьма уверенно и не спускал с Уоткинса глаз, следя за ним, как за опасным зверем.

– Взгляните на Шолника, – сказал Уоткинс, показав носком ботинка на лежащее тело. Ногой он перевернул его навзничь.

Даже изуродованный пулевыми ранениями, забрызганный кровью, Шолник нес на себе следы страшного перерождения. Особенно ужасно выглядели глаза: они были янтарно-желтыми с черными зрачками, причем зрачки были не круглой, а овальной формы, как у змеи.

За окном прогрохотал гром, удар был еще сильнее, чем тот, что услышал Шаддэк, когда подходил к дому.


Уоткинс прервал молчание:

– Вы объясняли мне, что «одержимые» добровольно поворачивают в обратную сторону по лестнице эволюции человеческого рода.

– Именно так.

– Вы объясняли, что в наших генах записана вся история эволюции человеческого рода, что в нас еще есть следы наших далеких предков, и «одержимые» каким-то образом нашли доступ к этому генетическому материалу и охотно преобразились в существ, от которых когда-то произошел человек.

– Вы можете дать другое объяснение?

– Ваша версия худо-бедно подходит, если взять случай с этим беднягой Кумбсом, которого нам пришлось пристрелить, загнав в кинотеатр. Он действительно был чем-то средним между человеком и обезьяной.

– Моя версия великолепно все объясняет.

– Но, Господи, посмотрите на Шолника. Взгляните на него! Когда я выстрелил в него, он уже наполовину превратился в какое-то чудовище, в нем было еще что-то от человека, но частично он, черт… он напоминал нечто среднее между ящерицей и змеей. Вы, может быть, станете рассказывать мне, что мы произошли от рептилий, что в наших генах сохранилась память о наших предках-ящерах, живших миллионы лет назад?

Шаддэк резко вынул руки из карманов, они сразу же выдали своей дрожью его тревожное состояние.

– Да будет вам известно, первые живые существа появились в воде, затем они начали понемногу выползать на сушу – они представляли собой рыб с подобием ног, – так вот от этих существ и произошли первые рептилии, а уж от рептилий в ходе долгой эволюции произошли млекопитающие. Если даже наш генетический материал и не содержит фрагменты генов этих рептилий – а я думаю, что содержит, – то в нас наверняка сохранилась генетическая память о первых этапах эволюции, она закодирована в таком виде, который мы пока не можем познать.

– Вы просто заговариваете мне зубы, Шаддэк.

– А вы, видно, решили во что бы то ни стало вывести меня из себя.

– Да бросьте вы! Лучше подойдите сюда, ко мне, приглядитесь к Пейзеру. Он ведь был вашим давним другом, не так ли? Посмотрите, посмотрите внимательней, кем он был в момент своей смерти.

Пейзер лежал на спине, без всякой одежды, одна нога подогнута, другая выпрямлена, рука была прижата к груди, на которой виднелось несколько пулевых ранений. И лицо, и тело – хоть в нем, несмотря на волчью пасть и клыки, и можно было еще узнать Майкла Пейзера – все-таки больше напоминало ужасающее призрачное чудовище, человека-волка, оборотня, персонажа то ли сказочного карнавала, то ли старого фильма ужасов. Кожа у существа была грубой и толстой. Местами ее покрывала густая шерсть. В лапах чувствовалась огромная сила, клыки выглядели устрашающе.

Любопытство Шаддэка пересилило его отвращение и страх, он подобрал полы своего пальто, боясь замазать их кровью, и приблизился к телу Пейзера, чтобы получше его рассмотреть.

Уоткинс подошел с другой стороны и склонился над телом.

В ночи прокатился новый удар грома; мертвец, лежащий перед ними, широко открытыми глазами смотрел в потолок, во взгляде его было истинно человеческое выражение, никак не сочетавшееся с уродливой призрачной внешностью.

– Теперь вы мне станете рассказывать, что на каких-то этапах эволюции наши предки были собаками или волками? – спросил Уоткинс.

Шаддэк ничего не ответил. Уоткинс не сдавался.

– Вы, может быть, скажете, что в нас есть гены собак и мы можем при желании воспользоваться этими генами, чтобы воссоздать себя в их образе? Или я должен поверить в то, что Господь Бог в свое время взял ребро доисторической собаки Лэсси и создал из него мужчину, чтобы затем из его ребра создать женщину?

Шаддэк из любопытства дотронулся до руки Пейзера, которая была явно предназначена для охоты и убийств, как штык солдатского ружья для атаки и рукопашного боя. Рука была холодна как лед.

– Это нельзя объяснить с биологической точки зрения, – продолжал Уоткинс, глядя в глаза Шаддэку. – Пейзер не мог обрести этот волчий образ, опираясь на гены, на генную память, которая якобы у него сохранилась. Каким же образом произошло превращение? Тут дело вовсе не в ваших биочипах. Тут что-то другое… гораздо более странное.

Шаддэк в знак согласия кивнул головой. Ему пришло в голову удачное объяснение, и он не мог сдержать возбуждения.

– Да, здесь что-то гораздо более странное, но, кажется, я… понимаю, в чем здесь дело.

– Ну так скажите мне. Мне важно это понять. Чертовски важно. Я должен понять все до тонкостей. Прежде, чем это случится со мной.

– Есть теория о том, что форма является функцией сознания.

– Это как?

– Если проще, мы – такие, какими представляем себе самих себя. Я не имею в виду под этим популярные представления из области психологии о том, что можно стать тем, кем ты хочешь стать, если ты достаточно самолюбив. Речь совсем о другом. Я имею в виду нашу физическую сущность, я говорю о том, что в нас заложен потенциал безграничного развития, что мы способны преодолеть морфологический стаз, продиктованный нашим генетическим материалом.

– Я ни черта не понял.

Шаддэк выпрямился. Снова засунул руки в карманы пальто.

– Давайте я объясню по-другому: согласно этой теории, сознание наделено самой большой силой во всей Вселенной, оно может изменять физический мир по своему желанию.

– Ну, вас занесло.

– И тем не менее.

– Это мне напоминает экстрасенса, который усилием воли гнет ложки и останавливает часы.

– Эти люди в большинстве своем просто шарлатаны. Но если серьезно, то в нас действительно заложены большая сила и власть над собой. Мы просто не знаем пока, как добраться до рычагов этой власти, так как в течение миллионов лет мы позволяли физическому миру господствовать над нами. Во имя порядка, по привычке, из-за боязни хаоса мы отдавались во власть физического мира. Но то, что мы видим здесь, – сказал он, указывая на Шолника и Пейзера, – это куда более сложно и удивительно, чем сгибание ложки усилием воли. Как я понимаю, Пейзер чувствовал тягу к перерождению по причинам, которых я не знаю. Возможно, это было просто желание острых ощущений…

– Желание острых ощущений, – голос Уоткинса понизился, он стал говорить спокойно, даже как-то обреченно, в его словах чувствовался такой страх и отчаяние, что Шаддэку вновь стало не по себе. – Да, животная сила – это возбуждает. Это – животная жажда. Ты чувствуешь животный голод, животное вожделение, жажду крови – и тебя неудержимо влечет ко всему этому, потому что это кажется таким… простым, таким могучим, таким естественным. Это называется свобода.

– Свобода?