Последняя игра чернокнижника

— Она меня отпустила.

— Что? — вопрос прозвучал сразу с двух сторон, хотя и с разными интонациями.

И я повторила:

— Она отпустила меня сама. Спросила моего согласия — я отказала. Мне было плохо… ну, от нашей клятвы. Возможно, Богиня не увидела смысла в пытках и уговорах.

Ноттен подался вперед, вглядываясь в мое лицо небесно голубыми глазами.

— И не попросила больше ничего? Отпустила из жалости к твоему состоянию? Не угрожала, не уговаривала? Ничего больше не говорила? Звучит весьма странно… Разве у нее есть другой сосуд?

Лучше бы белого айха здесь не было. Сама его аура заставляла выложить все на блюдечке. Я прикрыла глаза и несколько раз мысленно повторила: «Май-йох», подавляя в себе светлую магию, которая так отчаянно рвалась к Ноттену и искренности. После третьего раза эта тяга заметно снизилась. Открыла глаза и произнесла отчетливо:

— Больше ничего важного. Насколько я поняла, других сосудов у нее нет. А ее недавний голод был ненамеренным — так Богиня тосковала по человеку, в котором видела свое спасение. Не убивайте пришельцев — и не получите повторения.

Ноттен недоверчиво качал головой, а потом и озвучил причину:

— Ты что-то скрываешь. Никак не могу понять что именно и, главное, зачем…

Ринс шагнул вперед, привлекая мое внимание к себе:

— Катя, ты говоришь правду?

Соврать ему было намного проще — больше меня не сдерживала клятва:

— Чистую правду, айх. И ничего важного не скрываю. Быть может, кроме того, что меня потрясло место ее пребывания — хуже любой тюрьмы. Я даже рада, что большую часть времени она спит, — сделала паузу и добавила: — Мне тоже не помешало бы.

Ринс кивнул, не усомнившись в моих словах. Ноттен же поддался своей извечной заботе:

— Представляю, как тебя вымотал этот опыт, бедняжка. Сейчас я не могу ничем помочь, только отварами и…

— Я могу, — перебил его Ринс. — Мое дыхание поможет. Ноттен, раз все так разрешилось, возвращайтесь в комнату. Поведение Богини выглядит нелогичным, но пока все равно нет других данных.

Он подошел ко мне, взял за руку, поднимая. Но вначале перенес нас в знакомые покои, а лишь затем склонился к губам.

— Рот открой, — то ли попросил, то ли приказал.

Я послушно приняла его дыхание, сразу почувствовала себя бодрее. Но Ринс не отстранился, а снова коснулся губ уже поцелуем. Не стал напирать и углублять, с непривычной для себя нежностью больше лаская, чем возбуждая.

Затем прижал к себе и прошептал в висок:

— Я испугался. И меня тошнило от собственного бессилия — я просто не знал, что делать. Доступ в ловушку запечатан, сам путь к ней скрыт. Разумеется, я бы смог его найти, вытряс бы все ордена, могущие обладать этой информацией. Но сомневался, что успею вовремя. Два цина я чувствовал себя обмочившимся ребенком в подвале посреди хаоса, на который не могу повлиять.

Не было похоже, что его волнение было именно таковым. Радости от встречи я больше увидела от Ноттена, чем от него. Потому и уточнила — мне было важно услышать полное объяснение:

— Чего испугались? Что я соглашусь?

— Согласишься? — он удивился и отодвинулся, повязка была направлена на мои глаза. — Ты-то? Которая даже в капсулу не согласилась лечь без абсолютных гарантий дальнейшего? Ты выживанка. Пусть и способная на сострадание и риск ради близких, но гарантии твоего существования вряд ли сдвинулись с главного пьедестала. Одолжить свое тело самому могущественному существу, которое знал этот мир, куда сложнее, чем поддаться уговорам ученых. Нет, Кать, твое согласие я пока не рассматривал — видимо, не до такой степени отчаялся.

— Тогда чего? Того, что я не доживу до вашего появления?

— А есть другие варианты? — он, вопреки своей обычной прямолинейности, вдруг начал отвечать вопросом на вопрос.

— А-а, — догадалась я. — Клятва же. С моей смертью она разорвалась бы или принесла бы вам серьезные мучения?

— Или вообще потащила бы меня за тобой, — подкинул он еще одну возможную причину более холодным тоном. — Кто ее знает, эту бесову связь?

Я сразу успокоилась:

— Теперь понятно. Тогда порадуемся вместе, что все так хорошо разрешилось.

Но улыбка Ринса перестала быть нежной или удивленной. Он будто злился на что-то. Даже переместил ладони мне на плечи и сжал, словно собирался меня трясти.

— Кажется, ты уже всему нашла объяснения. В том числе и тому, что лежит на поверхности. Я даже волноваться за тебя не мог без десятка дополнительных поводов, куда уж обсуждать все остальное. Каждый раз я смотрю на тебя и не понимаю, почему именно ты. Как наказание за грехи? А я всё пытаюсь — только бесы видят, как я пытаюсь…

— Это что, признание в любви?

— Не знаю в чем, но признание. И я не стану укладывать душу перед тобой, чтобы ты вытирала об нее ноги. Оставлю за собой право волноваться, когда ты в смертельной опасности, но продолжу тебе не доверять.

Ба-бам! Очередной тяжелый удар по чаше весов, созданных еще разговором с Богиней. Привязался, прицепился за вздорный, ни на чей не похожий характер, разглядел три оттенка в волосах? Ринс нервничает из-за моего непонимания и из-за полного отсутствия взаимности. Вряд ли ему вообще легко описывать свои чувства. А мне легко? Особенно такие спорные — ведь и сейчас я здесь, уже не привязанная никакими клятвами. Я ведь тоже в некотором роде… прицепилась и класть душу под его ноги не собираюсь, ему я попросту настолько не доверяю. Но сказать я ничего не успела — Ринс отпустил меня и подтолкнул к кровати:

— Спи. Ты ведь хотела спать.

Я улеглась, наконец-то забравшись под одеяло. Итак, Ринс не догадался, что с моей стороны клятва уже не работает — я могу ему врать и не страдать от расстояния. Возможно, айху просто в голову пока не пришло проверять именно этот пункт, не до того сейчас. Это дает мне некоторую свободу действий. И время — чтобы разобраться, как поступить с этой самой свободой.


Наверняка я знала лишь одно: Ринс положением Богини не проникнется. Можно попробовать достучаться до Ноттена, но Ринс тут же найдет для того десять доводов сверху — и Ноттен смирится, как мирился до сих пор с «необходимыми жертвами» ради всеобщего блага. Зато если черный айх заподозрит меня в лояльности по отношению к затворнице, то обезопасит привычный мир любым способом. Я ему дорога — как угодно можно трактовать его признания, но симпатия ко мне в нем есть — и он уже жертвовал дорогими людьми. Придется снова — сделает снова. Он, в своей кромешной расчетливости, в некоторых вопросах до банальности предсказуем.

Уверена, за мной теперь и присматривать будут куда тщательнее. На случай, если Богине вновь приспичит меня вызвать предыдущим способом. Или еще что-нибудь сотворить моими руками: она смогла завладеть моим телом всего лишь на секунду, и этим принесла немало хлопот. Секунда — достаточный промежуток времени, если знаешь что именно нужно делать. Я не верила, что она так поступит, — незачем было отпускать, раз делалась ставка на манипуляции. Проще было заставить меня дать согласие на месте. Богиня, насколько хватает моего разумения, сделала другую ставку: зародить во мне сомнения, которые и повернут меня в сторону помощи. Любое насилие — и я сорвусь с крючка. Либо одно, либо другое, а она уже выбрала другое. Если я хоть что-нибудь понимаю в божественной логике, конечно. Но проблема в том, что мое мнение на этот счет не имеет никакого значения, — важно лишь то, как кажется со стороны. Пока следует затаиться и выиграть период на раздумья — и он зависит от времени, за которое Ринс разглядит отсутствие знака.





Глава 35




Но я упустила из вида один фактор, который и стал решающим. Ринс вернулся поздно ночью, я тщательно изображала крепкий сон. Он почти бесшумно прошел в ванную комнату, и уже на выходе я поняла, что именно не учла: Ринс снял повязку, уничтожая все пространство вокруг знакомым фоном. Я, освобожденная от его приказов и невозможности лгать, попросту позабыла, как раньше ощущала себя в его присутствии: желание сдавило виски, а в животе засосало от представления, как влага стекает по его телу, не до конца высушенная полотенцем. Изображать сон уже не получалось. Я заелозила, нервно сглотнула и попыталась сосредоточиться: мне как-то раньше удавалось отстраняться от навязанной страсти. Я выдам себя, если обозначу ее возвращение.

— Не спишь, или я разбудил?

Ринс лег рядом, едва колыхнув поверхность постели. От этой слабой волны мурашки побежали по всему телу. Почти неконтролируемо я пододвинулась ближе, коснулась обнаженного плеча, содрогнулась от нового наплыва ощущений и зажмурилась еще сильнее. Как я раньше сопротивлялась, за что хваталась в сознании?

— Что ты делаешь? — его голос стал приглушеннее.

Моей выдержки хватило только на то, чтобы соврать:

— Я думала, что умру, айх. И слишком сильно хотела вернуться. К вам. Теперь я здесь, остальное кажется уже не таким важным.

Он перекатился за мгновение и навис сверху, но не спешил сокращать последнюю дистанцию. Томление рухнуло сверху, как театральный занавес, мы оба ощутили его тяжесть. Но Ринс удержался в той же позиции, чтобы поинтересоваться — надо же, ему всегда хватает иронии:

— Сама провоцируешь близость? Без приказа?

— Сама, — в этой правде была и ложь, но ложь необходимая, оттягивающая неизбежную развязку. — Или мне подобное непозволительно? Я так и не поняла суть своего нового статуса.

— Смирилась? Или путешествие к Богине повредило твой разум?

Да что же он делает — изображает, что мой порыв ему неинтересен? Так вижу же, как в черноте заплескалось знакомое пламя. Проверяет? Хочет более откровенных признаний? Вместо ответа я потянулась к его губам, не в силах больше держаться. Наверное, мое поведение выглядело подозрительным. Еще подозрительнее будет оно выглядеть утром, когда я снова поддамся его фону и не смогу удержать себя в руках. Времени мало — меньше, чем казалось пару часов назад.

Ринс на поцелуй ответил. Погрузившись в долгожданное наслаждение, я вздрогнула от неожиданного касания уже голых тел. Скорее всего, он избавил нас от одежды магией, решив не отвлекаться на это. Стало еще сложнее выносить ожидание. Напрягшиеся соски заскользили по обнаженной мужской груди, отчего я застонала. В этом состоянии скрывать возбуждение не получалось — я каждой своей реакцией выражала не просто согласие, а готовность на что угодно. Вряд ли Ринс этого не замечает и не додумается проверить знак, как только сможет от меня отстраниться. Времени меньше, чем казалось пару минут назад.

Жаль, что Ринс искушен в интимной близости до рефлекторных действий — не поддается возбуждению без остатка. Уловив мои слишком яростные порывы, отстранился, наблюдая за лицом. Конечно, я тут же потянулась за ним, почти яростно вонзая пальцы в плечи. Зашипела, заизвивалась, когда он не поддался. Мозг окончательно затопило только похотью — ни одной мысли кроме.

— Ринсен, я хочу тебя. Сколько можно… Хочу… Пожалуйста!

— Я не приказывал тебе испытывать такую страсть.

— Да какая уже разница?

— Есть разница. Она — твоя, или это что-то другое?

— Моя, — я и сама не поверила собственному хрипу.

Он многозначительно усмехнулся. Времени меньше, чем казалось пару секунд назад.

Ринс зачем-то положил мне ладонь на горло и вдруг перенес нас обоих к стене. Впечатал всем телом в холодную поверхность, подхватил другой рукой под бедро и дернул вверх. Вошел одним болезненным толчком — вероятно, грубостью решил удостовериться окончательно. Но я лишь скулила, сжималась на члене, до слез в глазах хотела еще — как можно резче и сильнее. И он удовлетворял эту прихоть, забыв вообще о всякой нежности. Мне сил хватало лишь на то, чтобы приоткрывать глаза, улавливать растущую черноту его взгляда и снова проваливаться в себя. Страсть, без шелухи и лишних эмоций, подобна сносящему с ног ветру — всерьез можно воспринимать только ее, а остальное перестает иметь значение.

Я поняла, что вцепилась зубами в его плечо, лишь когда он рывком меня оторвал. Развернул от себя, вошел сзади и просто продолжил — это нельзя было назвать «занятием любовью», мужчина меня трахал, объезжал, обуздывал, наказывал или доказывал. Не мне, возможно. Себе. И уже во второй раз уловил, что я близка к оргазму, потому внезапно отстранился, насладился недовольным стоном. Почти издевательски начал отходить к кровати, а я, как наркоман за дозой, тянулась за ним. Упал на кровать расслабленно, легко, ожидающе.

— Итак, клятва больше не перекрывает фон, — констатировал совсем спокойно. — Богиня смогла ее отменить? Она мудра — угадала самое главное твое желание. И за какую же услугу, Кать? И почему ты вернулась, раз могла не возвращаться?

Я не была способна отвечать. С трудом осознавала, что эта пытка намеренная — я не смогу сосредоточиться в таком возбуждении, пока не испытаю разрядки. И отвечать не могла — даже с мыслями собраться, не то что со словами. Устроилась сверху, приподнялась и со стоном облегчения сама начала насаживаться на возбужденный орган. Ринс не останавливал — наоборот, протянул руку и сжал грудь, будто поощряя. И снова — стоило мне только напрячься от первого накатывающего спазма — подхватил под ягодицы и перевернул на спину. Дышал и сам тяжело, но зачем-то мучил нас обоих. Мстил за то, что соврала? Добавлял дозу к ненависти или страсти, когда они стали так похожи друг на друга?

Он понял, что теперь я испытаю оргазм от почти любого продолжения — у меня вся кожа превратилась в сухой пергамент, реагирующий даже на дыхание, а внутри все скрутилось в предвкушении. Потому отстранился, однако все-таки позволил мне целовать его шею, прикусывать кожу, спускаться ниже, касаться языком темных сосков. Я злилась и подсознательно хотела еще большего продолжения этой муки — она сама по себе была равна наивысшему удовольствию, но растянутая во времени делала с сознанием что-то немыслимое. Это была война, противоборство, в котором меня побеждали — и с ума сводили как раз эти поражения.

Удалось коснуться языком разбухшей головки. Сама задрожала от его возбуждения, но и Ринсу в этот момент не хватило силы воли меня в очередной раз оттолкнуть. Я вылизывала, захлебываясь собственной похотью и пошлостью, вгоняла член в рот до самого горла и боялась только отстранения. И мужчина не выдержал — сорвался в оргазм, выплеснув на язык густую жидкость. Его так сжало подо мной, почти до беззащитности, что это спровоцировало и мое тело отозваться: безо всякой стимуляции, я даже не коснулась себя между ног, но подкосилась ненормальным удовольствием. Рухнула прямо на него, но еще долго по инерции терлась горящей кожей о его. Он накрутил меня настолько, что стоит перевести дыхание — и я снова подамся вверх, к нему, чтобы снова ощутить его в себе.

Но я ошиблась — разрядка начала отпускать сознание, и накатила усталость. Все вопросы завтра. Убьет меня или прикует цепями, чтобы я не сбежала к Богине, — все это будет завтра. Или я сама сбегу, решив, что его жизнь не стоит моральных дилемм — одна жертва, чтобы мир начал развиваться другим путем. И это решение будет принято завтра. А пока можно позволить себе сон — вполне возможно, последний в его объятиях.

В томительной дремоте возникали и ответы на озвученные вопросы. Мы хотим друг друга — с клятвами, с фоном или без таковых. Нас друг к другу тянет, без сомнений, потому я и вернулась. Потому и он до сих пор меня не придушил. Но мы — не одно целое, мы постоянно находимся в состоянии борьбы. Мы даже сексом занимаемся так, словно мстим друг другу. Ни о каком доверии речи не идет, только страсть и война. Это закончится лишь с концом одного из нас.





Глава 36