Последняя игра чернокнижника

— Богиня, я поняла, что буду вынуждена дать согласие. И теперь во мне еще больше сомнений. Интересно, как скоро вы сможете остановить кровопролитие, которое сами же затеяли?

Она улыбалась — я этого не могла видеть, но ощущала каждой клеткой кожи.

— Катя, главный парадокс человечества в том, что кровопролитие всегда легче начать, чем остановить. Но оно прекратится, угаснет со временем, если люди сами смогут договориться. Я знаю, ты злишься. И мне жаль, что пришлось действовать таким способом — в последнюю очередь я хотела бы разочаровывать тебя. Будь другой способ, я бы воспользовалась им.

— И я здесь, — признала спокойна. — Боги всегда выбирают самый эффективный путь?

— Откуда же мне знать про богов? — она усмехнулась. — Говори свои условия.

Наверное, для существа такого порядка я была приматом — проще, чем открытая книга. Потому и мысли мои угадывались так запросто. Усталость не оставила места обиде и самооценке — я лишь кивнула. Спокойно изложила Богине все требования, которые успела осмыслить заранее.

Ее заинтересовал главный пункт:

— Шестьдесят лет для меня не срок, здесь ты права. Но это срок для моих последователей — как долго им еще ждать? Почему свою награду они будут вынуждены оставить своим детям, не испытав на себе?

Я развела руками.

— Потому что таково мое условие. Я нашла вариант убедить саму себя, так мне будет проще. Ведь остается большая доля вероятности, что нас с вами убьют — я предпочту умереть, прожив жизнь, а не прямо сейчас.

Богиня рассмеялась, обдавая хрустальным эхом со всех сторон:

— Ты ошибаешься, Катя. Ошибка всех молодых — они думают, что умирать через годы проще. Не проще, а точно так же. Древний старик, в последний раз закрывающий глаза, испытывает точно те же отчаяние и тоску. Смерть никогда не бывает вовремя.

— Возможно, — у меня не было оснований спорить. — Но об этом я узнаю, будучи уже старухой.

— Странное решение, — Богиня не отказывала, а будто просто рассуждала. — Через шестьдесят лет ты окажешься здесь с той же самой тяжестью. Хотя нет, будет еще сложнее. Ведь тогда у тебя появится намного больше основ, за которые захочется держаться — прощаться с ними больно. Сейчас их нет. Ты всегда хваталась только за жизнь и неосознаваемые мечты, которые боялась даже облечь в формулировки. А что тебя держит в этом мире?

Вопрос оказался весьма сложным — хотя бы потому, что себе я его прежде не задавала. Как перед смертью замелькали эпизоды, картинки, лица — словно мне действительно оставалась лишь секунда до конца, в которой уже нет эмоций, а появляется кристальная ясность. И сейчас захотелось ответить — не Богине, а самой себе:

— Знаете, немногое, но важное. Слабая, почти придуманная мною нужность.

— Нужность? Кому?

Я пожала плечами, заговорила уже спокойнее, отвлекаясь от места, в котором находилась:

— Некоторым людям. Взять хотя бы Скирана — безрассудный храбрец, решивший принести себя в жертву ради безответной влюбленности. Тогда я впервые поставила себя на ваше место — отчаянье, когда тебе приносят жертвы, о которых не просил. Сейчас он, наверное, страдает от позорного изгнания. Но когда-нибудь он страдать перестанет. А еще через время скорее всего поймет, что нет никакого позора в том, чтобы никому не служить, что можно быть преданным только себе или своему племени — и в свободе воли тоже есть смысл. И если он в какой-то момент это поймет, то моя роль в его жизни приобретет значимость.

— Эта значимость возникнет независимо от того, будешь ли ты наблюдать за ее осознанием, — заметила Богиня.

Я не сбилась с мысли — оказалось, что очень важно разобраться в заданном вопросе:

— Или Китти… Почти постоянно ревущая почти тезка, — я горько усмехнулась. — А ведь она мне неприятна каждой чертой своего характера. Даже не знаю, что сработало: «мы в ответе за тех, кого приручили» или ее безотчетная вера в мою силу, которой никогда не было. Сидит сейчас в заложницах из-за меня — и я абсолютно уверена, что Китти меня не винит. Она попросту не способна винить. И за одно это ее качество я готова перевернуть весь мир — пусть ее абсолютная вера в меня оправдается. Никто до нее не верил в меня так, как верят в вас ваши последователи. Я — надуманный герой для одной-единственной зареванной девочки, как вы Богиня — для всех остальных.

— Понимаю, — мягкий голос Богини прозвучал задумчиво. — Ты не можешь предать ее ожидания, они будто обязывают тебя соответствовать. Но и в этом я вижу сходство между нами. Что-то еще?

— Или Ринс…

— Тот самый Ринс?

— Он, — я не удивилась появившемуся легкому напряжению в ее вопросе, а просто продолжала: — Человек, который всегда выбирает самый простой вариант решения проблемы, и всякий раз оказывается неправым. Не знаю, как объяснить, но нужность именно ему я ощущаю еще сильнее. Он как-то спросил «Почему именно я», и только сейчас мне стало понятно почему. Именно я, никогда не выбирающая простые варианты, и должна быть рядом, как альтернативная точка зрения. Ринс от этого сделался бы другим, как я сделалась бы другой. Мы нужны друг другу как два вечных соперника, компенсирующих избыток простоты и сложности.

— Это любовь?

— Не знаю. Но теперь мне кажется, что любовь такой и должна быть — на грани с болью, как настоящее удовольствие. Когда люди срастаются старыми ранами, а сверху замазывают нужностью друг другу. И старое как будто перестает иметь значение, потому что нового становится все больше.

— Но в этом случае прощаться с ним через десятилетия станет намного сложнее. Разве ты даже этого не понимаешь, Катя?

— Понимаю.

Мы надолго замолчали. Хотелось плакать и вернуться к Ринсу — обязательно и ему повторить эти же слова. Просто сказать и увидеть ироничную улыбку в ответ. Его постоянная ирония — та самая граница, которой он никому не позволяет приблизиться настолько близко, чтобы срастись.

Богиня нарушила тишину:

— Вижу, что ты принимаешь решение во вред себе, Катя. Доводы звучат разумно, но в будущем они будут звучать еще разумнее — ты хочешь отложить боль, чтобы боль выросла в невыносимую. У тебя и в родном мире никаких зацепок не было, а в этом еще меньше. Но это пока.

Я с трудом очнулась от полузабытья:

— Откуда вы знаете? Я имею в виду, откуда вы знаете, что со мной было в родном мире?

Она легко рассмеялась:

— Ты мой сосуд, родилась и жила им. Конечно, мне кое-что о тебе известно. Потеряла я тебя только на время — аура сильнейшего айха сильно заглушила наши общие нити друг к другу.

Я от удивления подалась вперед, встала на четвереньки, вглядываясь в слепящую тьму.


— Отслеживали? Вы могли следить за всеми сосудами?

— Не следить, но иногда присматривать. Странно, что это тебя удивляет.

— И это именно вы выбирали жертв экспериментов!

— Не я. Один из моих сосудов, о котором я уже рассказывала. Есть более ясные критерии.

— Какие? — этот вопрос я задавала и при первой встрече, он уже тогда казался важным, но сейчас я твердо решила настаивать, пока не получу ответ.

— Кровь, конечно, — Богиня отвечала без пауз, словно сама удивлялась моему любопытству. — Все мои потомки содержат в крови ген, дающий ту самую магию.

— Потомки?

Это слово ошеломило. Богиня — прародительница магов в самом прямом значении? Почему такая очевидность никому не приходила в голову? А ведь она в корне меняет саму суть вопроса!

— Выходит, что все мы — ваши потомки в разных поколениях? Вы оставляли детей, а те рожали своих детей… Сколько же раз вы стали матерью?

— Не так много, как ты могла бы придумать, — она будто тоже подалась чуть вперед. — Но за тысячи лет у меня появились тысячи потомков.

Я снова откатилась к стене и пялилась вперед, не видя уже ничего перед собой. Почему такая очевидность никому не приходила в голову?! Ведь все повторяли, что она приносит в мир магию — а каким образом она это делает? Не самое ли логичное предположение — передает по наследству? А Ринс… Ринс, родившийся в семье обычных людей, — подобное, как мне объясняли, случалось крайне редко, что уже само по себе должно было натолкнуть на мысль о преемственности генетики. Но его родители были безграмотны! Мать или отец вполне могли быть чернокнижниками, просто умерли, так и не открыв резерв… Почему тогда здесь перестали рождаться сильные маги? Значит, она все же может снижать уровень — каким-то образом высасывать его из воздуха? Но маги, пусть и слабые, все равно рождались. Разве ей не было выгодно вообще остановить этот процесс, если она была на это способна?

Об этом известно ее последователям — именно потому они так рьяно сражаются, даже рискуя, что всё закончится смертью Богини. Каждый из них в курсе, что лекари полностью не исчезнут, что магия все еще будет помогать возводить строения и решать какие-то вопросы. Но пропадет ее излишек — тот самый излишек, который сделал айхов верхушкой общества. У носителей гена отберут неограниченную власть, поскольку никто из них больше не будет способен воздушными арканами останавливать армии или разрушать города. Жизнь станет в чем-то сложнее, а в чем-то проще, но пропадет грандиозный разрыв между одаренными и простыми людьми. Это и есть справедливость. И, честно говоря, я не могла с этим не согласиться.

— Катя, — позвала Богиня. — О чем ты так глубоко задумалась? Неужели эта новость так тебя удивила?

Я ответила после долгой паузы:

— О Тамарке думаю. О сказках ее, от которых даже циничные пройдохи начинали улыбаться. О врачах, проповедниках, мастерах, искателях… Об инженерах, сумевших поднять повозки в небо. Об… — я прервала мысль, потому что дело было не в количестве примеров. — Ноттен говорил, что это и есть наша сверхсила. В моем мире есть магия — просто она не такая, проявляется в других формах, цивилизация пошла другим путем. А вы уже тысячи лет не там… Магия не пропадает, если вы уходите из мира, она остается в крови наследников!

— Остается, — признала без труда. — Но ты недооцениваешь мой фон — он колоссальный. После моего ухода магия снизится значительно. Даже здесь, где сверхсила проявляется заклинаниями, а не математическими и химическими формулами, как у вас.

— Но останется! И, быть может, на таком уровне, что мир-то и не рухнет, а просто перестроится! — Богиня, кажется, пыталась перебить, но я все сыпала и сыпала предположениями: — И если вы отслеживали сосуды, да еще — а это мне доподлинно известно — могли на мгновение проникнуть в сознание, то не могли ли повлиять на какие-то решения? Например, не оказалась ли я в тюрьме только потому, что должна была там оказаться?

— Домыслы! — впервые за все наше общение я услышала в тоне Богини раздражение. — От моей откровенности ты начала порождать бездоказательные обвинения?

Доказательств у меня, действительно, не было. Просто приятно было бы считать, что я не сама по себе была такой дурой, а меня заставили извне. Вряд ли. Будь Богиня настолько могущественной, то уже давно покинула бы темницу. Хотя ведь она и пробуждаться начала только в последние десятилетия… Слишком много выводов, а мне неизвестно, какие из них основательны.

— Теперь в тебе еще больше смятения, — Богиня вздохнула. — Но я все делаю верно, ведь мы почти одно целое. Неправильно было бы с моей стороны прибегать к обману той, которая мне так близка.

Я с трудом подняла глаза к ней.

— Мне нужно подумать, Богиня.

— Лет шестьдесят? — она снова звонко рассмеялась. — Нет, Катюш, это глупый выбор. Я готова пойти на все твои условия, но только не на это — хотя бы потому, что не желаю тебе той боли, которую ты сама себе заготовила. Подумай, но не слишком долго. И мы обе хорошо понимаем, что Ринс не станет мелочиться — теперь он точно тебя прикончит. Потому ты останешься здесь — мои люди тебя уже не выпустят. Тебя, если хочешь, могут разместить в храме, где ты сможешь поразмышлять в спокойствии.

Такой исход я предполагала еще до того, как переместилась сюда. Знала, что рискую. Знал это и Ноттен, иначе в его взгляде не было бы столько тоски. Сейчас психовать из-за этого не было смысла. Я кивнула.

— Хорошо. Не сбегу, не вижу смысла. И не надо в храм. Думаю, мне хватит пары часов, чтобы собраться с мыслями.

— Подожди, Катя, — она остановила, когда я отправилась к низкой дверце на выход. Голос ее прозвучал тише, как обычно бывало перед тем, как она уснет. — Передай Ринсу мое имя, которое я использовала в этом мире, тогда он сможет переместиться сюда, а не искать нужное место неделями.

— Зачем?

— Ты ведь все равно захочешь попрощаться. Так почему бы это не сделать лично? — она, чуть помедлив, продолжила: — У меня и свой интерес.

— Кто бы сомневался, — выдохнула бездумно.

— Ты сможешь пройти внутрь, но чтобы нам после выйти наружу вместе, нужно будет снять магическое заклятие с решеток. Если маг очень силен, то хватит и одного. Он сделает это ради тебя? После освобождения мы уйдем из этого мира и никогда в него не вернемся, как ты и хотела.

— Уверена, у вас много сильных магов, Богиня. А Ринс здесь нужен только для того, чтобы убить его первым.

Теперь она уже отвечала совсем томно, звон из голоса пропал — погружалась в предсказуемую дремоту:

— Я желаю твоему черному айху мучительной смерти, это верно. Но не стану его убивать. В тот момент, когда я проникну в твое сознание, ты проникнешь в мое. Нам с тобой предстоит почти вечность вдвоем, я не стану ее начинать с вражды. Если Ринс дорог тебе настолько, как ты говорила, то я не нанесу ему никакого вреда. Вам обоим и без того страдать от разлуки, но зачем же я буду причинять тебе дополнительную…

Она не закончила. До следующего пробуждения больше никаких признаний. У меня не было причин, но в последнее я отчего-то поверила. Не знаю, быть может, просто в этом была какая-то человеческая логика, доступная моему пониманию?

Вышла на свежий воздух, разглядела в стороне адептов, которые рассматривали меня с тревогой и интересом. Удивилась, что меня не держат. Ведь могу отойти подальше от изрисованных знаками стен и переместиться, куда пожелаю. Но среди них могут быть маги — возможно, они так напряжены как раз потому, что готовы в любой момент остановить. Зато доверия ко мне станет меньше. Плевать, конечно, на доверие… хотя мне с ней вечность коротать, стоит ли начинать с вражды?

Я чуть спустилась по склону, выбрала камень на уступе, разместилась на нем. Свесила ноги и зажмурилась от солнца. Долго-долго вообще ни о чем не думала, просто растворяясь в пространстве и слушая птичьи крики далеко внизу. Сюда, на эту высоту, добираются лишь крупные хищники — они черными точками виднеются в голубых безоблачных просветах. Красивый мир, полный. Родной мир тоже красив, но немного опорочен довлеющей наукой. Это естественное магическое средневековье имеет привкус легенды и зеленого бездорожья, а мой пахнет бензином и сияет стеклянными панелями. Они оба совершенны, просто с разных сторон совершенства. Они оба совершенны, потому что в них побывала Богиня. А ведь так и должно быть: бог дает миру предпосылки для развития, а потом обязан уйти — чтобы население было свободно распоряжаться дарами, да и другим мирам нужна такая же благодать. Мой мир не рухнул, не рухнет и этот — и через тысячу лет он будет еще лучше, чем сейчас. Богиня должна идти дальше — в этом ее миссия, которая соответствует самому чистому пониманию справедливости.

— Ринс, — я позвала, не размыкая губ. — Слышишь?