Пробуждение

– Мне это не полезно, – сказала я, – я забеременею.

Он недоверчиво вскинул брови.

– Ты меня заводишь. И сейчас двадцатый век.

– Нет, – произнесла я. – Не здесь.

Он тоже встал и шагнул ко мне. Я отступила. Он уже пошел пятнами, возбужденный самец, но голос оставался спокойным:

– Слушай, я понимаю, ты ходишь-бродишь в своей стране чудес, только не говори, что не знаешь, где сейчас Джо; он не так щепетилен, он сейчас где-нибудь в кустах пялит раком эту ходячую манду, прямо сейчас вставляет ей.

Он быстро взглянул на часы, словно отмечая время; было похоже, что сказанное его воодушевило, глаза сверкали как пробирки.

– Ох, – выдохнула я и подумала об этом. – Может, они любят друг друга. – Это было бы логично, они ведь это умели. – А ты любишь меня? – спросила я на всякий случай. – Ты поэтому хочешь меня?

Он решил, что я либо умничаю, либо туплю, и тихо произнес: «Господи». Помолчав немного, Дэвид продолжил гнуть свою линию:

– Ты ведь не собираешься спускать ему это с рук, а? Баш на баш, как говорится.

Высказав свое мнение, он сложил руки – его финальным аргументом был ответный удар: должно быть, он считал, я почувствую себя обязанной пойти на это по расчету, из чувства справедливости. Геометрический секс – я была нужна ему для утверждения абстрактного принципа; ему было бы достаточно, если бы мы взяли наши гениталии и соединили их, как кухонные приспособления, в воздушном пространстве, тогда он решил бы свое уравнение.

Его часы поблескивали – стекло и серебро: возможно, это была его ручка настройки, ключ, заводивший его, коммутатор. Должна иметься какая-то фраза, набор слов, который сработает.

– Извини, – сказала я, – но ты меня не заводишь.

– Ты, – выдавил он, подыскивая слова, теряя контроль над собой, – фригидная сучка.

В мои глаза вдруг влилась чудесная сила, я смогла заглянуть в него и увидела, что он позер, пустозвон, накопитель политических листовок и журнальных страниц – рекламная тумба, облепленная обрывками глаголов и существительных, перемешанных так, что нельзя ничего разобрать. Даже когда в молодости он ходил по домам в черном костюме, даже это было шутовством, притворством; теперь же он был на пороге старости и не знал, на каком языке говорить, потому что забыл собственный и должен был копировать чужой. Сквозь него пучками прорастал фальшивый американец, как парша или лишай. Он был заражен, искорежен, и я не могла помочь ему: требовалось слишком много времени, чтобы исцелить его, выкопать из земли и соскрести все лишнее, чтобы добраться до сердцевины.

– Ладно, обойдусь, – бросил он. – Я не собираюсь сидеть и выпрашивать третьесортную холодную курицу.

Обойдя его, я направилась обратно к хижине. Больше, чем когда-либо, я нуждалась в том, что мама спрятала для меня; силы отцовского заступничества было недостаточно, чтобы защитить меня, оно давало только знание, но были боги посильнее тех, каких чтил он. У его богов, имевших голову, рога всегда укоренялись в мозгу. Сейчас же мне нужно было не только видеть, но и действовать.

Я думала, он останется на месте, по крайней мере, пока я не скроюсь из виду, но он пошел за мной.

– Извини, что сорвался, – попросил он, и снова его голос стал другим, уважительным. – Это между нами, ладно? Ни к чему упоминать об этом при Анне, так?

Если бы он добился своего, то рассказал бы ей при первой возможности.

– Я тебя уважаю за это, – добавил он, – правда уважаю.

– Все в порядке. – Я понимала, что он лжет.



В обед все сидели за столом на своих привычных местах, а я обслуживала их. Ланча в тот день не было, но никто не обратил на это внимания.

– Во сколько Эванс прибывает завтра? – спросила я.

– В десять, десять тридцать, – ответил Дэвид, а затем спросил Анну: – Хорошо проводишь время?

Джо наколол вилкой очередную картофелину и отправил себе в рот.

– Фантастически, – сказала Анна. – Я позагорала и дочитала книгу, а потом долго гуляла с Джо, бродили по окрестностям. – Джо жевал с закрытым ртом, всем своим видом опровергая сказанное. – А ты?

– Отлично, – произнес Дэвид, раздуваясь от самодовольства.

Он поставил локоть на стол, легко коснувшись моей руки – как бы случайно, чтобы Анна заметила. Я отстранилась от него – он лгал обо мне; никакое животное не стало бы лгать.

Анна мрачно улыбнулась ему. Я смотрела на него: он не смеялся, устремив на нее пристальный взгляд, сейчас черты его лица проступили особенно отчетливо. Я подумала, что они знают все друг о друге, и поэтому так печальны. Но Анна была не просто печальна, она была в отчаянии, ее единственным оружием было тело, и она сражалась за свою жизнь, он был ее жизнью, ее жизнью было сражение: она сражалась с ним, ведь если бы сдалась, баланс сил оказался бы нарушен, и он ушел бы от нее. Чтобы продолжать войну.

Мне не хотелось участвовать в этом.

– Это не то, что ты думаешь, – сказала я Анне. – Он просил меня, но я не стала.

Мне хотелось сказать ей, что я ей не враг.

Ее взгляд перебежал с него на меня.

– Ты такая чистая, – сказала она.

Я совершила ошибку – она была возмущена тем, что я не поддалась, в отличие от нее.

– Она чиста, ну да, – подтвердил Дэвид, – она маленькая пуристка.


– Джо мне сказал, она больше не дает ему, – бросила Анна, продолжая смотреть на меня.

Джо молчал, он был занят очередной картофелиной.

– Она ненавидит мужчин, – сказал Дэвид добродушно. – Либо так, либо сама хочет быть мужчиной. Верно?

Круг глаз, трибунал; в следующую минуту они возьмутся за руки и станут плясать вокруг меня, а потом свяжут и сожгут, чтобы излечить от ереси.

Может, это было правдой: я перелистывала всех своих мужчин, как книги, чтобы понять, ненавижу я их или нет. Но затем поняла, что ненавижу не мужчин, а американцев, человеческих существ, как мужчин, так и женщин. У них был шанс, но они пошли против богов, и настало время выбрать свою сторону. Мне захотелось, чтобы здесь была машина вроде пылесоса, которая заставит их исчезнуть, чтобы я нажала кнопку, и они испарились бы, а все остальное осталось как есть, тогда животным стало бы свободнее, они бы спаслись.

– Ты не собираешься ответить? – спросила Анна с издевкой.

– Нет, – сказала я.

– Господи, – вздохнула Анна, – она действительно не человек.

И они с Дэвидом посмеялись немного, с жалостью.





Глава девятнадцатая




Я убрала со стола и соскребла жир от консервированной ветчины с тарелок в огонь, пища для мертвых. Если ты накормишь их достаточно, они вернутся; или наоборот, если накормишь достаточно, они тебя не потревожат; это было в какой-то книге, но я забыла.

Анна сказала, что вымоет тарелки. Возможно, это было способом загладить вину, компенсацией за то, что ей оказалось легче сражаться на его стороне, чем против него. По крайней мере, в этот раз. Она гремела столовыми приборами в кастрюле, напевая что-то, лишь бы я ничего не сказала ей – доверительность осталась в прошлом; ее голос занял комнату, захватил всю территорию.

Это не могло находиться нигде, кроме дома. Перед ужином я пошла в сарай за лопатой и обшарила его, а затем и огород, пока копала картошку; но там ничего не было – я бы точно заметила. Наверняка это нечто необычное, чего здесь не было, когда я ушла, – яблоко среди апельсинов, как в старых учебниках по арифметике. Она наверняка принесла это сюда специально для меня и спрятала там, где я найду, когда буду готова; и, как отцовская загадка, это должно быть найдено после размышления, никак не сразу. Анна мыла посуду, а я вытирала, осматривая каждую тарелку, желая убедиться, что я ее знаю. Но посуда оставалась ничем не примечательной – подарок прятался где-то еще.

В общей комнате тоже не было ничего необычного. Когда мы закончили, я пошла в комнату Дэвида и Анны: там висела кожаная куртка, ее не убирали после нашей вылазки. Я проверила карманы; там ничего не было, кроме пустой металлической баночки от аспирина, старой косметической салфетки и шелухи от семечек; еще там лежал обугленный фильтр от сигареты Анны, я бросила его на пол и растоптала.

Оставалась только моя комната. Едва войдя в нее, я ощутила силу: она текла по моим рукам – от кистей до плеч – я была близко. Я оглядела стены и полки – там не было этого; нарисованные мной красотки смотрели на меня недовольными глазами. И тогда я поняла: это было в альбомах для рисования – я засунула их под матрас, толком не просмотрев. Это могло быть только там, и их не должно было быть здесь, их место было в городе, в мусорном ящике.

Я услышала гудение мотора над озером, в новой тональности, глубже, чем у моторки.

– Эй, смотри, – позвала Анна из общей комнаты, – большая лодка!

Мы вышли на мыс. Это был полицейский катер, вроде тех, на которых ходят охотинспектора – они раньше проверяли нас как положено, не храним ли мы мертвую рыбу, есть ли у нас разрешение на ловлю, – обычная проверка.

Катер замедлил ход и приблизился к мосткам. Дэвид уже был там, я решила предоставить ему общение с незнакомцами, он разбирался в таких делах. Я вернулась в дом и встала у окна. Но Анна из любопытства спустилась к ним.

Там было двое полицейских или, вероятно, охотинспекторов, в обычной одежде; третий был светловолосый, вероятно, Клод из деревни, и еще четвертый, постарше, похожий на Поля. Было странно, что на катере оказался Поль: если бы он собирался навестить нас, то приплыл бы в своей лодке. Дэвид пожал всем руки, и они столпились на мостках, разговаривая вполголоса. Дэвид сунул руку в карман, за разрешением; затем он почесал шею, выражая беспокойство. По тропинке от нужника к ним подошел Джо, и разговор возобновился; Анна повернула голову в мою сторону.

Затем я увидела, как Дэвид поспешно поднимается по лестнице, шагая через две ступеньки. Сетчатая дверь хлопнула за ним.

– Нашли твоего отца, – произнес он, тяжело дыша после подъема.

Он прищурился, как бы в знак сочувствия.

Дверь хлопнула снова, вошла Анна; он приобнял ее, и они стали буравить меня взглядами, как и за ужином.

– Ох, – сказала я, – где?

– Какие-то американцы нашли его в озере. Они рыбачили, зацепили его случайно; узнать его было нельзя, но там один старик по имени Поль как-то там говорит, что знает тебя, он опознал одежду. Они решили, он упал с утеса или что-то такое, у него проломлен череп.

Задрипанный волшебник из универмага достает моего отца из ниоткуда, словно чучело кролика из шляпы.

– Где? – спросила я.

– Это ужасно, – сказала Анна. – Мне так жаль.

– Они не знают, где это случилось, – ответил Дэвид. – Его, наверно, отнесло течением; у него на шее была камера, здоровая такая. Они думают, ее вес удерживал его под водой, иначе его нашли бы раньше.

В его глазах промелькнуло злорадство.

Это было умно с его стороны – догадаться насчет пропавшей камеры, поскольку я ничего им не говорила. Должно быть, он быстро соображал, раз смог придумать все это на ходу: я знала, что он лжет, он делал это, желая поквитаться со мной.

– Они у тебя спрашивали лицензию на рыбную ловлю? – спросила я.

– Нет, – ответил он, изображая удивление. – Хочешь поговорить с ними?