Рабыня страсти

Она вознаградила его обворожительной улыбкой:

— А где мои покои, Али Хассан? Мне нужна ванна, пища, а потом я должна поспать.

— Ты останешься здесь, со мною! — медленно выговорил он.

— Нет! Нет, нет и нет, Али Хассан! — воспротивилась Зейнаб, но голосок ее звучал уже нежнее. — У Рабыни Страсти непременно должны быть отдельные покои! Мои приготовления не займут много времени, но никто не должен меня видеть. Я должна быть надежно укрыта от посторонних глаз — и даже от твоих, Али Хассан. Зато потом, когда меня будут провожать в твой шатер, чтобы я подарила тебе блаженство, или ты станешь навещать меня — все в лагере просто лопаться будут от зависти, сам ты — от гордости.., а член твой — от желания. — Она нежным взором глядела в его черные глаза, из последних сил сдерживаясь, чтобы не захихикать. Да этот дикарь сейчас, на этом самом месте, и впрямь лопнет от желания овладеть ею! Она начала свою рискованную игру с целью удержать его от немедленных на нее посягательств, но не знала, как он отреагирует. Ее изумило, насколько легко оказалось обвести вокруг пальца этого злодея! До сего момента, пожалуй, она не до конца понимала, как много значит слава Рабыни Страсти!

— У тебя будет свой шатер, — сказал он. — Прикажу поставить его рядом с моим. Сейчас тебе принесут поесть, а когда ты закончишь трапезу, все уже будет готово. Но помни: три дня — не больше!

— Три дня, Али Хассан, — и ты окажешься в раю. Это я тебе обещаю, — сладким голоском проворковала Зейнаб.

Ей тотчас же принесли еду: миску, наполненную пшенной кашей с огромными кусками молодой баранины — блюдо было едва ли не омерзительно, но она съела все дочиста, включая круглую лепешку, выданную ей в качестве тарелки. Пряное вино помогло ей избавиться от неприятного вкуса во рту. Затем ей пришлось немного подождать, покуда не явился Али Хассан с сообщением, что ее шатер стоит теперь неподалеку.

Этот небольшой шатер стоял на деревянной платформе, застеленной великолепным ковром с алыми и синими узорами. В шатре стояла уже жаровня для обогрева. Были тут также два тюфяка под покрывалами, низенький столик и лампа на нем, еще одна лампа из рубинового стекла свешивалась с потолка. В самом же центре шатра уже стояла круглая деревянная ванна, наполненная горячей водой.

Али Хассан хмыкнул, весьма довольный:

— Хорошо?

— Ты прекрасно управился, «Али Хассан, — похвалила она его. — А где ты разыскал для меня ванну?

— Мои люди распилили надвое большую бочку, Зейнаб.

— На первое время сойдет, — отвечала она. — Но где же мыло? А мои благовония? Я пользуюсь ароматом гардении. Всегда только гардении!

— Не знаю, сыщется ли хоть у одной женщины в лагере кусок мыла или эти.., благовония… — признался он.

— Мне надобно и то и другое, причем и то и другое с одинаковым запахом, но так уж и быть, нынче вечером я согласна на любое мыло… — вздохнула Зейнаб.

Он бросился вон из шатра. Пока его не было, она пощупала рукой воду — не холодна ли? Воротился он с маленьким брусочком мыла. Она принюхалась.

— Это алоэ, — сказал он. — Одна из женщин припрятала…

— Благодарю тебя, — сказала Зейнаб. — А где Инига?

— Позже… — сказал он. — Я хочу посмотреть, как ты будешь купаться.

— А сможешь ли ты сдержать страсть при виде моего обнаженного тела, Али Хассан? Помни, я должна как следует приготовиться к тому, чтобы служить тебе, — иначе ты не изведаешь вполне наслаждения… Ты уверен, что хочешь это видеть?

— Просто хочу знать, что ты эдакое собираешься делать! — требовательно заявил он. В душу его впервые закралось сомнение, а не хотят ли его обдурить, как мальчишку?

— Хозяин Рабыни Страсти прибегает к ее услугам по крайней мере один раз в день, — сказала Зейнаб. — Мои недра успели приспособиться принимать мужское естество Нази Хасдая. В течение трех дней оно примет прежнюю, девственную форму. Ну, тут, конечно, есть свои маленькие секреты; которые я не собираюсь тебе раскрывать… Но поверь: когда, наконец, ты проникнешь в мои недра — они будут столь же упруги, как у девственницы, но без труднопреодолимой преграды в виде девственной плевы. И когда мои внутренние мышцы станут ласкать твой член, ты изведаешь неземной восторг. Если бы ты взял меня теперь, я не смогла бы подарить тебе этого блаженства, мое нутро еще не сократилось достаточно, чтобы принять твое мужское естество.

— А-а-а-а, ну да… — сказал он, сделав вид, что вполне понял все ее объяснения. — Да, конечно.

— Есть, конечно, и многое другое, — она улыбнулась таинственной улыбкой. — Но это — страшная тайна Рабыни Страсти, Али Хассан.

Он кивнул, соглашаясь, но добавил:

— Я не какой-нибудь глупый мальчишка, Зейнаб. Я буду лишь глядеть на тебя, но не накинусь, не бойся…

— Что ж, прекрасно, — отвечала она, не желая возбуждать в нем излишней подозрительности дальнейшими отговорками. Она достаточно поражена была тем, что он столь легковерен… Да, пожалуй, придется-таки кое-что ему позволить, прежде чем ей удастся ускользнуть — или прежде чем Карим; Хасдай и сакалибы отыщут лагерь. К этому времени они наверняка все уже знают и идут по горячим следам Али Хассана и его людей. Она освободилась от кафтана неторопливым и очень грациозным движением. Столь же неторопливо она положила его на ложе.

— Нравится тебе мое тело, Али Хассан? — она медленно поворачивалась, давая ему себя рассмотреть. — А у меня ведь уже есть ребенок…

Его горящий взор буквально пожирал ее грудь, зад, стройные ноги, треугольник меж бедер… Он нервно облизнул губы, когда она, заколов свои золотые волосы, ступила в ванну.

— Три дня — это целая вечность… — сказал он. Затем скрестил ноги и стал наблюдать за тем, как она моется.

Закончив мыться, Зейнаб встала и грациозно вышла из ванны. Струйки воды стекали с ее дивного тела. Али Хассан впился в нее глазами.

— Твоя сила воли достойна уважения — и ты будешь вознагражден щедро, Али Хассан, — промолвила она. — Но если твои силы не исчерпаны, то могу кое-чем еще тебя усладить. Ты справишься с собою?

— Чего ты хочешь? — сердце его выскакивало из груди.

— Тебе будет приятно слизнуть водичку с моих сосков, Али Хассан? Но учти — тебе дозволяется касаться меня одними лишь губами. Ты» не обязан делать этого — но я разрешаю… — Зейнаб говорила так, словно это величайшая честь.

Он заложил руки за спину. Наклонившись вперед, он высунул язык. На правом соске виднелась кристальная капелька, и он слизнул ее пылающим языком. Затем его язык несколько раз пробежал вокруг соска, прежде чем устремиться ко второму. Завершив свой подвиг, он торжествующе поглядел на нее.

— Прекрасно, Али Хассан! — промурлыкала она. В ответ он развязал поясок шальваров и извлек свой член. Такого огромного ей еще не приходилось видеть — он был необыкновенно длинен и очень толст. Али Хассан с торжеством продемонстрировал ей свое сокровище:

— Он жаждет вонзиться меж твоих дивных бедер, Зейнаб, но согласен ждать три дня!

Она внимательно оглядела эту диковину, и даже потрогала нежными пальчиками:


— Найди женщину на эту ночь, дабы избавиться от переизбытка любовных соков, Али Хассан. Мужчина не должен сдерживать себя. После этого со мною ты будешь лишь сильнее и неутомимее. Ежели же ты три дня будешь обуздывать страсть, это сильно тебя ослабит. А теперь убери этого молодца и пришли ко мне Инигу. Я должна отдать ей все необходимые распоряжения прежде, чем засну…

Али Хассан покинул Зейнаб и направился прямиком к обиталищу Иниги. Она была одна.

— На четвереньки! — пролаял он, а когда она подчинилась, то примостился сзади на коленях и мощным движением овладел ею. Она дернулась, но это его совершенно не взволновало. Он страстно двигался взад-вперед, закрыв глаза и воображая себе Зейнаб… Пальцы его сжимали нежные бедра, оставляя ссадины — озверевший самец не прекращал толчков, покуда поток спермы не извергся из него… Он выдохнул, удовлетворенный, и поднялся, оправляя одежды. Потом рывком заставил ее встать.

— На время ты освобождаешься от обязанностей лагерной шлюхи, Инига, — объявил он. — Нынче я похитил Рабыню Страсти по имени Зейнаб, принадлежащую Хасдаю-ибн-Шапруту. Теперь она моя и нуждается в прислужнице. Ни одна из здешних баб для этого не годится, а вот ты… Ее шатер подле моего. Надень кафтан и тотчас же отправляйся к ней!

Ни слова не говоря, Инига подобрала с полу свой грязный кафтан, накинула его на худенькое тело и покорно вышла из шатра. Многие недели она практически ни с кем не говорила. Горло ее до сих пор саднило и жгло после отчаянных криков, которые издавала она, когда вначале Али Хассан, а затем несколько его воинов грязно насиловали ее в тот самый день, когда убили всех родных…

Али Хассан сперва решил, что принадлежать она будет лишь ему одному, но она приводила его в бешенство, не проявляя ни малейших признаков страсти в его объятиях. Тогда он страшно отомстил ей, отдав на поругание… Теперь он велит ей прислуживать Зейнаб. О, она помнит эту красавицу, которую отослали к калифу! Как попала она в этот ад? Инига тихонько вошла в маленький шатер подле жилища Али Хассана.

— Инига! — голос Зейнаб звучал ласково.., но как же напугана была она переменой, совершившейся с подругой! Инига страшно исхудала, а ее прелестные волосы были грязны и спутаны…

— Зейнаб… — Это и вправду она, подумала Инига, — но как?..

Зейнаб заметила недоумение в глазах подруги.

— Вода в ванне еще не остыла. Войди в нее и вымойся, Инига, — ласково велела она девушке. Потом подошла к выходу из шатра и вручила изорванную одежду Иниги одному из стражников, охранявших вход:

— Отнесите это Али Хассану. Скажите, что моей служанке надобен чистый кафтан. Она не может ходить в этой отвратительной ветоши! Она кишит паразитами!

Воротившись, она опустилась на колени подле безмолвной Иниги. Спокойно она объяснила девушке, как она приехала в Аль-Малику, как похищена была Али Хассаном… Рассказывая, она бережно омывала тельце Иниги, которая впала в полнейшее оцепенение. Увидев спину девушки. Зейнаб ужаснулась: нежная кожа сплошь покрыта была шрамами и рубцами — старыми и совсем еще свежими, кровоточащими…

— Что это? — спросила она, нежно касаясь израненной кожи.

— Они бьют меня, — без выражения сказала Инига. — Здесь есть один солдат… — так вот, он любит сперва исполосовать меня кнутом, а уж затем овладеть мною…

— Тебя больше пальцем никто не коснется, — ласково сказала Зейнаб. — Это большой секрет, но послушай: вскоре явится Карим и освободит нас, Инига! Али Хассан поверил, что я стану его Рабыней Страсти, но ему никогда не владеть мною! — И Зейнаб принялась мыть волосы Иниги, а потом вытирать их полотенцем.

— Они угрожали убить моего сына, если я не буду послушной… — говорила Инига, отдаваясь ласковым рукам спасительницы. — Каждый день я вижу Малика, если я послушна и удовлетворила всех. Женщина, которая за ним Смотрит, поднимает его на руках вверх — это на другом конце лагеря, — и я вижу, как мой мальчик машет мне ручкой…

— Но Малика здесь нет! — закричала Зейнаб. — Он у родни твоего мужа в Алькасабе Малике! О, Инига!

— Нет! — упрямо отвечала девушка. — Я вижу его каждый день, Зейнаб.

— Твоя мать успела отдать Малика евнуху, Мустафе, когда Али Хассан с бандитами ворвался в гарем. Мустафа с твоим сыном схоронился в кабинете, Инига. А когда разбойники ушли, он тотчас же препоручил Малика заботам родителей Ахмеда. Мальчика здесь нет!

— Я вижу его! — Инига была непреклонна.

— Через весь лагерь? И никогда ближе? — пытала ее Зейнаб.

Инига медленно кивнула.

— Они провели тебя, Инига! Обманом заставили им повиноваться! Малик в полной безопасности, дорогая моя. Тебе не придется больше служить этим скотам.

— Тогда я могу умереть, — в голосе Иниги слышалось облегчение.

— Тебе вовсе не нужно умирать! — воскликнула Зейнаб. Карим вскоре будет здесь и освободит нас. Ты отправишься домой к своему малютке, Инига!

Но та покачала головой:

— Нет… Я опозорена, Зейнаб. Мой муж мертв, а мною, как последней шлюхой, пользовались грязные солдаты. Жизнь моя кончена. Такая я не могу воспитывать сына. Ни один достойный человек не возьмет меня в жены после того, что случилось. У сына должна быть семья, близкие, которые защитят его и обеспечат его будущность. Я же — отверженная среди отверженных… Мне ничего не остается, лишь радостно встретить смерть-избавительницу…

— И ты оставишь меня одну во власти Али Хассана? — спросила Зейнаб. — Ты должна помочь мне избежать его грязных объятий, покуда не придет твой брат. Не оставляй меня, Инига! Я сказала тебе правду. Неужели ты откажешь мне в моей просьбе? Хотя бы в память о старой нашей дружбе, Инига, умоляю!

…Аллах! Не для того спасла она Инигу, чтобы та убила себя! Когда придут Карим и Хасдай, они откроют бедняжке глаза…

— Хорошо… — слабо улыбнулась Инига. — Я останусь с тобою, Зейнаб. Если бы не твоя доброта — я все так же была бы утехой воинов Али Хассана и не узнала бы правды… Теперь я знаю, что мальчику моему ничто не угрожает, и одно это стоит всех мук, которые пришлось мне вынести. — Она поднялась и вышла из ванны, взяла влажное полотенце, которым вытиралась Зейнаб, и осушила свое тело. Ее непросохшие волосы облепили острые плечики.

В шатер ворвался стражник с чистым кафтаном в руках. Взгляд его с восхищением скользнул по обнаженному телу девушки:

— Возьми, девка!

— Если еще раз ты войдешь в этот шатер, не испросив моего позволения, — гневно сказала Зейнаб, — то Али Хассан выжжет твои похотливые глаза раскаленными угольями! Хорошо ли ты меня слышал?

Стражник стушевался, кивнул и испарился.

— Как ты осмеливаешься так разговаривать с ними? — восхищенно спросила Инига.

— Перед этими существами нельзя обнаруживать страха, Инига, — терпеливо растолковала ей Зейнаб. — Увидев, что ты боишься, они пожрут тебя, словно ненасытные гиены. С Али Хассаном я играю роль многоопытной куртизанки высокого ранга. И не боюсь разносить его в пух и прах за дикость и невежество. Но если бы я общалась с ним в присутствии его воинов, то вела бы себя как самая добропорядочная и достойная из женщин. Видишь ли, Али Хассан желает вкусить всех наслаждений, которые способна подарить ему Рабыня Страсти, но его ни в коем случае нельзя унизить в глазах равных ему, а тем более низших. Мужчины на самом деле незамысловаты, Инига. Что же за девушка была твоя сестрица Хатиба, Что отдалась такому человеку? Он, правда, довольно хорош собою, если не считать шрама, но ведь он просто недоумок!

— Я не могу сказать о мужчинах ничего, кроме того, что они животные, — с грустью отвечала Инига. — Ахмед был так добр и нежен… До того проклятого дня других мужчин я не знала. Только теперь понимаю, каким редчайшим сокровищем был мой Ахмед — ведь мужчины сплошь жестокие и злобные звери, которых заботит лишь их похоть… Послушай.., когда брат придет освободить нас, не покидай его больше! Он любит тебя. И всегда любил только тебя. А не эту суку Хатибу… О, будь она проклята! Если бы не она, родные мои были бы живы, а я не стала бы шлюхой! — и Инига разрыдалась так, как не плакала ни разу со дня своего позора.