Рабыня страсти

Зейнаб утешала ее как могла, но как мало можно было сказать Иниге, чтобы успокоить ее боль! Теперь она властна лишь оберегать Инигу от Али Хассана и его людей. Карим и Хасдай придут через день, самое большее через два…

— Ну-ну, пойдем, — нежно сказала она Иниге. — Нужно поспать…

Утром им принесли еды, а ванну вновь наполнили теплой водой. Али Хассан снова явился, чтобы пожирать Зейнаб похотливым взором во время омовения. Когда она грациозно выступила из воды, Инига уже держала наготове полотенце, но Али Хассан выступил вперед и взял полотенце у девушки, которая съежилась от ужаса.

— Разреши мне… — низким своим голосом вымолвил он.

— Ты можешь держать в узде свои желания, Али Хассан? — как и накануне, спросила Зейнаб. Взор ее был игрив, но тем не менее она заметила, что черная борода его аккуратно подстрижена и щедро умащена миндальным маслом. Черные глаза его мерцали под густыми бровями:

— Я не безголовый юнец. У тебя будет необходимое время, чтобы вполне подготовиться, кстати, мне даже нравится это томление ожидания, это предвкушение твоих сладостных объятий… — Он осторожно вытер ее спину и плечи. Затем принялся обтирать зад — каждую половинку по отдельности, одновременно лаская упругую плоть. Вдруг палец его скользнул вглубь. — Ты умеешь раскрывать мужчине эти воротца?

Она почувствовала, как кончик пальца уперся в самое отверстие…

— Конечно, — голос ее звучал бесстрастно. Палец, к ее глубочайшему облегчению, выскользнул наружу и Али Хассан занялся ее ногами. Затем, прислонив девушку к себе спиной, стал вытирать груди, одновременно страстно лаская их… Потом принялся за живот, но когда рука его скользнула ниже, Зейнаб вырвала у него полотенце и отступила.

— Я вся застыну в этом шатре, продуваемом насквозь, покуда ты натешишься, Али Хассан! — резко сказала она. — Инига, кафтан!

Он рассмеялся и заметил:

— Кожа твоя нежна, как ни у одной из женщин! Ты мне не солгала. Одни прикосновения к тебе заставляют меня воспламениться. Взгляни! — и он вновь извлек наружу свое мужское естество.

Инига поморщилась и со страхом отвернулась, но Зейнаб мило рассмеялась:

— О, этот бравый молодец и не подозревает о том, какое блаженство его ждет, Али Хассан! Ты должен обучить его терпению. Каждый раз, когда ты взглядываешь на меня, твой жеребец обрывает удила… — Протянув руку, она нежно ущипнула вздутый член.

Али Хассан разразился хохотом:

— Ты азартная женщина? Любишь пари? Так вот: ставлю сотню золотых динаров — ты, моя красавица, будешь визжать от наслаждения в первый же раз, как я возьму тебя!

— Правда? — насмешливо спросила она. — А я ставлю пятьсот золотых динаров против твоей жалкой сотни, что ты завоешь от страсти в первую же ночь, когда я буду заниматься с тобою любовью, Али Хассан.

— Принимаю ставку, моя красавица, — с ухмылкой сказал он и вышел.

Глаза Иниги от страха стали огромными:

— А что же будет, если брат не придет вовремя, Зейнаб? О, что будет?

— Не бойся за меня, Инига, дорогая моя! Если Карим и Хасдай не появятся к закату третьего дня, то будут здесь на следующее же утро — а к тому времени я стану на пятьсот золотых динаров богаче, — мрачно отвечала Зейнаб.

Али Хассан вошел в шатер Зейнаб утром третьего дня.

— Нынче вечером, — он широко ухмыльнулся, — ты, наконец, будешь моей!

— К величайшему сожалению, нет, — вежливо ответствовала Зейнаб. — Мой лунный календарь подвел нас обоих — я нечиста…

Лицо Али Хассана почернело от ярости.

— Ты лжешь! — рявкнул он.

— Инига, я лгу? — спросила Зейнаб подругу.

— Нет, мой господин, она не лжет, — пробормотала Инига. Невзирая на все уверения Зейнаб, она до дрожи боялась Али Хассана.

— Значит, ты тоже лжешь! — с угрозой в голосе рявкнул он, нависая над нею. Инига съежилась и побледнела.

— Н-н-нет, мой господин! О-о-о, нет! — зарыдала она, трясясь всем телом. — Это правда!

— Инига, принеси-ка мне чего-нибудь поесть, — попросила Зейнаб. Инига, благодарно взглянув на Зейнаб, выскользнула из шатра.

— Она слишком запугана, чтобы лгать, Али Хассан, — сказала ему Зейнаб. — Разве ты сам не видишь? Всякий раз, как ты взглядываешь на нее, она чуть ли не лишается чувств, маленькая трусиха. — Зейнаб рассмеялась. — Очень сожалею, что пришлось так тебя разочаровать, но женскую природу не переменишь: у нее свои законы… — Она стояла теперь прямо перед ним. Обвив руками его шею, она нежно прикусила ему нижнюю губу:

— Неужели ты думаешь, что одним только мужчинам приятно совокупление? Ах, Али Хассан, да я горю желанием вобрать в себя без остатка эту твою грандиозную корабельную мачту! — Она лениво улыбалась, глядя ему в глаза, а ее пышный бюст упирался прямо ему в грудь. — Ну еще недельку — не больше, — пообещала она, ослабила объятие и отступила. — Нам будет даже лучше после столь долгого и томительного ожидания…

Он застонал, словно ему причинили острую боль — да так оно на самом деле и было. Он снова привлек ее к себе:

— Я весь горю, Зейнаб… — и, завладев ее руками, властно прижал их к своему каменному члену.

— 0 — о-о-о-ох! — протянула она, зная, какой реакции он ожидает. — Он про-о-о-сто огромен! Ах, Али Хассан! Клянусь, теперь он даже больше, чем когда я впервые увидела его! — Пальчики Зейнаб обвили его мужское естество и нежно сжали.

— Семь дней?! — простонал он. — И не раньше? ..Он не мог поверить, что прикосновение женской ручки способно на такое. Да что там, одна мысль о ней заставляла его член окаменеть и воспламениться. А ручка Зейнаб… Он почувствовал, что вот-вот семя его изольется…

Она вздохнула — во вздохе этом слышалось уместное в данный момент искусно разыгранное разочарование — и разжала пальчики:

— Раньше, боюсь, не получится, Али Хассан… Я глубоко сожалею и сама, но что могу поделать?


Он выпустил ее из объятий.

— Я уезжаю… — заявил он. — Не хочу, да и не могу видеть тебя, покуда не наступит благоприятное время. Если я останусь, то просто сойду с ума от желания, прекрасная моя Зейнаб! — И, резко развернувшись, он вышел из шатра. А спустя несколько минут она услыхала цокот копыт — Али Хассан и его отряд уезжали из лагеря.

Зейнаб улыбнулась, весьма довольная собою. Ее женская природа и впрямь была к ней милостива… А уж через неделю-то Карим и Хасдай наверняка их отыщут! Она и теперь удивлялась, что их так долго нет. Что бы там ни возомнила Инига, но Зейнаб уверена была: эти двое не бросят в беде Рабыню Страсти.

Воротилась Инига, сгибаясь под тяжестью подноса с едой.

— Они ускакали. В лагере только старики, женщины и дети. А почему они так спешно уехали?

— Али Хассан сомневается, что сможет совладать с собою, оставаясь целую неделю вблизи от меня… — захохотала Зейнаб.

— Какая ты храбрая! — сказала с завистью Инига. — Жалею, что мне недостало смелости, когда меня похищали из Алькасабы Малики, но я и вправду оцепенела тогда…

— Ты сделала то.., то, что сделала, только потому, что думала, будто защищаешь маленького своего сына, — отвечала Зейнаб. — Ты во сто крат храбрее меня, Инига. Ты принесла себя в жертву ради ребенка. Я же просто играю с Али Хассаном, вожу его за нос, покуда не придут твой брат и Нази… — Сакалибы калифа — отменные воины. Не понимаю, правда, почему им пока не удается разыскать лагерь… Наверняка разведчики их рыщут повсюду в горах. Их внимание давным-давно должны были привлечь огни ночных костров.

— В лагере не жгут костров… — медленно вымолвила Инига, удивляясь, как это до сих пор не приходило ей в голову.

— Что?! — Зейнаб была потрясена. И тут до нее дошло, что она практически все время провела внутри шатра. Она успела лишь составить весьма смутное представление о местоположении лагеря…

— Али Хассан понимает, что ночные костры могут заметить лазутчики неприятеля. Внутри каждого шатра есть такая же жаровня, как у нас. А один из шатров оборудован под походную кухню — там готовят еду на всех, тоже на жаровнях. Есть, правда, один костер в глубокой яме, но его жгут редко и только по ночам: ведь струйка дыма днем была бы заметна издалека. Шатры все сплошь черного цвета — такие же, как и скалы в этом каньоне. Они теряются между валунами, сливаются с ними. Нас почти невозможно заметить, Зейнаб…

— Тогда мы должны устроить пожар, — резонно заметила практичная Зейнаб.

— Да они же убьют тебя! — воскликнула перепуганная Инига.

— Да эти недоумки и не поймут, что и как загорелось, если мы будем действовать умно! — у Зейнаб в голове уже строились планы. — Нечего и думать делать это до возвращения Али Хассана — это неразумно. Наша с тобою задача — помочь Нази схватить этого злодея, чтобы он понес суровое наказание за убийство твоих родных. Пожар случится именно той ночью, когда он впервые будет обладать Рабыней Страсти. Пока я буду развлекать и услаждать нашего приятеля, ты проберешься в лагерь с горшком пылающих угольев и втихомолку подожжешь несколько шатров — сколько успеешь. Ткань загорится за считанные минуты… Но ты за это время должна успеть вернуться в мой шатер. Кто станет тебя подозревать? Али Хассан, да и прочие уверены, что ты совершенно запугана и в полной их власти. Только действуй осторожно — ив темноте никто не увидит тебя, маленькая Инига! А когда поднимется тревога и Али Хассан выскочит наружу, то увидит, что в лагере царит полнейшее смятение. А я тем временем подожгу его шатер изнутри. Как? Да просто-напросто опрокину жаровню, что подле его постели. Потом сама выскочу с криком: «Горим!» Он подумает, что на лагерь совершено нападение. Пламя наверняка увидит Нази и его сакалибы, если Аллах нам поможет и пошлет ветер, который раздует огонь, то пожар невозможно будет быстро потушить, а за это время нас уж безусловно заметят.

— Не знаю, смогу ли я помочь тебе, Зейнаб… — честно сказала Инига.

— Ты должна помочь мне, — откликнулась Зейнаб. — Мне больше не на кого положиться. С заходом солнца все прячутся по своим шатрам. Здесь не дружат семьями, не ходят в гости — звуки ведь могут привлечь в ночи внимание вражеских лазутчиков. Ты будешь в полнейшей безопасности, обещаю тебе! А той ночью — в особенности. Ведь Али Хассан потребует от своих людей полнейшей тишины, чтобы страстные крики, которые, как он думает, будут рваться из моей груди, доносились бы в каждый шатер, возбуждая зависть. Наверняка и теперь он похваляется перед солдатами своей удалью и в красках описывает, как я стану выть и стонать от восторга…

— Но я так боюсь… — всхлипывала Инига, сжавшись в комочек, дабы усмирить дрожь.

— Пока Али Хассана нет, давай-ка ночью сходим на разведку в лагерь вместе, — предложила Зейнаб, не желая потворствовать страхам подруги. — Так ты пообвыкнешь — и потом тебе будет проще справиться со своей задачей. Вот увидишь, что тебе совершенно нечего страшиться, Инига. Моя миссия куда опаснее — и отвратительнее, поверь… Ведь я должна буду ублажать эту свинью, этого бандита, чтобы дать тебе необходимое время. А я ведь должна еще и убедить его в том, что страстно его желаю, что пылаю ответным огнем… Разве ты предпочла бы это, будь у тебя право выбирать?

— О нет! — призналась Инига. — Никогда!

О-о-о, Зейнаб, мне так страшно за тебя! Он — жестокое чудовище, а когда совокупляется с женщиной, то просто ужасен! К тому же его мужское естество.., оно невероятно огромно! У Ахмеда все было совсем не таким… О, как больно делал мне Али Хассан! Ахмед никогда не позволял себе со мною подобного. Этот выродок как-то чуть было не разорвал пополам мой зад, смеясь, когда я кричала от боли! Я недостаточно смела, но.., о, я убила бы его! Ненавижу! — Ее милое лицо залила краска гнева.

— Все будет хорошо, Инига. — Зейнаб нежно привлекла к себе охваченную страхом девушку и принялась утешать. — Я обучена ублажать мужчину столь причудливыми способами, которых ты и вообразить себе не можешь. Али Хассан не сможет причинить мне боль — ведь я знаю, как в нужный момент остановить его, чтобы он мне не повредил. Кстати, вряд ли он вообще успеет овладеть мною, если ты хорошо справишься со своим заданием.

— Я…я попробую, — честно пообещала Инига. — Всем сердцем желаю, чтобы брат нашел тебя. Хочу, чтобы Карим убил Али Хассана!

— У тебя все получится, — серьезно сказала Зейнаб. — Ведь от тебя будет зависеть не только твоя жизнь, но и моя…

В течение недели в лагере все было спокойно и тихо. И каждую ночь две юные женщины выскальзывали из шатра в сгущающейся темноте и втихомолку путешествовали по лагерю, покуда Инига не стала чувствовать себя там как у себя дома.

— А почему бы нам просто-напросто не убежать? — однажды вечером перед очередной вылазкой спросила Инига.

— А ты сможешь найти в горах дорогу? — спросила ее Зейнаб. — Я изо всех сил пыталась запомнить путь сюда, когда лежала поперек седла Али Хассана, но, лишь попав в горы, поняла, что все скалы на одно лицо… Проезжего пути здесь нет. Мы то и дело петляли. Даже если мы убежим, то имеем столько же шансов наткнуться на Али Хассана, сколько отыскать Нази и твоего брата. Но даже если нам повезет и мы покажем сакалибам сюда дорогу, то к тому времени Али Хассана и след простынет… Я хочу, чтобы он был наказан, Инига, за все, что сделал он с твоей семьей.

Калиф хочет, чтобы его покарали в назидание прочим, кто в дальнейшем вознамерится сеять в горах смуту и раздор. Гораздо лучше, если мы останемся здесь в качестве «наживки» — ведь до тех пор, покуда Али Хассан верит, что я буду ему принадлежать, можно не сомневаться, что он вернется в лагерь, — уверенно заключила Зейнаб.

Семь дней пролетели незаметно для Иниги. С пугающим самообладанием Зейнаб вовсю занималась приготовлениями к возвращению Али Хассана. Она властно собрала женщин и велела им сделать генеральную уборку в огромном шатре предводителя, который был грязен, словно свинарник. Она даже велела им перестирать всю его одежду в ближайшем ручье. Потом приказала соорудить новый матрац и набить его свежим сеном и ароматными травами.

— Не желаю, чтобы меня искусали блохи, — сообщила она Иниге.

Среди стариков отыскался бондарь. Отдав ему одно из золотых колечек, украшавших ее тонкие пальчики, она ласково уговорила его сделать большую деревянную ванну, которую торжественно установили в шатре Али Хассана. А потом, поддразнивая женщин другим колечком, усыпанным гранатами, пообещала отдать его той, которая подыщет для нее хорошее мыло и благовония. К изумлению Иниги, у Рабыни Страсти в итоге был весьма недурной и широкий выбор. Она остановилась на аромате розы — тяжелом и томном, который наверняка должен был понравиться ее похитителю. Али Хассан был не из тонких и романтических натур…

В лагере кроме стариков и женщин оставались еще несколько юнцов.

— Мне нужен самый большой котел — вы должны вскипятить в нем воду к возвращению вашего господина, — объявила она им. — Как только он въедет в лагерь, принимайтесь носить ведрами горячую воду в его шатер и наполнять ванну. Я прослежу, чтобы вас достойно вознаградили, — пообещала она.

— Али Хассан вообще-то не славится щедростью… — нехотя вымолвил один из мальчиков.

— Он переменится, как только проведет со мною ночь, — высокомерно сказала она. Мальчики расхохотались, толкая друг друга под ребра и обмениваясь многозначительными взглядами.

После она воротилась в свой шатер, где ждала ее Инига.

— А теперь соберись: это будет единственная возможность помочь Нази отыскать нас. Коробочка для углей при тебе? А щипцы?

Инига молча показала ей небольшую коробочку из листовой меди — в ней легко можно было нести горящие угли. Рукоятку для нее они сплели из сухой травы и прикрепили к коробке кусочками серебряной проволоки из серег Иниги. Пригодились и щипцы для жаровни — с их помощью она наполнит коробочку углями, а потом разбросает их в нужное время под шатрами.