Семь смертей Эвелины Хардкасл

– Потому что ее план безнадежен. – Он раздраженно хлопает по подлокотнику. – У нас нет денег на оплату фальшивого свидетельства о смерти. Да, Дикки сначала согласился нам помочь, но вчера Кольридж узнал, что доктор собирается рассказать отцу обо всем. Понятно теперь? В конце концов Эвелина очнулась бы все в том же Блэкхите, откуда она так отчаянно стремилась сбежать.

– А вы ей об этом сказали?

– Нет, – сокрушенно признается он. – У нее был один-единственный шанс на освобождение, на счастливую жизнь. Я не хотел ее разочаровать.

– Но ведь проще было убить Дикки.

– Вот и Кольридж посоветовал то же самое. А когда бы я это сделал? Дикки намеревался выписать фальшивое свидетельство о смерти и сразу же пойти к отцу. – Майкл качает головой. – Мне ничего другого не оставалось.

На столике у кресла стоят два бокала виски, один выпит наполовину, со следами помады на стекле, а второй почти пуст. Майкл тянется к бокалу, испачканному помадой.

– Я выпью, с вашего позволения, – с запинкой произносит он. – Мы с Эвелиной пригубили перед балом. Вроде как на счастье и за удачу.

Раштон сразу понимает, что Майкл запинается не от сожаления, а от страха.

– Да, конечно, – кивает он.

Майкл берет бокал, делает большой глоток виски, унимает дрожь в руках.

– Я хорошо знаю сестру, – хрипло говорит он. – Она с детства не выносит, когда ее к чему-то принуждают. Она не вынесла бы унизительного брака с Рейвенкортом, зная, что ее выставят на посмешище. И готова была на все, лишь бы этого избежать. Выйдя замуж за Рейвенкорта, она бы страдала всю жизнь. Я хотел избавить ее от страданий.

На щеках Майкла вспыхивают алые пятна румянца, зеленые глаза стекленеют. Во взгляде сквозит такая искренняя печаль, что я ему почти верю.

– И разумеется, дело не в деньгах, – добавляю я.

Он недовольно морщится.

– Эвелина упомянула, что родители собирались лишить вас наследства, если она откажется выйти замуж за Рейвенкорта, – напоминаю я. – Они сыграли на ее привязанности к вам, и это сработало. Она приехала в Блэкхит ради вас. Интересно, пошла бы она на это, если бы знала, что ее план провалится? А смерть Эвелины всех устраивает.

– Инспектор, взгляните сами! – Майкл обводит рукой оранжерею. – Неужели вы и впрямь думаете, что я решил убить ее ради всего этого?

– А теперь, когда отец наконец-то прекратит транжирить фамильное состояние, ваше положение значительно улучшится.

– Отец ничего другого не умеет, – презрительно фыркает Майкл и одним глотком опустошает бокал.

– Поэтому вы его убили?

Гримаса не сходит с его лица. Он бледнеет еще больше, поджимает губы.

– Я обнаружил его труп, Майкл. Мне известно, что вы отравили отца, скорее всего, когда пришли объявить ему о начале охоты. Вы составили записку, якобы от Эвелины. А для верности оставили под окном отпечаток женского ботинка.

На лице Майкла появляется неуверенное выражение.

– Или это не ваших рук дело? – медленно говорю я. – Может быть, это Фелисити все устроила? Признаюсь, с ней я еще не разобрался. Или в этом замешана ваша мать? Кстати, где она, Майкл? Или вы ее тоже убили?

Он потрясенно распахивает глаза, роняет стакан на пол.

– Вы намерены все отрицать? – спрашиваю я, внезапно усомнившись в своих рассуждениях.

– Нет… я…

– Где ваша мать, Майкл? Это она толкнула вас на убийство?

– Она… я…

Я не сразу понимаю, что запинающаяся речь и прерывистые вздохи – не свидетельство раскаяния, не попытка подобрать нужные слова. Только когда Майкл судорожно цепляется за подлокотник, а с губ течет белая пена, я соображаю, что его отравили.

Я встревоженно вскакиваю с кресла, но не знаю, что делать.

– Помогите! – кричу я.

Майкл неестественно выгибает спину, напрягается всем телом, глаза наливаются кровью. Он хрипит и ничком валится на пол. У меня за спиной раздается какой-то шум. Оборачиваюсь. На столе бьется в судорогах Эвелина, на губах пузырится белая пена слюны.

Дверь распахивается. Каннингем изумленно глядит на меня.

– Что происходит? – спрашивает он.

– Их отравили! – кричу я. – Позовите Дикки.

Каннингем исчезает, даже не дослушав. Я хватаюсь за голову, беспомощно гляжу на содрогающиеся тела. Эвелина дергается, как одержимая, сжатые зубы Майкла крошатся.

«У вас же есть противоядие!»


Достаю из кармана три флакона, украденные днем из сундука Белла. Перечитываю записку, хотя знаю, что это не поможет, – в ней нет указаний, что делать. Предположительно, надо смешать препараты, но мне неизвестна точная дозировка. Не знаю даже, хватит ли противоядия на двоих.

– Кого спасать? – Я перевожу взгляд с Майкла на Эвелину.

«Майкл что-то скрывает».

– Я обещал спасти Эвелину!

Эвелина резко выгибается, падает со стола. Судороги Майкла не прекращаются, глаза закатились, белки страшно блестят.

– Черт возьми!

Подбегаю к барной стойке, высыпаю в бокал содержимое трех флаконов, добавляю воды из кувшина, перемешиваю. Спина Эвелины выгнута дугой, пальцы цепляются за толстый ворс ковра. Запрокидываю голову Эвелины, вливаю ей в рот пенящуюся жидкость. За спиной звучат предсмертные хрипы Майкла.

Судороги Эвелины внезапно прекращаются. Из уголков глаз струится кровь. Эвелина натужно втягивает воздух. Я с облегчением вздыхаю, касаюсь жилки на ее шее, проверяю пульс – лихорадочный, но сильный. Она выживет. А Майкл – нет.

Виновато гляжу на него. Труп Майкла выглядит точно так же, как труп его отца. Очевидно, обоих отравили стрихнином, полученным от Себастьяна Белла. Наверное, стрихнин подмешали в виски. В бокал Эвелины. Из которого она отпила несколько глотков, если судить по времени действия яда. Майкл выпил все сразу. Знал ли он, что в бокале яд? Скорее всего, нет, иначе не встревожился бы, почувствовав неладное.

Нет, в этом повинен неизвестный отравитель.

«В Блэкхите еще один убийца».

– Кто? – взволнованно спрашиваю я самого себя. – Фелисити? Хелена Хардкасл? С кем мог сговориться Майкл? Или он ничего об этом не знал?

Эвелина понемногу приходит в себя. Противоядие действует быстро, хотя она еще очень слаба. Ее пальцы бессильно касаются моей руки, с губ слетают невнятные звуки.

Я наклоняюсь к ней.

– Я не… – Она тяжело сглатывает. – Миллисент… убили.

Она тянется к горлу, вытаскивает из-под платья цепочку, на которую надет перстень с фамильным гербом Хардкаслов.

Я недоуменно моргаю.

– Надеюсь, теперь вам известно все, что нужно, – звучит у двери в сад. – Только вам это не поможет.

Оборачиваюсь и вижу, как из темноты выступает лакей. Он похлопывает ножом по ноге, обнаженный клинок поблескивает в свете свечей. Красно-белая ливрея усеяна пятнами жира и грязи, как будто из-под ткани сочится его гнусное естество. У пояса болтается пустой холщовый мешок. Я с ужасом вспоминаю, как он бросил окровавленный мешок к ногам Дарби и что-то влажно хлюпнуло, ударившись о землю.

Смотрю на часы. Дарби сейчас греется у жаровни, дожидается, пока не разойдутся гости. Мешок лакея уготован Раштону.

Лакей ухмыляется, плотоядно сверкает глазами:

– Убивать мне еще не надоело, и не надейтесь.

Серебряный пистолет валяется в цветочном горшке. Для стрельбы пистолет не годится, но лакей этого не знает. Если дотянуться до пистолета, то лакей испугается и сбежит. Дело рискованное, но между нами стол. Может быть, мне повезет.

– Торопиться мне некуда… – Лакей осторожно ощупывает разбитый нос. – Я с вами за это посчитаюсь.

Раштон не из пугливых, но сейчас ему очень страшно, и мне тоже. У меня осталось всего два воплощения: Грегори Голд весь день проведет связанный, в сторожке, а Дональд Дэвис застрял где-то на дороге, за много миль отсюда. Если я сейчас умру, то вряд ли у меня останется шанс выбраться из Блэкхита.

– А пистолетик вам не понадобится, – говорит лакей.

Во мне вспыхивает искра надежды – и угасает, как только я замечаю его довольную ухмылку.

– Да-да, красавчик, я вас убью, – заявляет он, поигрывая ножом. – Вот только сопротивляться вы не станете. – Он подступает ближе. – Дело в том, что я поймал Анну. Если не хотите, чтобы я ее замучил до смерти, сдавайтесь немедленно. А потом приведете на кладбище всех, кто еще остался.

Он разжимает кулак, показывает мне окровавленную шахматную фигуру и небрежно швыряет ее в камин, где она тут же сгорает дотла.

Он делает еще шаг:

– Ну, что делать будем?

Я цепенею, во рту пересыхает. Раштон всегда знал, что умрет молодым. В темном переулке или на поле боя, в безвыходной ситуации, там, где нет ни света, ни тепла, ни дружбы, ни любви. Он понимал, что балансирует на грани, и смирился со своей участью, но надеялся умереть с честью, доблестно сражаясь до последней капли крови, пусть даже и в самой безнадежной ситуации.

А лакей лишает его даже этого. Придется умереть позорно, без борьбы.

– Отвечайте! – нетерпеливо требует лакей.

Я не могу произнести ни слова, не могу признать поражение. Я так близок к разгадке, что мне хочется кричать от бессильной злобы.

– Отвечайте! – настаивает лакей.

Я с трудом киваю. Он нависает надо мной, обволакивает меня зловонным дыханием и вонзает клинок мне под ребра. Кровь клокочет в горле, заполняет рот.

Он приподнимает мне голову, глядит в глаза.