Сестрица

– Жеребец? – переспросила она. И медленно повернулась. – Это сделала Судьба?

Крупная серая голова совы опустилась и снова поднялась.

Танакиль заметалась взад и вперед, шурша мертвой листвой под ногами. Сова щелкнула клювом.

– Нет, я ничего не скажу Шансу, – бросила королева фей. – Он купит эту лошадь и преподнесет ее девчонке на блюдечке с золотой каемочкой. Я сама займусь этим.

Танакиль облизнула губы. Острые зубы сверкнули в бледном предутреннем свете.

– Один кусок своего сердца Изабель нашла, хотя и отказывается признать это. Чтобы получить второй, ей потребуется храбрость. – И она прищелкнула пальцами. – Пойдем, сова. Поглядим, есть ли у нее еще порох в пороховницах.





Глава 61




В деревне почти забыли об Изабель.

Сен-Мишель был переполнен измученными, растерянными беженцами, ищущими еды, так что у жены пекаря, мясника и сыродела было чем заняться, кроме как травить девушку.

Утром она приехала с Гуго на рынок продавать овощи – обычно с ним ездила хозяйка, но сегодня она осталась на ферме лечить заболевшую корову. Тави доверия не было – еще начнет ставить с кочанами опыты, вместо того чтобы продавать, – и выбор пал на Изабель. И хотя возвращаться в деревню ей нисколько не хотелось, она молча подчинилась. Тетушка все же убедила мадам позволить им остаться, и Изабель была так рада, что решила ни в коем случае не давать хозяйке новых поводов для недовольства.

Едва они с Гуго появились на рынке, как их повозку окружили покупатели. Беженцы, чьи палатки и фургоны стояли в полях за городом, громко требовали картофеля и капусты. Изабель не знала, откуда все эти люди, и расспрашивала каждого, кто к ней подходил, а они отвечали.

Оказалось, Фолькмар сжег деревни вокруг Парижа. Жители видели, как грабили их фермы, как гибли в огне дома. Сами спаслись, но добро собрать не успели. Король храбро сражался, и все же его войско было разбито. Великий герцог ездил по провинции с поездом из фургонов и собирал оружие для армии: ружья, мечи, топоры, у кого что найдется. С ним ездила королева: она увозила осиротевших детей туда, где им не грозила опасность.

Среди беженцев было немало больных и изможденных. Одна старуха с четырьмя внучатами, которые цеплялись за ее подол, молила Изабель отдать ей хотя бы листья, которые осыпались с кочанов. Изабель дала ей целый кочан и ничего не взяла. Женщина обняла ее. Гуго все видел – нахмурился, но ничего не сказал.

Оказалось, что это видел и кое-кто еще.

– Это ничего не меняет, Изабель, – сказала Сесиль, подходя к повозке. – Все равно ты страшная.

Изабель почувствовала, как краска стыда заливает ей лицо и шею. Значит, деревня ее все-таки не забыла. И не забудет, пока есть Сесиль. Она не могла найти слов для ответа. Но пока она собиралась с мыслями, заговорил Гуго.

– Для тебя не меняет, а для этой старой женщины – меняет, – сказал он Сесиль.

Изабель взглянула на него. Она была благодарна ему за то, что он встал на ее защиту, но и удивлена тоже. Ведь она знала, что Гуго ее недолюбливает. Но, судя по тому, как отяжелела его челюсть и каким жестким стал взгляд, Сесиль он недолюбливал еще больше. Однако раздумывать обо всем этом было некогда: к повозке, шаркая ногами, подошел старик и попросил картошки.

– Не покупайте у нее ничего! – воскликнула Сесиль, когда он протянул девушке монету. – Разве вы не знаете, кто она? Изабель де ла Поме, страшная мачехина дочка!

Старик невесело засмеялся. Смех перешел в глубокий, раздирающий грудь кашель. Прокашлявшись, он сказал:

– На свете есть лишь одна по-настоящему страшная вещь, мадемуазель, и это – война, – после чего развернулся и зашаркал прочь.

Сесиль фыркнула, затем помедлила, будто хотела сказать что-то умное и язвительное, но ум был не самой сильной ее стороной, и она удалилась, развернувшись и задрав нос.

Примерно через час после ее ухода вся капуста была продана. Изабель собрала все листья со дна телеги и отдала их босоногому мальчугану в худой рубашке с наказом отнести их матери, чтобы та сварила суп. Затем она сняла холщовый передник, который Гуго дал ей перед началом торговли, – единственный карман был полон монет – и вернула ему. Но Гуго помотал головой.

– Пусть будет у тебя. И мой возьми, – сказал он, снимая второй такой же передник, в кармане которого тоже звенели монеты.

– Почему? А ты куда? – спросила Изабель, беря у него передник с выручкой.

– А я… э-э-э… у меня дело тут неподалеку. Езжай пока домой без меня. А я тебя по дороге догоню. – Отвечая, он вытер носки своих башмаков о штанины, потом поплевал себе на ладони и пригладил непослушные волосы.

Все это показалось Изабель крайне таинственным. Тщательно свернув оба передника так, чтобы ни одна монета не выпала, она сунула их под сиденье.

– И знаешь что, Изабель?

– Что?

– Если ты все же доберешься домой раньше меня, пожалуйста, не говори матери о моем деле. Скажи, что я пошел чинить изгородь в поле, или придумай еще что-нибудь.

Изабель пообещала ему, что так и сделает, хотя сама сгорала от любопытства. Гуго одернул куртку и, набрав полную грудь воздуха, отправился по своим делам. Изабель села на место кучера и щелкнула вожжами. Мартин тронулся с места. Хорошо, что сегодня они рано все распродали. Больше будет времени на другие дела.

Но, едва выехав с рынка, Изабель увидела Гуго. Он переводил через улицу Одетту. Та держала его за руку, повернувшись лицом к нему. На ней было хорошенькое голубое платье. Светлые волосы с едва заметным рыжим оттенком собраны в мягкий узел на затылке, сбоку приколота роза.

«На вечеринку собралась или на свадьбу, – подумала Изабель. – Заблудилась, поди, вот и попросила Гуго помочь».

Как он хорошо сделал, что не отказал ей. Одетте и так тяжело приходится. Правда, деревенские почти все были добры к ней, и только некоторые – Сесиль, например, – портили девушке жизнь, как могли.


«Кто бы мог подумать, что он такой отзывчивый?» – подумала Изабель и даже прониклась к Гуго теплым чувством, правда ненадолго.

Пару минут спустя она подъезжала к развилке дорог на краю деревни. Чтобы попасть к Ле Бене, надо было свернуть направо. Левая дорога вела к реке и разным мастерским; там трудились те, чье ремесло было слишком шумным, вонючим, опасным или просто неприятным для жителей деревни, – красильщики, кузнецы, кожевенники, живодеры.

Изабель так беспокоилась о делах на ферме – сможет ли Тави подоить коров, не натворив бед, станет ли Маман резать капустные кочаны или предпочтет вести с ними беседу, – что даже не заметила рыжую лису, которая сидела прямо посреди развилки, словно поджидала ее.

Вот почему, когда девушка подняла голову и увидела, что сейчас наедет на рыжую, было уже поздно.





Глава 62




Лисица, наклонив голову и оскалив зубы, бежала прямо на Мартина. Она поднырнула ему под брюхо и завертелась юлой, рыча, тявкая, стараясь куснуть коня за ноги.

Мартин в ужасе рванулся влево, так резко, что Изабель не удержала поводья. Повозка накренилась, бросив ее на сиденье. Девушка тут же выпрямилась. Но поводья не поймала.

– Стой, Мартин! Стой! – завопила она, но тот, обезумев от страха, скакал вперед, не слыша ее криков.

Повозка грохотала по ухабистой дороге к реке, и Изабель, вцепившись в сиденье обеими руками, молилась о том, чтобы выжить в этой скачке.

«Он не остановится! – думала она. – Впереди причал, он доскачет до края и сиганет в воду. Мы оба утонем!»

И тут лиса исчезла так же внезапно, как появилась; выдохшийся Мартин замедлил ход, а потом и вовсе остановился в нескольких шагах от берега. Изабель спустилась на землю и на ватных ногах подошла к коню, дыша так часто и тяжело, словно сама только что бежала, таща повозку.

– Тише, Мартин, тише, – повторяла она, поглаживая его шею. – Тише, старина.

Глаза Мартина были так выпучены, что виднелись белки. Пена клочьями падала с губ, белела на шерсти. Изабель нагнулась к ногам коня. Крови не было; значит, лиса его не покусала. Она дотянулась до поводьев, запутавшихся в постромках, и освободила их. Затем, взяв коня за узду, девушка медленно развернула его в другую сторону. Каким-то чудом повозка не пострадала.

Пока они шли назад, к развилке, дыхание Изабель понемногу выровнялось. Позади остались мастерская кожевника и красильня. Кое-кто из работников подошел и поинтересовался, не пострадала ли девушка.

– Будь это моя коняга, сейчас же отправилась бы вот в эти ворота, – крикнул ей какой-то человек, стоявший у живодерни.

Изабель взглянула на него. Он привалился к ограде и спокойно курил. С кожаного передника на башмаки капала кровь. И тут из-за ограды долетел вопль смертельно напуганного животного. Изабель отвернулась, не желая видеть бедную обреченную тварь.

– Дурная коняга, – продолжал тип в кожаном переднике. – Чуть тебя не угробила.

Изабель сделала вид, что ничего не слышит, но Мартин посмотрел прямо на мужчину. Навострил уши. Принюхался. И встал как вкопанный. Изабель почувствовала, как в нос ударяет кислая вонь – запахи крови, страха и смерти смешивались в ней, словно призраки, просачиваясь между прутьями ограды. Мартин тоже их почуял. И задрожал всем телом. Изабель испугалась, что он сейчас снова понесет.

– Мартин, ну пойдем, пожалуйста. Надо идти, – сказала Изабель, потянув его за нахрапник.

Но тот не двинулся с места – расставил копыта, приподнял голову и заржал, тонко и так пронзительно, так жалобно, что Изабель от неожиданности выпустила уздечку.

И тут она поняла, что взгляд Мартина прикован вовсе не к человеку у ворот; он смотрел поверх него, на лошадь по ту сторону ограды. Медленно, как во сне, она сделала шаг вперед, еще один. Мартин снова позвал, лошадь ответила.

– Не ходи, – сказал ей человек у ворот. – Негоже девушке такое видеть.

Но Изабель уже увидела. Черная молния метнулась за прутьями ограды. Сверкнул бешеный глаз. В воздухе мелькнули убийственные копыта. Четверо дюжих мужиков пытались повалить коня, но не могли его одолеть. У них были крючья и веревки, но боялись все равно они, а не он.

Раньше у Мартина был друг. Он был прекрасен. Высок, силен и бесстрашен. Будь Мартин человеком, он бы, возможно, возненавидел его за это. Но Мартин был зверем и поэтому просто любил своего друга.

Лошади никогда не забывают друзей.

Мартин почувствовал запах друга. Услышал его голос. Голос коня, черного, как безлунная ночь, прекрасного, как звездный свет.

Мартин знал этого коня. Он его любил.

И Изабель тоже.

Ухватившись за прутья ограды, она прошептала его имя:

– Нерон.





Глава 63