Смертельная белизна

– Да эффективное расстройство какое-то, шизофреническая хрень, – ответила Флик.

Робин не сомневалась, что Флик знает правильное название недуга, но в присутствии потомственной представительницы рабочего класса прикидывается невеждой. Как-то раз у Флик сорвалось с языка, что одно время она училась на вечернем в университете. Тут же пожалев о своей болтливости, Флик стала чуть более последовательно изображать просторечие.

– А я знаю? Глюки у него.

– Ну какие?

– Ему везде правительственный заговор мерещится против ихней персоны! – хохотнула Флик.

– Фигасе, – сказала Бобби.

– Ну! В дурдоме сидит. У Джимми с ним одни заморочки, – сказала Флик, зажала в зубах тонкую самокрутку и закурила. – Слыхала когда-нибудь про такого хмыря: Корморан Страйк?

Она произнесла это имя как очередной диагноз.

– Кто такой?

– Частный сыщик, – ответила Флик. – В газетах мелькает. Была история – моделька из окна выпала, Лула Лэндри, припоминаешь?

– Смутно, – пожала плечами Робин.

Оглянувшись через плечо, Флик удостоверилась, что анархист Альф не подслушивает.

– Так вот: Билли поперся к нему.

– А на фига?

– Да шизик он, Билли, говорю же. – Флик опять посмеялась. – Вбил себе в голову, что сколько-то там лет назад кой-чего видал…

– Чего? – спросила Робин быстрее, чем собиралась.

– Убийство, – шепнула Флик.

– Гос-с-споди.

– Да гонит он, ясно же, – сказала Флик. – Лепит незнамо что. Ну, может, что-то он и видал, да только никто от этого убийства не помер. Джимми тоже там был – он-то все знает. Короче, прибегает Билли в агентство, там сидит этот хрен с горы, так теперь нам от него спасу нет.

– Это как?

– Он Джимми отметелил.

– Кто, сыскарь?

– Ну да. Увязался за Джимми на марш протеста, это наша акция была, отбуцкал его и легавым сдал.

– Вообще уже, беспредел полный, – сказала Бобби Канлифф.

– Силовик доморощенный, – заявила Флик. – С армии дембельнулся. За королеву, за флаг и все такое. А мы с Джимми кой-чего нарыли на одного министра-консерватора…

– Без балды?

– А то! Всего тебе сказать не могу, – продолжала Флик, – но кусок жирный, а Билли нам подгадил. Навел на нас этого Страйка, тот стал вынюхивать, что да как, а мы считаем, он связан с гос…

Она резко осеклась и проводила глазами обогнавшую их малолитражку.

– Думала, это Джимми. Нет, показалось. Совсем из головы вылетело: у него ж тачка не на ходу.

Флик опять приуныла. В тот день, когда в магазине наступило затишье, она поведала Робин историю своих отношений с Джимми, которая обилием конфликтов, стычек и перемирий напоминала борьбу за спорную территорию. Похоже, эта парочка так и не пришла к единому мнению насчет статуса своих отношений, а потому каждый вновь заключенный договор рассыпался из-за скандалов и предательств.

– Как по мне, уж больно ты к нему прикипела, – изрекла Робин, которая, чтобы вытянуть побольше признаний, целый день исподволь убеждала Флик освободиться от пут верности, которые, похоже, привязывали ее к вероломному Джимми.

– Сказать-то легко, а до дела далеко, – ответила Флик, нахватавшаяся за этот день йоркширских поговорок. – Ты не подумай, я замуж не собираюсь, ни-ни. – Она расхохоталась от одной этой мысли. – Он может спать с кем хочет, и я также. Мы сообща так решили. А что, меня устраивает.

В магазине она уже объяснила Робин, что относит себя и к гендерквирам, и к пансексуалам, а моногамия, если вдуматься, – это инструмент патриархального угнетения, – тут Робин заподозрила цитату из Джимми. Дальше они шагали молча. Сгущались сумерки; компания нырнула в подземный переход, и тут Флик словно полыхнула:

– Я тоже себе в удовольствиях не отказываю.

– И молодец, – сказала Робин.

– Джимми кондрашка хватит, если он пронюхает, как я развлекаюсь.

Шедший впереди косолапый марксист обернулся, и в свете уличного фонаря Робин заметила, с какой ухмылкой он посмотрел на Флик, явно услышав последнюю фразу. А Флик, ничего не подозревая, уже пыталась выудить ключи от квартиры со дна своей набитой объемистой сумки.


– Нам вон туда, наверх, – сказала Флик, указывая на три окошка над небольшим спортивным магазином. – Хейли уже вернулась. Черт, надеюсь, она не забыла спрятать мой ноут?

Вместе с остальными Робин поднималась по узкой, стылой лестнице черного хода. На первых же ступенях в уши ударили настырные басы «Niggas in Paris»[48]; хлипкая входная дверь, как оказалось, стояла нараспашку, а на лестничной площадке прислонившаяся к стенам компания передавала по кругу впечатляющего размера косяк.

Где-то в потемках Канье Уэст читал рэп: «What’s fifty grand to a muh-fucka like me?»[49]

Переступив через порог, Робин и еще человек десять-двенадцать вновь прибывших застали кучу народу. Каким образом в столь тесное жилище с кухонькой размером со шкаф и живопыркой-ванной поместилась такая толпа, не укладывалось в голове.

– Так, в комнате Хейли сейчас танцуют, там попросторней, туда тебя и подселим, – кричала Флик в ухо Робин, помогая ей проталкиваться к темному дверному проему.

В пространстве, освещаемом лишь двумя гирляндами китайских фонариков и яркими прямоугольниками смартфонов в руках владельцев, проверяющих сообщения или сидящих в соцсетях, уже висел густой запах конопли; вдоль стен не оставалось ни одного свободного места. В центре ухитрялись танцевать четыре девушки и один парень.

Когда глаза мало-помалу привыкли к полутьме, Робин различила геометрический остов двухъярусной кровати; наверху устроились несколько человек, пускавших по кругу самокрутку. Если напрячь зрение, за их спинами можно было рассмотреть радужный флаг ЛГБТ и постер с Тарой Торнтон из «Настоящей крови»[50].

Прикидывая, где здесь могли устроить тайник, Робин напомнила себе, что Джимми с Барклаем уже прочесали всю квартиру в безуспешных поисках листка, похищенного Флик у Чизуэлла. Не носит ли Флик эту бумажку на теле, промелькнуло в голове у Робин, хотя Джимми тоже должен был об этом подумать и, несмотря на общеизвестную сексуальную всеядность Флик, раньше других смог бы уговорить эту нимфоманку раздеться. Что касалось других возможностей, под покровом темноты Робин сумела бы незаметно пошарить под матрасами и коврами, но, конечно, не при таком скоплении народа.

– …Хейли найдем! – крикнула Флик в ухо Робин, всучив ей банку лагера, и они обе, выбравшись из этой комнаты, протиснулись в небольшую спальню Флик, которая казалась еще теснее из-за прикрепленных к потолку и стенам политических листовок и плакатов, в большинстве своем оранжевых – ОТПОРа – и черно-красных – Реальной социалистической партии. Поверх брошенного на пол тюфяка был расстелен огромный флаг Палестины.

Под одной-единственной лампочкой разместились пятеро. На тюфяке переплелись две девушки, темнокожая и светленькая; с ними беседовал развалившийся на полу коренастый, бородатый Дигби. У стены застенчиво жались двое подростков; склонившись друг к другу головами, они скручивали косяк, а сами исподтишка разглядывали женскую парочку.

– Хейли, – окликнула Флик, – это Бобби. Хочет к тебе подселиться вместо Лоры.

Лежавшие на тюфяке девушки разом оглянулись; отозвалась крашеная блондинка – рослая, сонная, стриженная почти под ноль.

– Я уже договорилась с Шенис, что въедет она, – отрезала блондинка и была вознаграждена поцелуем в шею от изящной чернокожей подруги, которую сжимала в объятиях.

– Бли-ин, – протянула Флик, поворачиваясь к Робин. – Облом. Извини уж.

– Ты-то при чем? – изобразив стойкость перед лицом невзгод, выговорила Робин.

Тут кто-то позвал из коридора:

– Флик! Джимми пришел.

– Принесли черти! – выпалила Флик, хотя Робин отчетливо различила на ее лице удовольствие. – Обожди-ка. – И нырнула в толпу.

Из другой комнаты теперь доносился рэп Джей-Зи: «Bougie Girl, grab her hand»[51].

Притворяясь, что ее заинтересовала беседа девушек с Дигби, Робин скользнула по стене на ламинатный пол и приложилась к пиву, а сама тайком изучала комнату Флик. К вечеринке здесь явно прибрались. Поскольку шкафа в комнате не было, вдоль стены тянулась стойка с верхней одеждой и немногочисленными платьями, а свитера и футболки ворохом громоздились в темном углу. На комоде выводок тряпичных кукол соседствовал с развалами косметики; в другом углу стояли транспаранты. Всю комнату наверняка обшарили Джимми и Барклай. Догадались они проверить под этими агитками или нет? К сожалению, у Робин так или иначе сейчас не было возможности заняться поисками.

– Вот слушайте, это базовые положения, – вещал Дигби, обращаясь к девушкам на тюфяке. – Вы наверняка не будете спорить, что капитализм отчасти зиждется на эксплуатации женского труда, правильно? Поэтому феминизм, чтобы стать эффективным средством борьбы, непременно должен иметь в своей основе марксизм – одно без другого невозможно.

– Патриархальность шире по охвату, нежели капитализм, – изрекла Шенис.

Краем глаза Робин следила, как Джимми пробивается сквозь узкий коридор, обнимая за шею Флик. За весь вечер Робин не видела ее такой счастливой.

– Угнетение женщины неразрывно связано с ее неспособностью утвердиться на рынке труда, – провозгласил Дигби.

Сонная Хейли высвободилась из объятий Шенис, чтобы в молчаливой просьбе протянуть руку к одетым в черное подросткам. Их косяк проплыл над головой у Робин.

– Ты не обижайся, что с комнатой так вышло, – невнятно пробормотала Хейли, обращаясь к Робин после долгой затяжки. – Пока в Лондоне жилье найдешь – окочуришься.

– Это точно, – подтвердила Робин.

– …потому что ты ратуешь за подчинение феминизма более широкой идеологии марксизма.

– Какое может быть подчинение, – скептически хохотнул Дигби, – если у них одинаковые цели!

Хейли попыталась всучить косяк Шенис, но та с горячностью отмахнулась.

– А где были вы, марксисты, когда мы бросили вызов идеалу гетеронормативной семьи? – требовательно спросила она у Дигби.

– Вот именно, – туманно подтвердила Хейли, придвигаясь поближе к Шенис и передавая косяк Робин, которая тут же вернула его мальчишкам.

Те, хоть и заинтригованные лесбиянками, поспешно выскочили из спальни, пока кто-нибудь еще не надумал пустить по кругу их скудный запас дури.

– У меня тоже были кое-какие идеалы, – заговорила вслух Робин, вставая с пола, но никто ее слушал.

Дигби не упустил случая заглянуть под черную мини-юбку, когда Робин протискивалась перед ним к комоду. Якобы разволновавшись от жарких споров о феминизме и марксизме и одновременно изображая смутный ностальгический интерес, она по очереди брала в руки крупяных кукол Флик, незаметно прощупывала тонкую плюшевую ткань и гранулы наполнителя, а потом возвращала на место. Никаких инородных предметов внутри не чувствовалось, никаких швов обнаружить не удалось. Почти потеряв надежду, Робин вернулась в темный коридор, где гости стояли плотной толпой, которая выплескивалась на лестничную площадку.

Какая-то девчонка ломилась в уборную.

– А ну кончайте там трахаться, я сейчас обоссусь! – кричала она к удовольствию тех, кто оказался рядом.

Да, безнадега…