Сохраняя веру

– Это было нехорошо с моей стороны, – вздыхаю я и мысленно обещаю себе, что больше никогда ни на что не буду жаловаться, если переживу этот день.

При посредничестве Джоан я договорилась с Петрой Саганофф о съемке так называемого фонового материала: оператор снимет, как Вера играет и как обе мы просто живем в собственном доме нормальной жизнью. А потом на этот видеоряд будет наложен текст. Джоан заставила Саганофф подписать соглашение о том, что можно снимать, а что нельзя, но я все равно боюсь. Вдруг случится то, от чего Джоан предостерегала меня с тех самых пор, как я впервые заговорила об этих съемках? В последнее время у нас все складывалось не самым предсказуемым образом. Что, если Верины руки опять начнут кровоточить? Что, если она забудется и начнет говорить о Боге? Что, если Петра Саганофф выставит нас на посмешище?

– Мамочка, – Вера дотрагивается до моей руки, – все будет хорошо. Бог об этом позаботится.

– Отлично, – бормочу я. – Мы усадим ее поудобнее.

Раздается дверной звонок. По дороге в прихожую я сталкиваюсь с мамой.

– И все-таки мне это решительно не нравится.

– Мне тоже, – хмуро отвечаю я. – Но если я буду продолжать молчать, люди поверят в худшее. – Я натягиваю на лицо улыбку и открываю дверь. – Миз Саганофф, спасибо, что пришли.

Телезвезда уже в полной боевой готовности. В жизни она еще привлекательнее, чем на экране.

– Спасибо вам за приглашение, – отвечает она и представляет своих спутников: оператора, звукорежиссера и продюсера.

Не глядя на меня, Саганофф ищет взглядом мою дочь.

– Вера дома, – сухо говорю я. – Пожалуйста, следуйте за мной.

Мы договорились о съемках в игровой комнате. Я не знаю лучшего способа продемонстрировать, что маленькая девочка – это просто маленькая девочка, чем показать, как она возится со своими куклами и книжками, собирает пазл. Пока оператор и продюсер решают, где разместить камеру, и ставят свет, проходит почти полчаса. Вера начинает ерзать. Оператор дает ей светофильтр – кусочек цветного пластика, который крепится к осветительному прибору бельевыми прищепками. Она берет эту штучку и смотрит сквозь нее на мир, окрашенный в желтый цвет. Но я понимаю, что терпение моей дочери уже на пределе. Если и дальше так пойдет, то, прежде чем съемка начнется, Вера бросит игрушки и куда-нибудь уйдет.

Я вспоминаю, как Иэн снимал мамино кардиологическое обследование. Даже когда границы, казалось бы, определены, возможны неожиданности… Из раздумий меня выводит внезапное перегорание пробок.

– Ах, черт! Сеть перегружена, – говорит оператор.

Еще десять минут уходит на починку предохранителя. Вера уже хнычет. Оператор поворачивается к продюсеру:

– Показывать непрерывное время съемки или время дня?

Потом звукорежиссер взмахивает перед Вериным лицом белой карточкой.

– Дайте звук! – командует оператор. – Можем начинать.

Продюсер поворачивается к Петре:

– Вы готовы?

Съемка начинается. Я сажусь на пол и помогаю Вере раскладывать фигурки на войлочной наборной доске. Следуя инструкциям Джоан, я не смотрю ни на Петру, ни в объектив. Просто играю с дочерью, как обычно. Стараюсь отвлекать ее от горящего красного огонька камеры, который, по-видимому, так и притягивает к себе ее взгляд.

– Я есть хочу! – заявляет Вера, и я понимаю, что действительно пришло время ланча.

– Тогда идем на кухню, – отвечаю я.

Вообще-то, это не так просто. Формально съемка пока еще не продлилась и тридцати минут, но на кухне, согласно нашей договоренности, снимать нельзя. Я предлагаю сделать перерыв и продолжить, когда ребенок поест. Петру любезно приглашаю пройти с нами.

– У вас красивый дом, миссис Уайт, – произносит она, по сути впервые с момента своего прихода обратившись лично ко мне.

– Спасибо.

Я достаю из холодильника арахисовое масло и желе. Вера любит сама готовить себе сэндвичи.

– Понимаю, как нелегко вам приходится, – говорит Петра и, увидев, как я изменилась в лице, улыбается. – Хотите меня обыскать, чтобы убедиться, что на мне нет микрофона?

– Нет, конечно, – отвечаю я, помня последнее напутствие Джоан: «Сохраняйте спокойствие».

Я должна тщательно выбирать слова, поскольку в закадровом тексте, который напишет Петра, наверняка так или иначе отразится то, что я сейчас скажу.

– Нам действительно нелегко, – соглашаюсь я. – Как вы, вероятно, заметили, Вера – просто маленькая девочка и никем другим она не стремится быть, что бы о ней ни думали все эти люди за нашими окнами.

За спиной Петры Вера поднимает ладошку: вокруг пластыря намазан джем, как будто отверстие снова кровоточит. Она помахивает рукой, притворяясь, что безмолвно корчится от боли. Мама, поймав мой взгляд, подбегает к Вере, стирает джем бумажным полотенцем и строго грозит ей пальцем. Я, снова сфокусировавшись на Петре, широко улыбаюсь:

– Так о чем я говорила?

– О том, что ваша дочь – обыкновенная маленькая девочка. Однако, миссис Уайт, с вами многие не согласятся.

– Другие люди вольны думать что хотят, – пожимаю я плечами. – Я не вправе им указывать, но и разделять их мнение не обязана. Прежде всего Вера – мой ребенок. А все остальное нас не касается.

Я делаю паузу, очень довольная собой. К этому моему высказыванию даже Джоан не придралась бы. Мне даже стало немножко жаль, что камера не включена.

– Перекусите с нами, миз Саганофф? – предлагаю я, доставая из холодильника пучок салата.


– Если это вас не стеснит.

Даже через несколько лет я не смогу сказать, что заставило меня произнести следующую фразу. Она просто вырвалась, как отрыжка, и я сама была ошарашена не меньше моей собеседницы.

– Ну что вы, какое стеснение?! – шучу я. – У нас сегодня только хлебы и рыбы[33].

На протяжении одной ужасающей секунды Петра Саганофф смотрит на меня так, словно я отрастила себе вторую голову, а потом, расхохотавшись, подходит к столешнице и спрашивает, не нужна ли помощь.





24 ноября 1999 года

В среду выходит анонс очередного выпуска передачи «Голливуд сегодня вечером!» с подзаголовком «Дома у ангела»: зрителям обещают возможность увидеть жизнь Веры Уайт изнутри. К своему удивлению, я начинаю волноваться. Ведь неизвестно, в конце концов, что Петра Саганофф про нас наговорит. А это услышат миллионы людей!

В шесть часов мы обедаем. В половине седьмого я ставлю в микроволновку попкорн. Без двадцати семь мы с мамой и Верой уже сидим на диване и ждем, когда Питер Дженнингс закончит выпуск новостей и начнется шоу «Голливуд сегодня вечером!».

– Ой! – Мама ударяет себя по груди. – Я забыла дома очки!

– Какие?

– Мои. Те, без которых я мало что увижу.

Я вопросительно приподнимаю бровь:

– Они же вроде бы были на тебе сегодня после обеда? Может, на кухне поискать?

– Да нет, ты ошибаешься, я их сегодня не надевала. Я точно помню, как оставила их на кухонной столешнице у себя дома. – Она поворачивается ко мне. – Мэрайя, ты же знаешь, я боюсь водить машину в темноте. Привези их мне.

– Прямо сейчас? – переспрашиваю я, не веря собственным ушам. – Я не могу сейчас уехать, ведь передача вот-вот начнется!

– Ну пожалуйста! До моего дома пять минут езды, а то и меньше. Новости еще не закончились. Ты успеешь вернуться. А если даже не успеешь, то включишь телевизор у меня и посмотришь там.

– Почему бы тебе просто не придвинуть стул поближе к экрану?

– Потому что это для глаз вредно, – встревает Вера. – Ты сама мне так всегда говоришь.

Я обиженно поджимаю губы:

– Поверить не могу, что ты меня заставляешь сейчас куда-то ехать.

– Если бы ты со мной не пререкалась, то уже вернулась бы.

Вскинув руки – дескать, сдаюсь, – я хватаю сумочку, выхожу из дому, сажусь в машину и так быстро выезжаю на шоссе, что журналисты не успевают увязаться за мной следом.

Быстро промчавшись по улицам Нью-Ханаана, я подъезжаю к маминому дому. Оказывается, она не просто оставила очки на кухне, но и свет там не выключила. Отперев дверь, я сразу же вижу Иэна.

– Что… что ты здесь делаешь?

Он, улыбаясь, берет меня за руки:

– Одна маленькая птичка дала мне ключи.

Я качаю головой:

– Эта птичка вот такого роста, ей за пятьдесят, и она блондинка со стрижкой боб? Уму непостижимо!

Иэн обнимает меня за талию:

– Мэрайя, ей захотелось сыграть фею-крестную. Не порти ее затею.

Я прохожу по дому, задергивая все шторы. Запираю дверь, предварительно выглянув в окно и убедившись, что никакая машина меня не поджидает.

– Но мне нужно домой, ведь скоро начнется…

– В соседней комнате включен телевизор. Твоя мама вчера зашла ко мне в автодом и спросила, не хочу ли я посмотреть передачу вместе с тобой. Видимо, решила, что тебе понадобится моральная поддержка.

– Она могла бы и сама мне ее оказать, – возражаю я.

Иэн смотрит на меня обиженно:

– Но это было бы совсем не так классно.

Только сейчас до меня доходит, что сделала мама.