Соотношение сил

– Я бы не рискнул сравнивать, хотя в этом что-то есть…

– Надеюсь, вынужденные излучения не станут еще одним оружием чудовищной разрушительной силы в руках Гитлера?

– Не волнуйтесь, они вряд ли смогут конкурировать с урановой бомбой, тем более об успехах Брахта пока ничего не известно. – Бельгиец окончательно остыл, добродушно улыбнулся и потрепал Осю по плечу. – Но это вовсе не значит, что Брахт пустое место. Просто задачу себе поставил фантастически сложную и непопулярную в научных кругах.

– Неужели никто, кроме него, не пытается ее решить? – осторожно спросил Ося.

– Есть еще советский радиофизик Марк Мазур, много лет они с Брахтом работали вместе. – Тибо наморщил лоб. – Кстати, любопытно, что стало с Мазуром? Давно о нем не слышно. Последняя их совместная публикация вышла в «Нейчур», году в тридцать четвертом. – Он задумался, помолчал, потом взглянул на Осю и подмигнул: – Впрочем, в круг интересующих нас лиц Мазур, слава богу, не входит.

– Рене, как вам кажется, а русские способны начать работы с ураном? – внезапно спросил Ося.

Вопрос давно вертелся на языке. Надоело барахтаться в собственных догадках и подозрениях. Для всего мира урановая бомба Сталина стала бы не меньшим кошмаром, чем бомба Гитлера, но для Оси сталинская бомба оказалась бы еще и личной моральной катастрофой. Если в СССР работы идут, послание доктора Штерна означает, что он, Ося Кац, вообще ни черта не понимает в людях. Добрейший, милейший Штерн использует его вслепую, как пешку, в очень грязной игре. На фоне всеобщей катастрофы, разумеется, мелочь, песчинка, но не думать об этом невозможно.

Точного ответа не мог дать никто. Просто хотелось взглянуть на проблему со стороны, умными, проницательными глазами Тибо.

– Русские? – Бельгиец помолчал, посопел, почесал переносицу, наконец задумчиво произнес: – Толковых ученых там достаточно. Капица, Иоффе, Мандельштам, Семенов, да тот же Мазур. Урановые месторождения наверняка имеются в избытке. Теоретически есть все необходимое, но практически… Не знаю, мне сложно представить. Чтобы работы развернулись, кто-то должен убедить Сталина в их целесообразности.

– Гитлера убедили.

– Он просто поверил военным. – Тибо усмехнулся. – А как относится к своим военным Сталин – известно. И не забывайте, Гитлер не устраивал террора против собственных граждан. Немцам живется неплохо. Сыты, не запуганы. А в сталинской России основная масса населения влачит полуголодное существование и трясется от страха.

– Страх не мешает добывать уран и делать бомбу. – Ося достал сигарету и заметил, что пальцы слегка дрожат. – Наоборот, может стать отличным стимулом.

– Но страх мешает думать, – возразил Тибо, – а главное, он полностью подавляет инициативу и способность принимать самостоятельные решения. Запуганные люди предпочитают сидеть тихо, не высовываться. Чем грозит немецким ученым провал проекта? Ну, самое страшное – молодых и малоизвестных отправят на фронт. Светил вроде Гейзенберга никто пальцем не тронет. В СССР, если проект провалится, полетят сотни, тысячи голов. И первой упадет голова того смельчака, который проявит инициативу, убедит Сталина развернуть работы.

– А вдруг проект пойдет успешно? Смельчак получит огромные привилегии. Ради этого стоит рискнуть. К тому же советские ученые мало отличаются от всех прочих. Тщеславие, азарт, любопытство. Отставать от зарубежных коллег им вряд ли хочется, – возразил Ося.

Тибо основательно протер очки, скинул ногтем пылинку с рукава, наконец решительно помотал головой.

– Нет, Джованни, бросьте! Не полез бы Сталин в Финляндию, будь у него надежда на бомбу. Да о чем мы говорим? Вы же сами видели, как одеты, вооружены и обучены красноармейцы. Если он армию довел до такого состояния, что же там у него с наукой происходит?

– А может, именно потому он и воюет так плохо, что основные силы и средства брошены на уран?

– Зачем, в таком случае, отправлять в рейх колоссальное количество зерна и стратегического сырья? – парировал Тибо.

– Чтобы притупить бдительность Гитлера! – не задумываясь выпалил Ося.

Бельгиец рассмеялся.

– Ну, Джованни, это чересчур, даже для Сталина.

Ося поднял руки, сдаваясь. Он был рад проиграть в этом споре. Тибо почти успокоил его, но только он почувствовал некоторое облегчение, тут же услышал:

– Впрочем, полностью исключать нельзя ничего. СССР для нас абсолютно темная зона. Сталин непредсказуем.

– Непредсказуем, – повторил Ося, – пока мы крутимся вокруг немецкого проекта, он по-тихому сделает свою бомбу. На кого скинет ее? На Британию? На Германию? Или на Америку?

Тибо пристально взглянул ему в глаза.

– Вы слишком устали. Не стоит пугать себя и меня советской бомбой, нам бы с немецкой разобраться. – Он потрепал Осю по плечу. – Не все так плохо, Джованни. Вы чудом остались живы. Удачно поговорили с Мейтнер. Как вам кажется, можно верить ее ручательствам?

– Верить нельзя, надо знать точно.

– Точно? – Тибо покачал головой. – Допустим, Брахт, так же как фон Лауэ, уволился, ушел в оппозицию. Но это не мешает консультировать, участвовать косвенно. Вот Мейтнер. О чем она говорила с Ганом? Разумеется, о науке. О чем же еще? Невольно могла подсказать что-то важное, вы понимаете…

Да, это Ося понимал.

«Хотите сказать, написав об открытии Гану в нацистский рейх, я нарушила закон предустановленной гармонии?»

Он помнил, как в спокойных серых глазах Мейтнер мелькнул испуг, а потом появилась насмешка. Насмешка над профаном, который не догадывается, что наука превыше всего. Ученые, сакральная элита, небожители, братство избранных. Лиза не могла утаить свое открытие от Гана. Даже благороднейший Бор не удержался, разболтал, не доплыв до Нью-Йорка, хотя обещал молчать, чтобы не подвести Лизу. Ферми и Кюри, ненавидящие нацизм, возмутились, когда Силард призвал их засекретить урановые исследования. Члены братства избранных умеют многое, но хранить молчание не способны, наверное, поэтому среди них нет разведчиков.

«Мистер Касли, простите, но вы не ученый. Вы судите о людях, которых совсем не знаете».

– К тому же ваше интервью, в отличие от моего, хоть немного приоткрыло характер Мейтнер, – продолжал Тибо, – фраза «делать бомбу для Гитлера могут только умалишенные»…

– Всего лишь фраза, – перебил Ося и махнул рукой. – Я бы не спешил с выводами. А кстати, как же Гана выпустили в Данию? Они же все намертво засекречены.

Тибо насупился, помолчал и задумчиво произнес:

– Ну, видимо, Отто объяснил седьмому отделу, что для успешной работы над бомбой ему срочно нужна консультация профессора Мейтнер. – Он подмигнул и заговорил тонким жалобным голоском: – «Мы так долго работали вместе, она стала моим вторым научным “я”, или первым, как вам будет угодно. Клянусь не заразиться от нее еврейским духом. Моя арийская лояльность нерушима. Клянусь не выдать ни одного секрета и вернуться в рейх таким же законопослушным гражданином, каким являюсь с младенчества».

Получилось смешно, но Ося только слабо улыбнулся. Тибо посопел, вернул лицу нормальное выражение и добавил со вздохом:


– Вот так рождаются мифы.

– Что вы имеете в виду? – спросил Ося.

– Аппарат Гейдриха контролирует все. Муха не пролетит, мышь не проскочит. Между тем прямо под носом у всесильного аппарата спокойно существует антиправительственный заговор, в котором участвуют генералы, дипломаты, верхушка абвера.

– Этот заговор совершенно не опасен, вот они и смотрят сквозь пальцы.

– Утечка информации тоже не опасна? – Тибо усмехнулся. – Стенограммы секретных совещаний в Ставке фюрера на следующий день становятся достоянием всех разведок, от американской до аргентинской. Нет, я не хочу сказать, что в СД служат олухи. Устраивать провокации и нагнетать страхи они умеют, надо отдать им должное. Шлепнуть или похитить кого-нибудь – тут они мастера. Но воровать чужие секреты и охранять свои – задачка посложней. – Он развел руками. – Не справляются.

– Мы тоже не особенно преуспели. – Ося вздохнул и, помолчав, добавил: – Согласен, приписывать Гейдриху и его команде сверхъестественные способности – паранойя. Но расслабляться вряд ли стоит.

– Нет, милый мой Джованни, не паранойя. Значительно хуже. Миф! Изнанка любого мифа – самооправдание. Опаснейшая штука, я вам скажу. – Тибо достал очередной платок, но ничего вытирать не стал, скрутил его жгутиком, развернул, опять скрутил, намотал на палец, пробормотал задумчиво: – Между прочим, для производства урановой бомбы самооправдание так же необходимо, как тяжелая вода, или, допустим, графит высокой очистки. Слава богу, Мейтнер оказалась за бортом. Но ее консультации могут здорово помочь им.

– Главную консультацию Гану она уже дала, – мрачно заметил Ося, – сказочный подарок к Рождеству тридцать восьмого дорогому другу и коллеге Отто, а на самом деле Гитлеру.

– Джованни, хватит. – Тибо сморщился, сунул измятый платок в карман. – Вы не там ищете виноватого. Перед нами столько реальных мерзавцев от науки, а вы обвиняете Мейтнер. Глупо и жестоко.

– Мерзавцев обвинять бессмысленно, их надо обезвреживать, а Мейтнер – человек разумный, с нее спрос другой, – угрюмо объяснил Ося.

– Ох, Джованни, слишком вы все упрощаете, – вздохнул Тибо, – среди далемских затворников слабоумных нет.

– Я имею в виду моральное слабоумие. Интеллект ни при чем. Хотя он может рухнуть. Моральное слабоумие подтачивает основу личности, начинается распад.

– Интересная мысль, но, пожалуй, чересчур оптимистичная. – Тибо хмыкнул. – Остается верить, что вы сумели заставить Мейтнер задуматься о том, о чем ей думать совсем не хочется. Может, теперь она станет осмотрительней в научных беседах с Ганом.

– Рене, вы преувеличиваете мои способности. – Ося ухмыльнулся. – Я для нее профан, да еще и наглец.

– Что наглец – это точно, – кивнул Тибо.



Утром, прощаясь у дверей гостиницы, Тибо вдруг спросил:

– Помните, кто изобрел пулемет?

– Кажется, какой-то американец по фамилии Максим. А что?

– Так, ничего. Просто в голову пришло. Первое в истории оружие массового уничтожения. Четыреста выстрелов в минуту, в идеале – четыреста трупов в минуту. Сдвиг сознания. Пулеметы, танки, бомбы, обычные, потом урановые. Стремительная инфляция человеческой жизни. Раньше я о подобных вещах не задумывался.

Подъехало такси, Тибо обнял Осю, похлопал по плечу:

– Ну, доброго пути. Постарайтесь хорошенько отдохнуть. Впереди много дел. Гуляйте и спите побольше.



* * *



Проскуров набросал для Мити инструкцию на листочке:

«1. Увидеть прибор своими глазами, проверить, работает ли он именно так, как описано в письме. 2. Уран. Деление изотопов. Доказательство, которое можно предъявить авторитетной академической комиссии. 3. Брахт. Что он за человек? Отношение к режиму. Вероятность участия в урановом проекте. Родственники. Друзья. Привычки. Увлечения. 4. Письмо должно заинтриговать, спровоцировать на ответные откровения, если возможно, как-то притормозить работу, запутать, вывести на ложный путь».

Митя заучил пункты наизусть перед тем, как уничтожить листок, на котором все выглядело ясно и логично. А потом в голове запрыгали фразы будущего разговора. Их получилось много, пожалуй, слишком много, и все – первые.

«Мне надо посмотреть на ваш прибор, удостовериться, что он действительно работает… Меня прислали… мне приказано… Нет, не так. Мне поручили познакомиться с результатами ваших экспериментов. Полная ерунда. Удостовериться, познакомиться, еще скажи – экспертизу провести. Кто ты такой? Студент-недоучка!»

Глаза у профессора были голубые и какие-то беззащитные, наверное, из-за отсутствия ресниц. Ярко-розовые сморщенные веки, лиловые мятые подглазья. Вблизи его лицо казалось полупрозрачным, будто плоть утончилась и сквозь нее просвечивало нечто не совсем материальное. «Душа, что ли?» – подумал Митя и поймал себя на том, что не может произнести ни слова.

В голове крутилась черно-белая карусель, обрывки злосчастных первых фраз. Много лет назад первокурсник Родионов сидел перед знаменитым профессором Мазуром, точно так же молчал, хлопал испуганными глазами, открывал и закрывал рот. Это был зачет по оптике. Первокурсник отлично подготовился, но у него случился экзаменационный ступор. Профессор Мазур был знаменитостью, небожителем. «Открывает щука рот, но не слышно, что поет, – сказал небожитель, – домой, отдыхать, завтра к десяти явитесь и сдадите».

Женя вернулась, повесила полотенце на гвоздь, пробормотала сквозь долгий зевок: «Спокойной ночи» – и шмыгнула за ситцевую занавеску. Молчать дальше было невозможно. Митя пригнулся и зашептал на ухо профессору:

– Марк Семенович, ваше письмо попало к начальнику военной разведки. Я должен увидеть резонатор, понять, как он работает. Нужно доказательство…

– Вещественное? – Запавшие губы дрогнули в кривой улыбке.

– Ну да, чтобы они убедились. Вам ведь удалось получить обогащенный уран?

– Девять граммов.

– Девять граммов, – повторил Митя, – то есть вы вручную набрали урановую смолку…

Профессор кивнул, поправил дужку очков.