Соотношение сил

Ося пообещал.

Наконец подъехали к дому. Уже стемнело, фонари и окна не горели. На лестнице ни зги не было видно. Ося нес Анн-Мари и чемодан, Поль тащил корзинку и освещал путь зажигалкой. Постучали. Дверь на третьем этаже открылась через минуту. В прихожей горела керосиновая лампа. На пороге стояла женщина. Ося опустил чемодан, передал ей на руки сонную Анн-Мари, взял у Поля свою зажигалку, щурясь, ни на кого не глядя, произнес:

– Мадам, Анре, бабушка, Клер и ее муж погибли.

Он не сумел добавить что-то вроде «сожалею, крепитесь». Тишина показалась страшней и оглушительней воя сирены. Даже Анн-Мари замерла, перестала хныкать и вертеться. Ося лишь на мгновение заглянул в застывшие глаза женщины и понял, что не может оставаться тут ни минуты. Больше нет сил видеть страдания, нужна передышка.

Он протянул руку, погладил Анн-Мари, склонился к Полю:

– Старший, ты справишься, – развернулся, щелкнул зажигалкой, стал быстро спускаться по лестнице.

Поль растерянно пробормотал ему вслед:

– Месье, куда вы? Не уходите!

Ося чуть замедлил шаг, не оборачиваясь, помахал огоньком зажигалки. Дверь квартиры оставалась открытой. Когда он дошел до площадки второго этажа, услышал лепет Анн-Мари и женский голос:

– Месье, храни вас Бог!





Глава двадцать седьмая




В июне в Красной армии вводились генеральские звания. С апреля составлялись списки, фамилии комдивов и комбригов вписывались, вычеркивались. В последнем списке напротив фамилии Проскурова стояло: генерал-лейтенант авиации, и еще имелся подписанный Хозяином приказ о награждении Проскурова орденом Красной Звезды.

«Все-таки не тронет? – размышлял Илья. – Или обычные игры? Повысить, наградить, осчастливить теплым участием, подождать, пока человек окончательно успокоится, и потом уж прихлопнуть…»

Сводка с информацией о немецкой урановой бомбе так и осталась незамеченной. Проскуров больше не записывался на прием, Хозяин его не вызывал и со спецреферентом Крыловым ни разу об этом не заговорил. Илья боялся, что на урановых листках появится помета Хозяина: «тов. Берия», тогда Берия точно раздавит Ивана. Но на сводке стояла помета: «В архив».

Сталину сейчас было не до немецкой бомбы и уж тем более не до Проскурова. Он решал проблему посерьезней.

Вчера вечером вместе с Берией зашел в святилище капитан НКВД по кличке Хирург. Когда-то Илья познакомился с ним у Слуцкого, кое-что слышал о Хирурге от Карла Рихардовича. Красавец капитан был специалистом по убийствам за границей. В тридцать седьмом он успешно шлепнул лидера украинских националистов Коновальца. Сколько всего висело на нем трупов – неизвестно. В январе этого года он был на грани ареста, но благополучно проскочил. Восстановили в партии, повысили в должности. Вчера Берия и Хирург провели в кабинете Хозяина около часа. Сегодня утром в журнале посещений имя Берия появилось, а имя Хирурга – нет. Вместе с наркомом святилище посетила безымянная тень, которой было поручено выполнение сверхсекретной спецоперации.

Сезон охоты на Троцкого открылся еще полгода назад. Тратились гигантские средства на подкуп и вербовку, уничтожались родственники и сподвижники Троцкого в разных странах, но добраться до него самого убойной команде пока не удавалось. Его мексиканскую виллу окружала крепостная стена, круглосуточно дежурили охранники. Недавно Илья читал в «Нью-Йорк Таймс» об очередном несостоявшемся покушении. Двадцать боевиков, переодетых в форму мексиканской полиции, вооруженных автоматами и зажигательными бомбами, прорвались к вилле, перерезали телефонные провода, открыли шквальный огонь по окнам спальни Троцкого, расстреляли все патроны, оставили несколько зажигательных бомб и скрылись. Троцкий вовремя залез под кровать вместе с женой и остался невредим. Мексиканская полиция вела расследование и пыталась установить личности нападавших.

Левые западные журналисты утверждали, будто Сталин ненавидит Троцкого, завидует ему и считает опасным конкурентом. Если бы все было так просто, Троцкий уже лет пятнадцать лежал бы в могиле и сейчас не пришлось бы устраивать пальбу в Мексике.

Яд, автомобильная катастрофа, злодейский выстрел террориста-одиночки. Торжественные похороны с последующим разоблачением вражеской деятельности, или сначала разоблачение, потом пуля в затылок. Так Сталин поступал со всеми, кто ему не нравился, мешал или просто надоел. Никого, кроме Троцкого, он не оставлял в живых и не высылал за границу.

В двадцать втором – двадцать третьем около восьмидесяти человек были высланы по приказу Ленина. Профессора, врачи, писатели, философы принудительно покинули Россию вместе с семьями. Теперь ясно, как здорово им повезло. Почему же Сталин поступил с главным своим врагом так гуманно, по-ленински? Кучу народу перебил, а Троцкого не тронул, выпустил за границу, да еще позволил вывезти личный архив[21] и советского гражданства лишил не сразу, а через три года после высылки, в тридцать втором. Илья долго ломал голову над этой загадкой, и только сейчас забрезжил ответ.

Конечно, уголовник Джугашвили люто ненавидит политического экстремиста Бронштейна. Но демон революции и демон Сталин намертво сцеплены идеологической пуповиной. Сталин не мог убить Троцкого, пока пуповина пульсировала. При внешней несхожести и взаимной вражде эти двое неразделимы, как причина и следствие, как теза и антитеза, как карточный король в двух лицах, один головой вниз, другой – вверх.

Для того чтобы беззвестный кавказский уголовник, семинарист-недоучка, скверно владеющий русским языком, сумел стать хозином России, сначала требовалось развалить страну, ввести ее в состояние безвластия и духовного шока. Это работа демона революции. Без Троцкого не было бы Сталина.

В двадцать девятом, в год мнимого пятидесятилетия Сталина и высылки Троцкого, вышла книжка Ворошилова «Сталин и Красная армия», повествующая о деятельности Троцкого, но только Троцкий там назывался «Сталин». Достижения и победы демона революции приписывались Сталину. Слаборазвитый мозг Клима не мог сотворить такую уникальную литературную мистификацию. Творцом был личный сталинский секретарь Иван Павлович Товстуха, вдохновителем и редактором, конечно же, сам Сталин.

Таким образом, Джугашвили присвоил прошлое Бронштейна, превратил мифического себя в реального Троцкого, в мотор октябрьского переворота и Гражданской войны, в ближайшего соратника Ленина и создателя Красной армии. А потом крутанул обратное сальто-мортале, превратил мифического Троцкого в реального Сталина, подарил изгнаннику все провалы и кровавые ужасы последующих десяти лет своего тупого единовластного правления.

Голод начала тридцатых, пожары, аварии – Троцкий. Хроническая нехватка самых необходимых товаров – Троцкий. Убийство Кирова – Троцкий. Заговоры в армии и в НКВД – Троцкий. Аресты и расстрелы – Троцкий. Сотни тысяч советских граждан были объявлены троцкистами, то есть подданными антиимперии, существовавшей внутри СССР. Не покладая рук трудились на антиимперию следователи НКВД, охранники тюрем и лагерей, пропагандисты-агитаторы, осведомители, доносчики. Переписывались учебники, тасовались архивы. Огромная армия цензоров глотала пыль в библиотеках и на книжных складах, старательно изымала все, что имело прямое или косвенное отношение к Троцкому. Рядовые граждане по всей стране прочесывали печатную продукцию у себя дома, не дай бог заваляется где-нибудь старый журнал со статьей, газета с портретом, книга со сноской или ссылкой.

При этом в советской прессе, в радиоречах, на митингах и собраниях Троцкого упоминали почти так же часто, как Сталина. Главная книга в СССР была целиком посвящена Троцкому. Он стал сюжетным стержнем «Краткого курса», на нем и на борьбе с ним держалась вся сталинская сказка.

Илье запомнился абзац из сводки областного НКВД тридцать седьмого. В очереди старуха колхозница рассказывала об аресте своего зятя: «Траскист! Какой-такой траскист? Шофер он, грузовик водит, а не траксер!»

Апогеем деяний мифического Троцкого стали тайные переговоры с Гессом и шашни с Гитлером. Вместе с Гессом он готовил военный переворот, вместе с Гитлером планировал нападение на СССР.

Круг замкнулся. В Брест-Литовске в марте восемнадцатого большевики подписали с немцами Брестский мир. Через двадцать один год, в сентябре тридцать девятого, в том же Брест-Литовске прошел совместный парад Красной армии и вермахта.

Ленин, главный инициатор Брестского мира, назвал его «похабным». Троцкий в подписании не участвовал, не желал позориться, слинял после второго раунда переговоров. Пакт с Гитлером в советской прессе именовался величайшим достижением Сталина, а вся многолетняя тайная подготовка к «величайшему достижению» определялась как вражеская деятельность международного шпиона Троцкого.

На вилле в Мексике, за крепостными стенами, доживал свои дни старый запуганный человек Лев Давидович Бронштейн. Изгнанник все еще назывался Троцким, давал интервью, строчил статьи и книги. Разоблачал самозванца Кобу, доказывал: «Я, а не он, был главным соратником Ленина, я, а не он, создал Красную армию и обеспечил большевикам победу в Гражданской войне! Он нагло присвоил все мои революционные и полководческие заслуги, истребил большевиков-ленинцев, уморил голодом крестьян», и так далее, и так далее. Бронштейн тщетно пытался произвести обратный обмен, забрать назад свои злодейства и вернуть Джугашвили его злодейства. Вроде неглупый человек, но почему-то не догадывался, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется.

Бурная деятельность изгнанника абсолютно ничего не значила. Бронштейн был всего лишь пустой оболочкой. Троцкий остался в СССР и работал на Сталина в тысячу раз эффективней всех молотовых и кагановичей вместе взятых.

Илья механически подчеркивал абзацы из передовицы «Фолькише беобехтер», неслышно бормотал:

– Гитлер скоро возьмет Париж, а Инстанция занята охотой на Троцкого. В разгар мировой войны пишет эпилог «Краткого курса». Продолжает жить внутри своей сказки и сам же ставит в ней последнюю точку, убивает свое второе «Я». Зачем? Почему именно сейчас?


Илья пытался нащупать хоть какой-то реальный, политический, а не сказочный смысл в сверхсекретной спецоперации. Вспомнил, как возмущались немцы оскорбительными публикациями в советской прессе о тайных переговорах Троцкого с Гессом и союзе троцкистов с нацистами, и подумал: «А может, он решил таким образом показать Гитлеру, что окончательно отмежевался от еврейского большевизма и поэтому нападать на СССР не нужно? Маленький Сосо всерьез верит, что немцы тоже живут внутри его сказки и Троцкий ужасно их интересует?»

В очередной сводке Разведупра был подробный разбор германского наступления. Судя по развитию событий, до победы остались считаные дни. Любые упоминания о том, что немцы скоро захватят Францию, бесили Хозяина. Может, не стоило так жестко подчеркивать успехи Гитлера?

Поймав себя на этой мысли, Илья сморщился.

«Господи, помилуй! Ну что за бред! Подчеркивай, не подчеркивай, смягчай, вуалируй, лавируй… Капитуляцию Франции начальник советской разведки Проскуров отменить не в силах».

Пролистав страницы сводки, Илья увидел под ними копию короткой докладной Проскурова на имя Сталина:

«Последние 2 года были периодом чистки агентурных управлений и разведорганов. За эти годы органами НКВД арестовано свыше 200 человек, заменен весь руководящий состав до начальников отделов включительно. За время моего командования только из центрального аппарата и подчиненных ему частей отчислено по различным политическим причинам 365 человек. Принято вновь 326 человек, абсолютное большинство которых без предварительной подготовки».

Он захлопнул папку, бессильно откинулся на спинку стула. Если еще оставались у Инстанции какие-то колебания насчет Проскурова, теперь все. Такая докладная пострашней неосторожных высказываний на заседаниях, доносов Клима и неправильно расставленных акцентах в сводках. Вот уж тут точно появится косой росчерк: «Тов. Берия».

Захотелось вытащить листок из папки и уничтожить, как он делал это с незарегистрированными доносами из сводок областных НКВД. Но что толку жечь копию, когда оригинал уже на столе у Хозяина?

Он хрустел сплетенными пальцами. В голове неслось: «Иван, ты что, думаешь, будто он не знает этих твоих точных цифр? Вредитель Берия по собственной инициативе потрошит военную разведку, а дорогой товарищ Сталин не в курсе? Решил глаза ему открыть? Или пытаешься таким образом отбить атаку Клима? Да Клим ноль без палочки, телегу свою писал по указанию Хозяина. А ведь он предупредил тебя, «слишком честная душа», ясно дал понять, что ты ему не подходишь. Нет в тебе яда и желчи, врать не умеешь».

Илья встал у открытого окна. В лицо пахнуло нежным теплом, бой курантов на минуту заглушил радостный птичий щебет. Он смотрел на пышные белые облака в глубоком синем небе, на зеленую пирамидку Набатной башни.

Впервые за годы работы в Особом секторе спецреферент Крылов нарушил табу. Тщательно выстроенная система служебных отношений дала трещину, и сквозь нее, будто трава сквозь асфальт, пробилась живая человеческая симпатия. Говорящий карандаш позволил себе подружиться с начальником разведки. По должности не положено ни с кем дружить. Только один есть друг: товарищ Сталин.

Илья закурил, слегка успокоился. «Не так много у него летчиков-асов, Героев Советского Союза. Ладно, снимет с должности, но не может не понимать, что при нынешнем состоянии авиации профессионалы необходимы. Допустим, отправит командовать ВВС в какой-нибудь округ, с глаз долой, и просто забудет о “честной душе”. Главное, чтобы до войны не тронул. А как война начнется, он увидит, что такое люфтваффе, и вынужден будет беречь своих летчиков-асов».



* * *



После захвата Норвегии команда немецких физиков, химиков и инженеров обнаружила, что на заводе в Виморке никаких запасов тяжелой воды нет. Оборудование испорчено, большинство норвежских специалистов уволились. На очередном совещании Physik-Musik долго и пафосно разоблачал гнусные норвежские диверсии, обещал скорую расправу над подлыми саботажниками, утверждал, что наши специлисты трудятся не покладая рук, восстанавливают оборудование и налаживают производство.

«Наши специалисты, – усмехнулась про себя Эмма, – откуда им взяться, если в Германии тяжелую воду никогда никто не производил?»

– По данным нашей разведки, – продолжал Physik-Musik, – весь запас тяжелой воды был тайно переправлен из Виморка не в Соединенные Штаты, как предполагалось прежде, а значительно ближе. – Он сделал театральную паузу, поднял вверх палец и громко, торжественно произнес: – Во Францию!

По залу прокатился вздох облегчения. До этой минуты все считали, что годовой запас тяжелой воды давно уплыл с европейского континента в Америку, к Ферми. В лучшем случае канистры могли находиться в Британии. А вот, оказывается, кто их умыкнул. Французы!

«Ясно, это козни Кюри, – размышляла Эмма, слушая бравурное соло Physik-Musik. – Ирен и Жолио жаждут реванша. Им долго не везло. Почти открыли нейтрон, но перед самым финишем их опередил Чедвик. Подошли вплотную к открытию позитрона, и тут их опередил Андерсен. Открытие искусственной радиоактивности, конечно, огромная их победа. Нобелевскую премию по химии тридцать пятого года заработали честно. Следущей их победой могло бы стать открытие расщепления ядра урана. Они были главными участниками гонки, шли ноздря в ноздрю с Ферми, расщепляли ядро несколько лет подряд. Но опять не повезо. Так же, как и Ферми, не замечали очевидного. Им не хватило смелости переступить общепринятые догмы, и первой оказалась Мейтнер».

– В лаборатории Кюри должен находиться мощный американский циклотрон, – сказал Вайцзеккер.

– Совершенно верно, Карл, – физиономия Physik-Musik приобрела сладко-лирическое выражение, – но только не просто мощный, а самый мощный циклотрон в мире.

Еще одной хорошей новостью стали три с половиной тысячи тонн урановых соединений, захваченных в Бельгии.

Напоследок Physik-Musik все-таки добавил ложку дегтя, напомнил, что принято решение повысить уровень секретности проекта. С мая сего года вступил в силу приказ, строго запрещающий прямую передачу сведений из одного института в другой. Любая переписка должна вестись только через Управление вооружений.

Позади послышался нервный шепот Гана:

– Они нас хотят совсем закупорить. Как можно работать без обмена информацией?

Эмма повернулась, одарила его понимающей улыбкой и подумала: «Бедняжка, теперь ты вряд ли сумеешь тайно кататься за границу на свидания с Лизой, и переписку придется прекратить».

Усиление секретности, конечно, не нравилось никому, но в общем совещание закончилось на оптимистичной ноте. Франция скоро капитулирует, запас тяжелой воды и циклотрон окажутся в руках именно далемской группы, вместе с большей частью бельгийского урана. Вот уж об этом Дибнер позаботится.

Гейзенберг приболел. Ходили слухи, что гению пришлось опять воспользоваться знакомством своей матушки с матушкой Гиммлера. Был ли он удостоен личной аудиенции рейхсфюрера СС или хватило общения матушек, осталось тайной, но очевидно, какие-то руководящие указания от могущественного патрона гений получил. По собственной воле он не стал бы публиковать в «Вестнике Прусской академии» статейку о том, что «теория относительности, бесспорно, возникла бы и без Эйнштейна».

Дома, после ужина, чета Брахт уютно сидела на диване. Горел торшер, Эмма читала вслух позорный опус Гейзенберга и хихикала:

– Бесспорно! Какое точное словцо! Кто осмелится спорить с протеже Гиммлера?

Герману было не до смеха.

– Мы все заложники этого протеже, не то что спорить – смотреть на него не могу! О чем он вообще думает?

– О теории относительности без Эйнштейна – раз, о тяжелой воде – два, о циклотроне – три, о скорой каптуляции Франции – четыре, – промурлыкала Эмма, загибая пальцы.

– Это напоминает сказку о голом короле, – мрачно заметил Герман, – только в нашей сказке все наоборот. Платье есть, а короля нет.

Эмма улыбнулась и погладила его по щеке.

– Удачное сравнение, милый, платье шьем из самых дорогих материалов, а короля нет. Гений сконструировал свой реактор в расчете на обогащенный уран. Реактор почти готов, но как делить изотопы, до сих пор не знаем.

«Вы не знаете, – пропела она про себя, – а я уже знаю».