Сожалею о тебе

— Это самый глупый разговор из всех, что у меня были, — со смехом признаюсь я.

— Да, мы не слишком-то сильны в ораторстве. Может, стоит просто целоваться?

Я поднимаю голову с его груди и заглядываю парню прямо в глаза.

— Поторопись, а то я начинаю забывать, что меня вообще в тебе привлекло.

— Значит, нужно напоминание? — С ленивой ухмылкой он отводит от моего лица волосы и придавливает меня к постели.

Я киваю. Мы никогда еще не были так близко друг к другу. Мы целовались стоя, сидя, в пикапе. Но никогда еще мы не целовались лежа на кровати так, чтобы наши тела полностью соприкасались. Его губы ласкают мои, но это все еще не поцелуй. Вместо этого Миллер поправляет подушку и сбрасывает покрывало, дразня меня недопоцелуями.

— Это занимает просто уйму времени, — бормочу я.

— Просто хочу, чтобы тебе было удобно. — Продолжая прижиматься ко мне губами, Миллер слегка приподнимает мою голову, перекладывает волосы набок и шепчет возле самого рта: — Готова?

Я начинаю улыбаться, но смех замирает, когда язык Миллера раздвигает мои губы. Я резко вдыхаю. В этот раз, когда он нависает надо мной, ощущения совсем иные. Приятнее. Поцелуй становится глубже, его язык оказывается у меня во рту. Пальцами Миллер проводит вниз по моей руке. Я же поглаживаю его по спине.

Когда я чувствую, как тело Адамса напрягается между моих бедер, то удивляюсь и одновременно ощущаю себя увереннее. Я закидываю ноги ему на талию, стремясь ослабить возбуждение, но только все усугубляю. Миллер наваливается на меня, усиливая поцелуй и заставляя меня застонать. Он на секунду отрывается от меня, словно отреагировав на стон, но затем продолжает целовать с еще большим напором.

Я задираю его рубашку, желая коснуться обнаженной кожи, и провожу ладонями вверх по спине, пока не добираюсь до изгибов плечевых мышц. Не задумываясь, я начинаю снимать с Миллера одежду. Он подчиняется, на секунду прерывая поцелуй, чтобы отбросить рубашку на пол.

В следующие несколько минут ситуация не накаляется, но и не остывает. После страстного поцелуя мы замираем, задыхаясь и желая продолжения, теперь точно будучи не в состоянии работать над проектом.

Миллер слезает с меня и ложится рядом. Мы с минуту целуемся в этом положении, но уже менее страстно. Думаю, это специально. Парень просто пытается замедлить темп, не стремясь начинать то, что нельзя закончить.

С закрытыми глазами он отрывается от моих губ и прикладывает свой лоб к моему. Затем подносит руку к моей груди, чтобы почувствовать бешеный стук сердца. Когда он отстраняется и открывает глаза, то начинает улыбаться.

— А знаешь, что еще плохо в оранжевом цвете?

— Что же? — со смехом уточняю я.

— Все знаменитости объявляли об открытии Фестиваля Fyre[7], используя оранжевый квадрат. И посмотри, чем это закончилось.

— Ты прав, оранжевый — худший из цветов.

Миллер переворачивается на спину и пару минут просто смотрит в потолок. На какое-то время воцаряется такая тишина, что я слышу биение своего сердца.

— Хочешь пока остановиться? — спрашивает парень.

— Ты о чем?

— О поцелуях.

— Не особенно, — пожимаю я плечами. — Мне понравилось.

— Я не был в этом уверен. Не хотел заходить слишком далеко, но собирался снять с тебя футболку. Только ее.

— Я согласна.

— Правда? — удивленно приподнимает он брови.

— Конечно.

— А лифчик у тебя, случаем, не оранжевый?

— Нет, белый.

— Отлично. — Миллер снова прижимается ко мне и начинает целовать.

Достаточно будет сказать, что к проекту мы так и не приступили. Однако Адамс сдержал слово и даже не пытался расстегнуть бюстгальтер.





Глава двадцать третья




Морган




Я просыпаюсь от вибрирующего на прикроватной тумбочке телефона. Бросаю взгляд в окно, но солнце еще только начало вставать.

Кто может так рано звонить?

Я протягиваю руку и беру мобильник. На экране высвечивается имя Джонаса. Я швыряю сотовый обратно и снова падаю на подушку.

Мы не разговаривали больше недели. С того вечера, когда чуть было не поцеловались. Он пару раз отправлял сообщения, интересуясь, как у меня дела. Я не ответила.

Ситуация практически неразрешимая, так как, несмотря на желание больше никогда не видеть Джонаса, я по-прежнему хочу общаться с племянником. Жаль, что они идут в комплекте.

Надеюсь, получится выработать какой-нибудь график посещений. В идеале вообще не стоит заходить друг к другу домой, а отправлять Элайджу на такси.

Нелепость последней мысли заставляет меня рассмеяться. Отправлять малыша на машине с водителем. Интересно, каков минимальный возраст для пассажира такси?

Снова гудит телефон. Сообщение. Я хватаю трубку и подношу к лицу. Увидев количество пропущенных звонков от Джонаса, я резко подскакиваю. Затем откидываю одеяло и встаю, нажимая тем временем на клавишу, чтобы перезвонить. Он отвечает после первого же гудка.

— Морган?

— С Элайджей все в порядке?

— Мне очень жаль, что приходится просить, — с облегчением вздыхает усталый мужской голос, — но сын не спал всю ночь, у него жар и температура, так что в ясли идти нельзя. С работы отпроситься я не могу: в одном из классов федеральное тестирование, а потом у меня запланированы две конфере…

— Конечно. — Я прикладываю руку к груди: сердце колотится как бешеное. Думала, случилось нечто гораздо худшее. — Конечно, привози Элайджу ко мне.

— Я сегодня целый день буду занят и смогу забрать его только после шести. — Теперь речь Джонаса звучит гораздо мягче, панические нотки исчезли.

— Ничего страшного, я по нему очень соскучилась.

Следующие двадцать минут я коротаю на кухне, готовя завтрак. По телефону я слышала, насколько утомлен Джонас, ведь ребенок не дал ему выспаться, а день предстоит напряженный. Я привыкла так делать для Криса: готовить богатое протеином буррито, чтобы он мог перекусить при первой возможности.

Не исключаю возможности, что мое стремление сделать завтрак выступает в качестве извинения за слегка резкое поведение на прошлой неделе. А может, я была чересчур строга к нему с самого момента возвращения в город. В любом случае буррито никогда не помешает.

Еще я надеюсь, этот жест позволит заключить перемирие, выработать некое соглашение, чтобы Элайджа остался важной частью моей жизни, а мы с Джонасом смогли быть друзьями. По ночам меня терзают размышления о сказанном тогда на подъездной дорожке, и несмотря на колоссальное влияние слов Джонаса на мое к нему неприятие, те чувства, о которых он вспоминал, остались далеко в прошлом.

Мы были подростками. Теперь многое изменилось. Он не утверждал, что до сих пор испытывает те же эмоции. Просто признался, что когда-то они у него были.

Джонас приехал несколько месяцев назад, и до сих пор ничто, кроме того непроизошедшего поцелуя, не указывало на его прежние чувства. Наверняка если что-то и влекло его ко мне в юности, то за прошедшие годы Джонас сумел с этим разобраться. Иначе он бы не переспал с Дженни, когда они встретились год назад. И уж точно не стал бы жить с ней и делать ей предложение.

Эта мысль дарит надежду, что мы действительно сумеем стать друзьями.





* * *


Когда я запаковываю буррито, раздается стук. Я открываю дверь, но прежде чем впустить Джонаса, пристально его разглядываю. Он сегодня очень хорошо выглядит: на нем черная рубашка с длинными рукавами и черный, с серебряным переливом, галстук. А еще он наконец-то сбрил щетину и подстригся. Так Джонас кажется намного моложе. Я открываю рот, чтобы произнести комплимент, но одергиваю себя.

Элайджа вертится в автомобильном кресле, так что я отстегиваю ребенка и беру на руки. Коснувшись щекой лобика малыша, я чувствую жар.

— Бедняжка. — Дыхание у него тоже затрудненное. — Ты давал ему лекарства?

Джонас кивает и достает пару бутылочек с прописанными таблетками из сумки.

— Около полуночи я возил его в приемный покой. Там вручили эти медикаменты и велели принимать каждые несколько часов. А вот это нужно принять через два часа, — указывает он на один из пузырьков, затем ставит на пол сумку. — Здесь запасная одежда и пеленки. Думаю, сегодня они понадобятся.

— Ты ездил с Элайджей в больницу? Но хоть чуть-чуть поспать удалось?

Отец ребенка зевает, прикрывая рот ладонью, словно в ответ на мои слова. Затем качает головой.

— Все нормально. Еще осталось время, чтобы забежать в «Старбакс», — сказав это, Джонас открывает входную дверь, чтобы уйти.

— Подожди. — Я торопливо иду на кухню и хватаю пакет с буррито. — Я приготовила тебе завтрак. Буррито. По телефону ты сообщил, что предстоит длинный день.

— Спасибо. — Джонас смотрит на меня с благодарностью и берет еду.

В его голосе слышится удивление, и я стараюсь отогнать удовлетворение, оттого что наконец сделала для него нечто приятное после многих недель упреков и ледяного молчания.

— Я буду держать тебя в курсе о состоянии Элайджи. Не волнуйся, он в надежных руках.

— Не сомневался в этом ни секунды, — с улыбкой отвечает Джонас. — До вечера.

Как только за ним закрывается дверь, из спальни выходит уже одетая в школу Клара. Завидев малыша, она улыбается и протягивает руки.