Стальные останки

От удара по рукам прошла волна, суставы заныли. Меч будто все сделал сам, и в этом было нечто зловещее. От столкновения с чем-то, невидимым за пеленой синего свечения, полетели искры. Над внутренним двором раскатился долгий, гулкий звон. Двенда перестал петь.

«Ух ты. – Мысль пронеслась в голове, пульсируя, полная неистового ликования. – Заткнулся, урод?»

Будто прочитав мысли, едва заметная режущая кромка вновь ринулась на него сквозь рябь. Рингил извернулся и опять блокировал удар – теперь, когда звон в ушах прекратился, вышло легче. На этот раз он действительно увидел, как встретились клинки. Существо было вооружено невероятно узким длинным мечом, чьи края светились, словно косяк приоткрытой двери в комнату, наполненную синим огнем. За взмахом меча мелькнула высокая фигура с длинными руками и ногами, развевающимися волосами – и, возможно, блеснули глаза. Свечение еще мерцало повсюду, но Рингилу показалось, что оно тускнеет.

Одновременно утихала боль – веер неудач, раскинувшийся перед ним, складывался и сводился к абстрактному, мимолетному признанию, а потом и вовсе ни к чему. Сожаление исчезло, сморщилось точно бумага в огне. Он наполнился битвой, словно растопленная печь – огнем. Он опять оскалился, как когда убивал подручных Терипа Хейла. Взял Друга Воронов наизготовку.

– Ну, иди сюда, кусок дерьма с лицом феечки. Решил, что сможешь меня одолеть?

Существо взревело – его голос был похож на звон серебряного колокола – и ударило слева. Рингил парировал, а когда клинки скрестились, шагнул вперед и яростно пнул врага куда-то на высоте колена. Это была бандитская, трактирная техника боя, и он ощутил, что каблук, пройдя сквозь синее сияние, попал в цель. Олдраинская тварь пронзительно заорала и попятилась. Рингил резко вырвал клинок из захвата и рубанул на уровне живота. Его противник отскочил назад, уходя от удара. Рингил усилил натиск, атаковал из более высокой позиции. Существо блокировало с таким проворством, будто ударило хлыстом. Маневр намертво остановил Друга Воронов. Ответный выпад случился так скоро, что Рингил не успел шевельнуть мечом. Он рывком убрал голову и почувствовал, как лезвие двенды прошло на волосок от щеки, оставив после себя холодный воздух и слабое потрескивание. Опять зазвучал призрачный смех, но Рингилу показалось, что теперь в нем слышится что-то жесткое – не до веселья, если тебе приходится прилагать больше усилий, чем ты ожидал.

«Лучше привыкай к такому, дрянь».

Глубокий выпад со всей возможной скоростью, целясь прямо в глаза или место, где они должны были находиться. Противник поймал Друга Воронов, отбил и ударил вдоль клинка, высекая искры – Рингилу пришлось отпрянуть, чтобы спасти руку. Он отступил. Существо опять атаковало, вертя мерцающим длинным мечом, осыпая его ложными выпадами и финтами. Будь в руках у Рингила меч из обычной стали, он сдался бы под натиском более умелого врага, перешел бы в глухую оборону, делая широкие защитные взмахи. Но Друг Воронов оказался на высоте, как дрессированный пес. Он звенел, оповещая о наиболее дальних атаках двенды, отбивал удары длинного меча с синими краями, наделял Рингила неистовым, кипучим боевым пылом, возмещающим неземную выдержку противника. Он задыхался от усилий, которые для этого требовались, но одновременно испытывал окрыляющую страсть, заставлявшую его улыбаться.

Битва помогла вспомнить, что он кое-чего стоит в этом деле.

А сияние умирало, в этом теперь не было сомнений. Тень в центре мерцающего облака сгущалась, из размытого пятна неопределенной формы превращаясь во все более реального противника, которого он мог убить. Теперь он видел глаза: странного разреза, слегка светящиеся, но узнаваемые органы зрения. Синие, сбивающие с толку переливы исчезали, свечение на краях меча двенды потускнело и превратилось в едва заметный блеск. Дуэль все больше озарял холодный свет Ленты. И все чаще Рингил видел за скрещением клинков лицо противника – с выступающими скулами, бледное, прищуренное и оскаленное; искаженное боевой гримасой, отражающей его собственную. Ему уже не казалось, что все происходит во сне, он видел истинную картину – танец двух мужчин, состязание стали, предвещающее кровь и смерть на холодных каменных плитах внутреннего двора.

«Что ж, покончим с этим».

Двенда, в свете Ленты казавшийся черно-серебристой тенью, будто услышал его и атаковал с удвоенной быстротой. Рингил ответил, слабо парировал и не смог справиться с натиском противника. Отшатнулся. Клинок двенды дотянулся кончиком, коснулся лица, прошелся по плечу и груди. Рингил почувствовал внезапное тепло и понял: зацепили. Он заорал и ударил в ответ, но двенда его опередил, предугадал движение, и Друг Воронов соскользнул, наткнувшись на аккуратную верхнюю защиту. Рингил развернул оружие, снова попытался ударить по глазам, не смог и был вынужден отступить.

Двенда кинулся в атаку.

«Как мне его убить, Шал?»

И в памяти вплыло мрачное, полное сомнений лицо продавца мифов в лавчонке, забитой ерундой. «Придется действовать с неимоверной быстротой».

Рингил начал контратаку без предупреждения, из позиции парирования, которая выглядела как отступление. Это было последнее, чего мог ждать противник, но такой маневр позволял вложить в обратный натиск всю скорость, на какую он был способен. Лезвие вверх и внутрь, наклон вперед, а не назад, яростный рубящий удар, нацеленный в бедро. Застигнутый врасплох двенда тяжело отскочил, и его ноги оказались расположены неподходящим образом для атаки, которую он теперь не мог осуществить. Блок пришел с опозданием, он не мог отразить силу Друга Воронов…

Почти сработало.

Почти.

Двенда взвыл и подпрыгнул на месте, взмыл почти на высоту груди, подобравшись, словно кот. Друг Воронов со свистом пронесся сквозь пустоту под ним, и Рингил пошатнулся, теряя равновесие в позиции для удара, а противник, развернувшись в воздухе, пронзительно заорал и приземляясь ударил его ногой в голову.

Двор вокруг крутанулся, потускнел, перед глазами поплыли крошечные пурпурные огоньки. Лента пронеслась над головой, рассекая край поля зрения и волоча за собой шлейф размытого белого пламени. Каменный пол поднялся и атаковал: схватил за плечо, саданул по виску, вырвал Друга Воронов из рук.





* * *


Несколько долгих, муторных мгновений он цеплялся за сознание.

Внутренний двор, казалось, перевернулся, пытаясь сбросить его со своей поверхности в поджидающую внизу теплую тьму. Он боролся с этим, хоть перед глазами все плыло и силы убывали, шарил по холодным камням в поисках утраченного меча, извивался и корчился, словно полураздавленное насекомое на столе таверны.

На него упала тень.

Он с трудом повернул голову, изо всех сил пытаясь сосредоточиться.

Над ним возвышалась черная фигура, обрамленная светом Ленты и озаренная мягкими синими проблесками света по краям длинного меча в руках.

Клинок взмыл вверх.

Кто-то задул свечи.





Глава 22




«Это неправда, неправда, этого не может быть…»

Он знал, что может.


Доведенными до автоматизма движениями Эгар опять оседлал коня, нацепил щит и топор, воткнул копье тупым концом в землю. Отметил, что пальцы дрожат. Закутанная в кожаный плащ фигура маячила на краю воспоминаний. Он отогнал ее – на это сейчас нет времени, как и на вопросы, копошащиеся в голове, от которых холодок вдоль хребта. Он снова отыскал взглядом всадников, уже покинувших горизонт и ставших почти невидимыми в залитой закатным сиянием степи. Одежда на них была серо-коричневая, что необычно для маджаков, если только они не устраивают секретный рейд.

Например, с целью братоубийства.

Эгар сжал губы. Пересчитал их по головам. Семь или восемь, идут вереницей. Шансов маловато, и время на исходе. Всадники двигались не быстро, но в том, как они ехали, и какую дорогу выбрали, ощущалась целеустремленность. Не требовалось долго наблюдать, чтобы понять: едут к дереву и могиле Эркана.

Костер беззаботно потрескивал, набирая силу.

«Ублюдки вероломные …»

На миг он слепо уставился поверх головы коня, и вместо силуэтов всадников увидел перед собой лицо Эргунда.

«Я поеду с ним, Эг. Ты же знаешь, каким становится Алраг, когда думает про отца и пьет. Глазом моргнуть не успеешь, как он полез в драку, и мне надо быть рядом, чтобы его удержать».

«Ага, – ответил Эгар, вспоминая собственную пьяную драку с молчаливым имперцем почти двадцать лет назад. – Староват он уже для такого дерьма, да?»

Эргунд бросил на него странный взгляд.

«Каждый развлекается по-своему, Эг. Кто сказал, что твой способ – лучший?»

«Я не это имел в виду».

«Нет, но…»

«Ладно, забыли. Какая разница. Присмотри за ним».

И он отправился на собрание скотоводов, с которым надеялся покончить за пару часов – к тому моменту Сула должна была разобраться с домашними делами, и в юрте его ждало бы горячее юное тело. К тому же она успела бы налюбоваться собой в высоком кириатском зеркале, что там стояло. Он подкрался бы к ней и…

Теперь, глядя на всадников, Эгар вспоминал, как от этих мыслей ощутил приятное напряжение в животе и, довольный, проследил взглядом за Эргундом, поехавшим в Ишлин-ичан.

Он радовался, что для бдения требовался всего один сын, и что в кои-то веки от ранга и традиции есть толк – ведь они требовали, чтобы Драконья Погибель взял эту роль на себя. Ему ужасно не хотелось провести ночь в компании Эргунда или Алрага, если на то пошло, любого из братьев – ни погрузившись в вонючий, душный, шумный хаос ишлин-ичанской таверны, ни здесь, на холодных просторах степи. Ведь им было нечего друг другу сказать.

Эгар прыгнул в седло, развернул коня и выдернул копье из земли. Оскалил зубы.

«Что ж, полагаю, теперь нам есть, о чем поговорить».

И погнал коня на вершину холма, подальше от дерева, где положил копье поперек седла под углом и сдал ждать всадников.





* * *


Он заметил Алрага, когда вновь прибывшие находились в сотне ярдов: старший брат обычно сидел в седле с напыщенным видом, словно петух. Эгар по одной осанке узнал бы его, где угодно, несмотря на тяжелый плащ с капюшоном.

Их было семь, а не восемь («Спасибочки, Уранн, хоть в этом удружил, мать твою!»), и все нарядились в плащи с капюшонами. Под тканью смутно угадывались силуэты оружия, которое могло оказаться, чем угодно – булавой, топориком… Кто знает? Но у четверых имелись широкие мечи: обнаженные клинки красноречиво выглядывали из-под накидок. Значит, наемники. Маджаки не любили возиться с такими мечами – слишком дорогие, по-южному броские, и годятся лишь для того, чтобы убивать людей. Оружие, с которым нельзя охотиться и которое нельзя использовать для бытовых дел, любого степняка оскорбляло до глубины души. Выходит, Алраг по такому случаю нанял людей – южную шваль, слишком низкого пошиба, чтобы рубиться в родных краях, либо маджакских изгоев с амбициями, взявших за обыкновение подражать своим кумирам.

Эгар немного расслабился. Этих он, наверное, убьет без особых проблем. Драконья Погибель сидел не двигаясь и опустив голову, позволяя всадникам приблизиться. Когда расстояние сократилось настолько, что можно было слышать друг друга, он взглянул на гостей, не шевельнув ни единым мускулом.

– Ну, что, братишка, – крикнул он. – Может, снимешь сраный жреческий капюшон и покажешь мне свое ебало?

Три руки натянули поводья, а одна даже поднялась, но упала, не коснувшись капюшона. Эгар бесстрастно кивнул. Трое без мечей. Выходит, предательство почти полное. Алраг и Эргунд, несомненно. И еще один, Гант либо Эршал. Наверняка Гант. Он достаточно много болтал о том, какой из Эгара дерьмовый вождь, и не упустил бы такой шанс.

Отряд расхлябанным строем остановился менее чем в двадцати ярдах. Эгар по-прежнему не шевелился.

– А что ты, Эргунд? Пришел меня убить, но в глаза посмотреть боишься? Отец гордился бы тобой.

Одна из фигур в плаще подняла руку и сдернула капюшон. Эргунд, готовясь к битве, надел шлем. В тускнеющем свете заката брат Эгара выглядел бледным, но решительным.

– Мы пришли не для того, чтобы тебя убивать, – крикнул он. – Если ты…

– Да, за этим мы и пришли. – Теперь и Алраг стряхнул капюшон. Он тоже был в шлеме, чуть более замысловатом, чем у Эргунда, с низким гребнем из конского волоса. – Он слишком упрям, чтобы отступить по-хорошему. Это очевидно.

– Но не нужно…

– Нужно, Эргунд, – раздался из-под капюшона голос Эршала. Он не открыл лица. – Алраг прав, полумеры не годятся.

Эгар скрыл изумление и обиду, которой не ожидал.

– И тебе привет, братик. Не думал тебя здесь увидеть. Был о тебе лучшего мнения.

– Ну да, мы тоже были о тебе лучшего мнения, – огрызнулся Эршал. – Давным-давно, когда казалось, что ты заслужил звание вождя. Эгар, мы дали тебе семь лет. Семь лет, мать твою! И что ты сделал с нашей верностью? Просрал. Превратил нас в посмешище для маджаков, а нашу семью – в посмешище для клана. Ты не годишься быть главным. Такова правда, все это знают.