Стальные останки

Она срезала путь, свернув влево, и в безлюдном круто изгибающемся переулке понеслась что было сил. Нахлынуло облегчение: здесь царила прохлада. Пара куриц в панике сиганула из-под сапог, когда Арчет свернула за угол, но в остальном ей ничто не мешало. Выскочив на проезд Победы Всадника – такой многолюдный, что, ха-ха три раза, верхом не проедешь, разве что на телеге с товаром, – протолкалась сквозь толпу и добралась до отмытых добела каменных ступеней, ведущих на крышу таверны «Голова ящера». Там можно было осмотреться и сопоставить окружающую картину с картой в голове. А потом перескочить на другую сторону переулка и забраться на крышу базара, утыканную выпуклостями куполов-луковиц.

– Эй, туда нельзя поднима…

Она толкнула пузатого трактирщика на лежак, с которого тот начал подниматься. Шмыгнула мимо, подныривая и виляя между натянутыми веревками с бельем. Мельком увидела простирающиеся за висящими белыми простынями крыши и то, что располагалось вдали. «Точно, Арчиди. Думай». Базар. Ткацкий ряд. Лабиринт Хастреевых Закоулков. Если они отправились в Цитадель самым прямым путем, сейчас идут по проезду Пустынной Мудрости, в стороне от главного бульвара, под углом в сорок пять градусов. Чтобы выйти им наперерез…

Она подбежала к краю крыши, согнула ноги в прыжке и перескочила на плоский верх базара. Боль обожгла колени, но дочь Флараднама не остановилась. «Нет времени, нет времени». Обежав первый из луковичных куполов, она – вот дерьмо! – увидела перед собой широкий витражный световой люк. И…

Запнувшись, взмыла в неуклюжем прыжке, размахивая руками и ногами на лету.

Мельком увидела, как внизу движется толпа покупателей, похожая на рыб в красно-синем аквариуме, и представила себе, как разбивает стекло и падает им на головы…

Но все же добралась до другой стороны, перескочив край на считанные дюймы, приземлилась неуклюже, пошатнулась и отчаянно замахала руками, чтобы не рухнуть на спину, а потом…

Выпрямилась. Опять побежала, виляя между куполами и стараясь держать путь на Юго-Восток.

Все равно что нестись по вершине мира. Звуки города затерялись внизу, с неба падал блистающий меч солнечного света, а с западного направления веяло прохладой. Слева приближались высокие ряды домов, окаймляющие проезд Пустынной Мудрости.

Рынок у нее под ногами был одним из самых крупных в городе – даже уступая неохватному великолепию Имперского базара к северу от реки, он занимал несколько кварталов. По его крыше Арчет за считанные минуты одолела расстояние, на которое внизу ушло бы почти полчаса.

Добравшись до восточного края, она быстро пробежала вдоль водосточного желоба и, обнаружив стоящую внизу телегу с зерном, спрыгнула в нее. Кто-то испуганно выругался; боль обожгла зад, спину и бедро. Арчет перекатилась и встала, пошатываясь, утопая в зерне по лодыжки. На нее уставились какие-то мужчины.

– Это что еще за хрень?

– Сука, это же мое…

– Ой, ты только глянь. Перг, она же черная, как сгоревшая булочка. Это гребаная кирисийка, точно.

– Кириатка, – рявкнула Арчет и спрыгнула с телеги. Оттолкнула мужиков и припустила рысью по Хастреевым Закоулкам – лабиринту узких улочек, которые использовали для хранения и подвоза товаров. Она уворачивалась от торговцев, волочивших подносы с изделиями, пробегала мимо трудяг, деливших хлеб. «Шестеро мужчин, в одеяниях Цитадели». Если Менкарак действовал сообразно роли, в отряде имелся надзиратель-советник, чтобы следить за процедурой – наверняка кто-то в летах, – а вооруженных охранников пятеро.

Пока внутри пульсировал крин, расклад казался неплохим.

Хастреевы Закоулки выводили тут и там на длинную, сильно изогнутую улицу под названием Вьючной Путь. Ее облюбовали те, кто торговал дешевой бижутерией и диковинками, так что здесь было полным-полно горожан, глазевших на выставленные в зарешеченных витринах товары. Арчет пришлось пробираться сквозь них, толкаясь и ругаясь. На нее бросали сердитые взгляды, но потом, заметив цвет кожи, отворачивались и время от времени делали знаки, отвращающие зло.

Три квартала, бесконечные яростные тычки и пинки – «Ну давай, давай, Арчиди, быстрее, мать твою» – и вот перед ней Парусинный двор. По углам стояли ларьки швей, в остальном тут было спокойно. Она перебежала неширокое прямоугольное пространство, врезалась в ограждение на другой стороне и, тяжело дыша, уставилась туда, где у подножия земляного склона виднелся изгиб проезда Пустынной Мудрости.

«Одеяние Цитадели, одеяние Цитадели, одеяние… Вот они!»

На проезде Пустынной Мудрости было еще многолюднее, чем на Вьючном Пути или бульваре. Они одолели даже меньшее расстояние, чем она думала. Арчет заметила сперва одеяние надзирателя-советника, черное с золотом и с серым шелковым капюшоном, знаком статуса. Охранники вели женщину в белом – она еле волочила ноги, ее голова была опущена, а руки связаны за спиной. Если отряд и торопился, это не было заметно.

Арчет судорожно втянула воздух и кувыркнулась через ограждение.

Шестью футами ниже ее ступни ударились о земляной склон и едва в нем не увязли, что грозило падением головой вниз. Она удержала равновесие и помчалась широкими скачками, едва управляя спуском и пытаясь обмануть силу тяжести. Вырвалась на проезд Пустынной Мудрости, набрав такую скорость, что расшвыряла прохожих, оказавшихся на пути. Вновь обретя контроль, изменила направление посреди паники, которую посеяла, и углубилась в толпу. Ей осталось преодолеть самое большее пару сотен ярдов.

– По приказу дворца, по приказу дворца! – орала она что есть мочи. – С дороги! Пошевеливайтесь, мать вашу!

Сперва это не помогало – ее крики встречали насмешками и не спешили оборачиваться. Но у тех, в кого она врезалась, другого выхода не было, и когда они видели, с кем имеют дело, от подобострастия начинали выворачиваться наизнанку. Перед ней стали расступаться, и по толпе сам собой прокатился неслышный приказ, как волна по озерной глади. Через сотню ярдов ей уже почти не нужно было проталкиваться вперед.

– По приказу дворца, по приказу…

Два охранника отстали от товарищей и преградили ей дорогу. Арчет увидела волчьи ухмылки, обнаженный короткий меч, поднятую дубину – и ножи в мгновение ока прыгнули ей в руки. В толпе неподалеку кто-то испуганно заорал. Волны паники разошлись во все стороны, раздался новый крик, и еще один. Толпа всколыхнулась и разделилась, рассеялась, словно перепуганный косяк рыб.

Арчет метнула нож левой рукой, и он вонзился обладателю меча в правый глаз. Это был Проблеск Ленты – более узкий, чем остальные, сверкнул белизной в лучах солнца и вошел по самую рукоять. Охранник пошатнулся, взвыл словно ошпаренное дитя, выронил меч и схватился за лицо, из которого торчала металлическая штуковина с потертой рукоятью. Арчет нагрянула вслед за собственным ножом, вопя и легко удерживая Хохотушку в опущенной правой руке. Второй головорез из Цитадели заметно вздрогнул от звуков, которые издавала воительница, и запаниковал, как любой случайный прохожий в толпе, но замахнулся дубинкой. Ему удалось лишь сбить с ног товарища, продолжавшего орать от боли. Арчет увернулась, а потом схватила его за руку, воспользовалась инерцией удара, повалила на мостовую и перерезала противнику горло быстрее, чем он успел прийти в себя.

Она наполовину выпрямилась, забрызганная кровью. В пятнадцати ярдах от себя увидела среди убегающих и спотыкающихся прохожих надзирателя-советника, который одной рукой держал Элит за плечо и недоверчиво таращился на трупы своих людей и склонившуюся над ними окровавленную черную женщину.

Оставшиеся трое вооруженных охранников перегородили улицу, создав что-то вроде кордона для защиты хозяина и его трофея. Два меча, еще одна дубинка. У владельца последней был арбалет, но он висел на спине. Тот, кому она воткнула в глаз Проблеск Ленты, свернулся калачиком в грязи и выл.

Из ножен на пояснице Арчет машинально достала Безжалостного. И двинулась вперед, держа в другой руке Хохотушку, нацеленную на противников.

– Вы забрали мою гостью, – крикнула она. – Живые или мертвые, но вы ее отдадите.

Улица опустела – никто не поверил бы, что считанные секунды прошли с той поры, как она была полна народу. Арчет надвигалась, мусор хрустел у нее под ногами. Безжалостный сверкнул в лучах солнца, когда она перехватила его поудобнее. Охранники неуверенно переглянулись.

– Ты что, обезумела?! – Надзиратель-советник обрел дар речи, хотя его голос звучал визгливо. Потемнев лицом от ярости, он завопил: – Да как ты смеешь препятствовать священному труду во славу Откровения?!

Не обращая на него внимания, Арчет уставилась на троих охранников и с презрением в голосе ответила:

– Священный, значит, труд? Семь племен считают гостеприимство священным долгом. Вы это знаете – или, по крайней мере, ваши предки знали. Кто из вас хочет умереть первым?

– Да пошла ты, сука, – неуверенно огрызнулся тот, что с дубинкой.

– Мама! – внезапно вскрикнул охранник с ножом в глазнице. – Мне больно, я ничего не вижу… Где ты?

Улыбка Арчет была холодна как зимний лед.


– Хочешь к нему присоединиться? – спросила она.

– Эта кириатская шлюха – воплощение мерзости и дерзкий вызов Откровению! – орал тем временем надзиратель-советник, обретя власть над голосом, который уже не срывался на визг. – Ваш священный долг – зарубить ее на месте; прикончить суку – святое дело!

Раненый издал невнятный всхлип, который перешел в тихий, безнадежный плач. Арчет ждала.

Мечник справа не выдержал первым и бросился вперед, что-то неразборчиво вопя во всю глотку.

Хохотушка остановила его на втором шаге, пронзив горло. Он рухнул, захлебываясь кровью. Убийца Призраков оказался в руке у Арчет еще до того, как охранник упал. Обладатель дубины, ринувшись в атаку за товарищем, застыл при виде нового ножа. Или, быть может, заметил рукоять Падающего Ангела, которая торчала из-за голенища. Либо и то, и другое. Арчет встретилась с ним взглядом и снова улыбнулась. Он сломался и побежал прочь.

Последний охранник, промедлив совсем немного, удрал в толпу зрителей.

Арчет перевела дух. Все.

Надзиратель стоял рядом с Элит, безвольно осевшей на мостовую, и орал на Арчет, зрителей и, похоже, всех жителей города – грешников, чтобы они пали ниц перед величием Откровения, умерили гордыню, покаялись – да, вашу мать, покаялись, – пока не стало…

Арчет решительно приблизилась к нему и ударом Безжалостного перерезала горло.

Надзиратель, шатаясь, отпрянул и упал на руки зевакам. Вдоль разреза проступила кровь и хлынула наружу, мгновенно пропитав одеяния. Он шевелил губами – наверное, как предположила Арчет, договаривал свои нравоучения, – но не было слышно ни звука. Арчет присела рядом с Элит и убедилась, что ее лишь накачали каким-то безвредным зельем. Дышала она нормально. Советница императора в последний раз взглянула на надзирателя, чьи предсмертные конвульсии собирали толпу, и вернулась к раненому, в чьей глазнице торчал Проблеск Ленты. Он был жив, и когда Арчет, присев рядом, потянулась за ножом, легко коснулся ее руки своей, издав едва слышный всхлип. Она прижала другую руку к его лбу, чтобы было удобнее вытаскивать оружие; от прикосновения он улыбнулся словно младенец.

Когда она высвободила Проблеск Ленты, он умер.





* * *


– Богом клянусь, Арчет, такой бардак меня не радует.

– Меня тоже, мой повелитель. – Ее тошнило и трясло, но сесть было некуда, а искать повод, чтобы попросить кресло, не стоило. – Я не в силах понять, отчего Цитадель повела себя так.

– Что ты, неужели? – Джирал расхаживал взад-вперед по опустевшему тронному залу будто тигр. Он вышвырнул всех в приступе царственного гнева, и Арчет осталась с ним наедине. Каждая мышца в ее теле гудела после погони и битвы, она все еще была в крови и чувствовала холодок в желудке от передозировки крина. – Да ну тебя, женщина, не разыгрывай дуру. Это борьба за власть, ты все прекрасно понимаешь.

– Если так, мой повелитель, она потрясающе грубая.

– Нет. – Он остановился и обрушился на нее, грозно вскинув палец. – Это ты повела себя потрясающе грубо. Если бы ты не погналась следом за маленьким отрядом ревнителей веры и не перерезала их на глазах у половины города, мы не столкнулись бы с этим кризисом.

– Нет. Столкнулись бы с другим.

– Вот именно. – Джирал отвернулся, поднялся по ступенькам на трон и упал в его блистающие объятия. Мрачно уставился в пустоту. – Мы имели бы дело с вежливо-невозмутимой Цитаделью, где все сплотились бы, нравится им или нет, вокруг клики, возглавляемой сучонком Менкараком, который усиленно отрицал бы свою причастность к похищению твоей гостьи, одновременно громко и наполовину публично настаивая, что светские власти империи явно ослабели, чтобы защищать правоверных от зла, грозящего извне.

– Наверняка он и теперь будет придерживаться той же роли.

– Ага. Будет как с Братством Памяти Девятого Племени, чтоб его… – Джирал бросил на нее мрачный взгляд. – Помнишь этих ребят, да? Я хочу сказать, ты же их застала.

– Да. Ваш дед приказал их всех казнить.

– Не искушай меня, мать твою.

Это было пустое сотрясание воздуха, о чем знали оба. Те дни прошли. Акал давным-давно продался Цитадели с потрохами, чтобы та поддержала его завоевания – займами, благословениями, твердой рукой помощи от молитвенных башен и проповедников, вербующих дополнительные войска из числа истинно верующих. Когда Ихельтет начал расширять свою территорию под предводительством Акала Великого, треть солдат считали себя святыми воинами. С точки зрения Арчет, в сражениях их погибло маловато, даже когда пришли Чешуйчатые. В империи оставалось слишком много молодых и горячих бойцов, обученных и закаленных в войне, развернувшейся под ложным предлогом, им хотелось продолжить битву. Неважно, против кого.

Джирал унаследовал их всех вместе с долгами и торжественно принятым соглашением о разделе полномочий между светской и духовной властью.

– На кого из Учителей Цитадели вы можете опереться? – тихо спросила она.

– В такой ситуации? – Он пожал плечами. – Мало на кого. Арчет, ты перерезала горло надзирателю. Средь бела дня, чтоб его, посреди оживленной улицы. Что, по-твоему, они должны сказать на этот счет?

– На кого, мой повелитель? – повторила она с нажимом. Правила поведения в тронном зале стремительно утрачивали важность.

Джирал подавленно вздохнул.

– Речь о тех, кого можно подкупить или шантажировать? Ну, человек пятнадцать-двадцать. Добавь нескольких старых друзей моего отца – тех, кто почувствует опасность, если положение станет угрожающим. В лучшем случае, это еще полдюжины.

– Итого, допустим, двадцать пять?

– Если поднажмем и нам повезет – да.

– Не большинство.

Джирал скривился.

– А то я не знаю.