Старшая подруга

– Мне никто, кроме Кеши, не нужен.

– Это ты сейчас так говоришь. А через месяц все будет по-другому. Или через год.

– Не будет по-другому, – твердо произнесла Женька.

Елена подмешала ей в чай снотворный порошок, и она вскоре уснула. Елена сидела рядом с диваном на стуле, смотрела на прекрасное и скорбное Женькино лицо, и ей было невероятно стыдно, как будто она своей завистью накликала на них с Кешей беду.

Последующие две недели она не отходила от подруги ни на шаг. Женька жила у нее в квартире, Елена провожала ее на работу, вечером встречала. Кормила вкусными ужинами, искала для нее по телику самые интересные фильмы. Иногда просто сидела рядом и держала за руку.

Постепенно Женька немного оттаяла, взгляд из дикого и безумного стал просто убитым и потухшим. Она двигалась как тень. И так худенькая от природы, она похудела еще больше, щеки ее ввалились, глаза казались огромными и больными.

Кешу давно похоронили, на похороны Женьку не пустили, выгнали прямо из морга, куда они с Еленой приехали, надеясь проводить его в последний путь. Елена узнала, где Кешина могила, привезла Женьку на кладбище. Они вместе поплакали, оставили цветы – шесть красных гвоздик. Постояли немножко, воровато озираясь – не идет ли Кешина семья. Да и уехали восвояси.

Один за другим летели тоскливые дни. Елена смотрела, как подруга тает на глазах, и у нее комок подкатывал к горлу. На работе Женьку заклевали – все считали, что Кеша погиб из-за нее. Мол, шалава, окрутила семейного человека да и подвела под монастырь разборками со своими хахалями. Ей пришлось уйти из больницы. Из техникума ее тоже отчислили за бесконечные прогулы. Елена с трудом устроила ее уборщицей к себе в садик. Женька, тихая и почерневшая, как бесплотная тень, целыми днями шуровала шваброй, не произнося ни слова.

Дело близилось к лету. Стояла отличная майская погода. В один из таких солнечных, теплых деньков Елену вызвала к себе заведующая.

– Слушай, Лесь, я по поводу твоей протеже. Ты что, не видишь ничего?

– А что я должна видеть? – удивилась Елена.

– Да пухнет твоя девица, как на дрожжах. В основном в области живота. На лицо – Кощей Бессмертный, а талия поплыла. Смекаешь, в чем дело?

Елена стояла, не в силах вымолвить ни слова. Среди ее близких и друзей до сих пор не было беременных женщин, и она понятия не имела, как именно изменяется фигура, когда носишь под сердцем ребенка. Знала только, что вырастает живот, но как и на каких сроках это происходит, оставалось для нее тайной. Да, она тоже удивлялась, отчего это Женькина осиная талия в последнее время расплылась и приобрела размытые очертания, но списывала это на ее депрессивное состояние. Мол, на душе погано, вот и выглядит не очень. Теперь же ей стало ясно, что она просто идиотка. Слепая дура.

– Ты вот что, поговори с ней, – строго велела заведующая. – Пусть увольняется по собственному. А то ишь, устроилась. Три месяца повозюкала шваброй, а мы потом ей декретные должны оплачивать. Я ж не знала о ее положении, когда брала на работу.

– Вы не имеете права ее уволить, – твердо проговорила Елена.

– Сама не имею. А по собственному – за милую душу. Пусть пишет, если не хочешь неприятностей на свою голову. Я ведь могу тебе выговор в трудовую влепить за нарушения.

– Какие нарушения? – опешила Елена. – Нет у меня никаких нарушений.

– Будут, – заверила заведующая безапелляционным тоном, – уж ты мне поверь.

Елена побледнела от ярости. Но что она могла – двадцатитрехлетняя девчонка, без стажа, без опыта работы, только-только начавшая свою карьеру, одна в чужом городе.

– Вы еще пожалеете, – пробормотала она сквозь зубы и выбежала из кабинета.

Вечером у них с Женькой состоялся серьезный разговор.

– Ты что, в положении? – спросила ее Елена. Та помедлила немного и кивнула. – А почему же мне ничего не сказала? Какой срок?

– С февраля. – Женька закусила губу и опустила глаза.

– Господи, – Елена всплеснула руками. – Это что ж, четыре месяца?

– Ага.

– Ужас какой! Аборт, наверное, поздно делать. Ах, Женька, Женька…

Елена заходила по крошечной кухоньке взад-вперед. Она была в отчаянии. Что они будут делать? Женька родит, у нее ни работы, ни денег. У самой Елены зарплата крошечная. Да она и не собирается торчать в этой дыре долго, ей остался всего год, и она благополучно уедет в Москву, а о Курчатове и думать забудет. А как уехать, если тут останется Женька с малышом?

Сама Женька сидела за столом в той же самой позе, какую приняла в начале разговора. Казалось, она за все это время не шевельнулась ни разу.

– Что ты сидишь и молчишь? – набросилась на нее Елена. – Что мы делать-то будем?

– А что делать? Рожать. Я Кеше обещала ребеночка. Вот и выполню обещание. – Женька покривила губы, изобразив вымученную улыбку.

Вид ее показался Елене совершенно безумным.

– Нельзя тебе рожать! Ты не в себе. Высохла вся, не считая живота. На что мы будем растить ребенка?

– Я немного отложила. На черный день.

– Сколько?

Женька назвала сумму, от которой Елена истерически расхохоталась.

– Ты серьезно? Лучше уж я буду откладывать со своей зарплаты… только для этого ты должна уволиться. – Последние слова она произнесла совсем тихо и отвела глаза.

– Уволиться? Почему? – Женька впервые за пятнадцать минут ожила и удивленно поглядела на Елену.


– Потому что наша заведующая поставила условие: либо ты увольняешься по собственному, либо она впаяет мне строгача с занесением. И уволит по статье. Тогда у нас денег вообще не останется.

– Как она может тебя уволить? Ты же отлично работаешь.

– Может, – мрачно ответила Елена, вспомнив, какие ужасные истории рассказывали ей воспитательницы и нянечки о самоуправстве начальницы. – У нее поддержка в районе.

Женька вряд ли понимала, что значит – поддержка в районе, но она привыкла безоговорочно верить Елене и переспрашивать не стала.

– Хорошо, – покорно произнесла она. – Я напишу заявление.

Назавтра она пришла к заведующей и уволилась. Та была довольна.

– Так-то лучше, – сказала она Елене и мило улыбнулась.

Елене хотелось задушить ее, но она промолчала, стиснув кулаки в карманах халата. Женька села дома и очень скоро практически переселилась к Елене. Она убиралась в квартире, готовила, ждала Елену с работы. Та приходила, ела горячий ужин, смотрела на вылизанные Женькой полы, и ее охватывал страх. Она не представляла себе, что будет дальше. Женька надеется на нее как на старшую и мудрую, но Елена вовсе не чувствовала себя мудрой, способной выстоять в этой сложной ситуации. Ей отчаянно хотелось домой, к маме, к комфортабельной и сытой жизни, к развлечениям, походам, вечеринкам с друзьями. Нянчить Женькиного ребенка, а особенно содержать их из своего кармана ей совсем не улыбалось.

Глядя каждый день на все более округляющийся Женькин живот, она испытывала непонятное раздражение. Стала срываться на нее, иногда могла накричать, придиралась по любому поводу. То чашка не там стоит, то картошка пересолена. Женька сносила все стоически, старалась, как могла, услужить Елене, смотрела на нее преданно, точно верная собака. От этого Елена злилась еще больше.

Так незаметно промелькнуло лето, наступил сентябрь. Елена наконец загнала Женьку к врачу. Это нужно было сделать давным-давно, но как-то все не до того было, руки не доходили. Врач, пожилая худая женщина, отругала их на чем свет стоит.

– Это как же так? Вы в каком веке живете? Восьмой месяц, а вы ни разу даже кровь не сдавали. Мало ли, какие отклонения могут быть. Все скажется на малыше!

Она говорила все это Женьке, но Елена видела, что на самом деле упреки адресованы ей. Врач была опытной, взгляд ее был наметанным, она сразу поняла, что к чему. Женьку отправили в процедурную, взяли у нее пять пробирок крови, потом измерили ей живот, послушали сердцебиение плода.

– Вот видите, – врач укоризненно покачала головой и нахмурилась. – Не все у вас гладко. Ребеночек отстает в развитии. И сердечко бьется слабенько. Я вам дам направление в больницу, поедете сегодня же. Слышите? – Она строго взглянула на Елену.

Та поспешно кивнула. Она была даже рада тому, что сказала гинеколог. Женька полежит в больнице, ее там покормят, о ней позаботятся. А она немного отдохнет и успокоится перед тем, как на нее навалятся заботы о малыше. Женька же, напротив, восприняла известие о больнице в штыки. На глаза ее навернулись слезы, она съежилась в комок.

– Ну чего ты? – спросила ее Елена, когда они вышли из кабинета. – Не вешай нос. Полежишь недельку и вернешься домой.

– Не хочу недельку, – прошептала Женька и шмыгнула носом. – Хочу сейчас домой. Я боюсь.

– Чего боишься, глупая? Это же больница. Там врачи. Тебе нужно наблюдение, мы и так припозднились.

Елена посадила Женьку в такси и отвезла ее в приемный покой. Там ее забрали еще более строгие санитарки. Вечером Елена подвезла Женькины вещи: халатик, тапочки, зубную щетку, пасту и расческу. Утром, проснувшись в пустой квартире, она испытала давно забытый покой и почти что блаженство. Сделала себе яичницу, сварила кофе. Только сейчас, когда Женьки с ее торчащим животом не было рядом, она ощутила, как устала от ее постоянного присутствия. Как давит на нее бесконечное чувство ответственности.

Была суббота. Елена слегка прибралась в квартире, сходила в магазин, купила фрукты, кефир и поехала в больницу.

– Золотова? – Женщина в регистратуре заглянула в огромную амбарную книгу, шевеля губами. – К ней нельзя.

– Почему нельзя? – удивилась Елена.

– Потому что ее утром прокесарили.

– Как – прокесарили? У нее же и восьми месяцев еще нет.

– У ребенка сильная гипоксия. Сердцебиение нарушилось. Пришлось кесарить. Завтра придет в себя, и можно будет навестить. А сегодня передачу отдайте и идите.

Елена стояла ошеломленная. Неужели все свершилось? А она-то наивно полагала, что у нее в запасе еще два месяца. Она уже хотела идти к столику для передач, но вдруг опомнилась. Снова сунула голову в окошко регистратуры.

– А ребенок? Как ребенок? Здоров?

– Девочка. 2650, 46 сантиметров. У ребенка есть проблемы, им занимаются врачи. Завтра вам педиатр все расскажет.

Назавтра Елена сидела в светлом кабинете заведующего отделением и молча слушала, что ей говорила высокая голубоглазая блондинка в белом халате.

– Ребенок недоношенный, слабенький. Вероятнее всего, будут проблемы со зрением. Сейчас пока точно сказать не можем, но, я думаю, будут. Кроме того, у нее недоразвитие коленного сустава. Ей придется несколько месяцев лежать в распорках. Ну, остальное не так существенно, разные мелочи. Мамочка тоже очень слаба, потеряла много крови. У нее анемия, авитаминоз. Носите ей побольше фруктов, печень, гранаты.

Елена слушала и кивала. Ей казалось, что на плечи опускается огромная каменная глыба. Ребенок больной. Возможно, инвалид. Нужны бесконечные силы и деньги, чтобы поставить его на ноги. Где их взять, эти силы?

Она стала ежедневно ходить в роддом, исправно носила передачи, передавала Женьке записки, в которых писала, что все будет хорошо и чтобы она не вешала нос. Сначала Женька ничего не отвечала, потом стала писать короткими фразами: «Да, хорошо, спасибо». Беседы с педиатром оптимизма не добавляли. Елена каждый раз слышала одну и ту же фразу: ребенок очень слабый, сосет плохо, да и молока у матери почти что нет.

Когда наконец зашла речь о выписке, Елена впала в настоящую панику. Она представляла себе в красках, что будет, когда она привезет Женьку с малышкой домой. Врач настоятельно рекомендовал массаж, лечебную физкультуру, кроме того, ребенок должен был постоянно находиться в распорках. Вдобавок ко всему от искусственного вскармливания девочка покрылась сыпью, которую никак не могли вылечить. На все свои отчаянные вопросы Елена слышала в ответ: «Ничего, не вы первые, не вы последние, справитесь».

До выписки оставалось три дня. Елена после работы сходила в «Детский мир» и закупила пеленок, распашонок, марли для подгузников, бутылочек и сосок, притащила домой две огромные сумки, наскоро пообедала и понеслась в роддом. Всю дорогу она бежала, боясь, что не успеет отдать передачу – в роддоме с этим было строго, ровно в семь окошко закрывалось. Отдав сердитой нянечке пакет с кефиром, сгущенкой и зелеными яблоками, Елена вышла во двор и в изнеможении прислонилась к облупленной кирпичной стене. Спина ее была мокрой от пота, жутко хотелось пить. «Передохну чуть-чуть и зайду в магазин, воды куплю», – решила Елена.

Мимо шли две пожилые санитарки, одна катила перед собой тележку с ветхим, вылинявшим постельным бельем. Женщины остановились недалеко от Елены, до нее долетали обрывки их разговора.

– Эта-то, из третьей палаты, написала-таки отказ от ребенка, – сказала та, что с тележкой.

Другая, помоложе, скривила презрительную физиономию.

– Ты подумай! Вот зараза! Второго рожает и оставляет в роддоме. Хоть бы хны ей, кошке проклятой. Как ее?

– Голубева.