Тайна родной крови

– Возможно, конечно. Но он сам дал мой рабочий телефон Шустову, который и позвонил с просьбой помочь в поисках жены. Где сейчас Шустов, Вера Михайловна?

– Возможно, у матери отсиживается. Или в Катиной квартире. Или у первой жены. Со вчерашнего дня я его не видела. Да нет, он не способен…

– Скорее всего, вы правы: к похищению Кати ваш зять непричастен. Хотя, извините, негодяй он, каких мало. Совсем со счетов его сбрасывать рано. Меня больше насторожил инцидент в Польше. Я не верю в совпадения, должна быть какая-то связь между Катей и той погибшей девушкой, я послал запрос…

– Я могу тебе ответить, какая это связь, Леонид Иванович, – Лыков протянул папку с документами Борину, сестры они, Катя и Анка, родные!

– Что-то такое я и предполагал, – тихо сказал Борин, вчитываясь в написанное. – Хмелевский, значит, Казимир Викторович… Интересно, он знает, что в России у него дочь?

– Не думаю. Ты бы выдержал столько лет, зная и не видя?

– Нужно выяснить, кто он. Костя, я так понимаю, это – копии из архива ведомства?

– Да. Сделаешь официальный запрос… задним числом.

– Конечно… но как же удалось Эльзе Шторм уехать из Москвы в то время? Хотя, не это главное. Нужно срочно выяснить, жив ли Казимир Хмелевский. Вера Михайловна, вы говорили, что в полицейском участке встретили брата убитой девушки?

– Не я. Элина Поплавская, наша переводчица. И еще его видел Семка.

– Мы можем сейчас связаться с девушкой?

– Конечно, – Вера Михайловна тут же набрала номер. – Элиночка, добрый день. Нет, родная, Катю не нашли. Как Сара? Хорошо, умничка. Передай, что я ею горжусь. Я вылетаю завтра. Встречай. Элина, я сейчас передам трубку следователю, поговори с ним, девочка.

– Здравствуйте, Элина. Борин Леонид. Скажите, вы не помните, не говорил ли брат Анки Хмелевской, где он проживает? Неподалеку от Кшешовице? Поместье… А отец у него жив? Да? Переживал, как скажет отцу? Спасибо, Элина. До свидания.

– Жив, значит?

– Да. Вот что, Костя. Я сейчас в контору, буду связываться с тем полицейским участком в Кракове. Да! И запрос в наше местное ведомство сделаю. У тебя, я знаю, в Москве кто-то тоже есть?

– Одноклассник, – улыбнулся Лыков.

– Попробуй через него узнать, каким образом Эльза Шторм оказалась в Куйбышеве. Ну и все о ней. Сам понимаешь, если все официально…

– Сделаю.

– Вера Михайловна, завтра утром в следственный комитет приедет бывшая учительница Кати Красавина Елена Алексеевна. Она же была и ближайшей соседкой Эльзы и Кати по дому. Уверен, расскажет много нового о матери Кати. Видите, как оказалось – не простая пропойца эта Эльза Шторм.





Глава 23




Катя лежала на боку и боялась пошевелиться. И глаза боялась открыть – вдруг этот, чужой еще недавно человек, поймет, что она не спит. Она чувствовала его запах – легкий аромат табака и какой-то травы, кажется, полыни. Да, полыни – он нарвал ее, чтоб сделать веник. Его руки, которыми он гладил ее волосы, пахли ею. А у Кати шла кругом голова: то ли от пролитых слез, то ли от его прикосновений. Она и вдохнуть глубоко боялась. Казалось, вот вдох – и покинет ее сознание, уступив место расслабленному покою.

Катя уже не плакала – не было сил. Страх, который она испытала только что, вымотал ее, чем-то липким затаился внутри, мешая сосредоточиться хотя бы на одной какой-то мысли. Например, что дальше? Она верила этому странному Алексу. Верила каждому его слову, сама не зная почему. Но что-то подсказывало ей, не он решает. Есть кто-то выше, кому она, Катя, живая не нужна. И не в ребенке дело, как она подумала вдруг, чуть не сойдя с ума от этой мысли. По глазам Алекса видела, вспыхнувшим яркой зеленью испуга, когда кричала на него, обвиняя. Темный омут радужки отступил, открывая что-то, что он скрывал от нее, и, возможно, не от нее одной. Именно с этого мгновения она ему стала верить. Но страх-то не ушел, остался. Не Алекса продолжала бояться – неизвестности.



…Когда Катя была маленькой, часто ходила в гости к соседке Елене Алексеевне. Мать сама приводила ее туда, видимо стараясь хотя бы на время избавиться от ненужного ей ребенка. Тетя Лена жила одна в двухкомнатной квартире. То ли оттого, что в комнате, где Кате разрешалось играть, не было ни пылинки, то ли оттого, что страшно было нарушить идеальный порядок, Катя все время, пока Елена Алексеевна в спальне занималась с учениками, проводила на толстом ковре, расстеленном перед диваном. На диван она не лазила – он был покрыт белоснежным покрывалом с вышивкой. Как можно было на такое сесть? А ковер был в ярких цветах на зеленом фоне…

Игрушек в доме не было. Впрочем, и в квартире Кати их не было тоже. Но у Елены Алексеевны на столике перед зеркалом, на длинной вязаной салфетке, стояли маленькие фигурки из стекла и кости. Собачка с поднятой передней лапкой, олененок, как бы смотрящий назад, мишка, карабкающийся на поваленное дерево. Нравился Кате особенно ансамбль из гармониста и двух танцующих девиц в платочках: у всех троих были такие веселые лица! Но самой любимой фигуркой Кати была балерина, застывшая на кончиках пальцев ног с красиво поднятыми вверх руками. Все это была коллекция, как объяснила ей Елена Алексеевна. Слово это очень подходило к этим фигуркам, игрушками их назвать было нельзя. Но именно ими Кате и разрешалось играть.

Вечером, накормив ужином, Елена Алексеевна отводила Катю домой к пьяной уже матери, укладывала в маленькой комнате на диван и уходила. Катя ненавидела этот диван с выступающими пружинами и отломанной боковиной. Но, устав ворочаться, все ж засыпала. Забываясь сном, боялась только одного: вдруг завтра тетя Лена не возьмет ее к себе. И тогда придется весь день просидеть в этой комнате.

Став старше, Катя поняла, что Елена Алексеевна ее тогда просто жалела, не привязываясь душой и не пытаясь дать хоть капельку тепла.

Что такое, когда тебя любят, Катя поняла, только узнав Веру Михайловну. И тут же поняла, что любовь – это боль. Боль за другого, близкого.



Однажды Катя пришла на занятия музыкой с синяком в пол-лица, Сашок материн отметился. Она попыталась как-то небрежно ответить Вере Михайловне, откуда такая красота. Уверяла, что и не больно совсем. А та вдруг расплакалась. Гладила ее по щеке и плакала. А рядом стоял Леша, самый взрослый из учеников, и сжимал кулаки. Тогда и поняла Катя, что они ее боль как свою приняли. И расплакалась сама, освобождаясь от одиночества и своей ненужности другим. Вот тогда у нее появилась семья. И близкие. Она стала чувствовать тепло. И чужую боль, и обиду. И неправду, и лукавство. И то, что называют состраданием…



Вот как сейчас. Алекс почему-то переживает за нее. Сначала похитил, а теперь не знает, что с ней делать. И страшно ему от этого, и злится на себя, и себя же и боится. Слабости своей перед ней, Катей, боится. И не догадывается, что он ей уже не чужой.

– Катя… – опять этот акцент или ей показалось?

– Я не сплю, – открыла она глаза.


– У тебя что-нибудь болит?

– Нет. Только малыш толкается, – она говорила спокойно.

– Может быть, все ж поешь?

– Да, конечно, – Катя и вправду очень хотела есть.

Он помог ей сесть в постели и одним движением поправил упавшие на лицо волосы. Катя не отстранилась. Улыбнулась мягко, благодарно.

– Ты не боишься меня, ведь так? – усмехнулся он и убрал руку.

– Алекс, откуда у тебя акцент? Ты не русский? – Катя взяла со стола йогурт и ложку.

– Русский.

– Долго жил за границей?

– Да.

– А твои родители? Где они?

– Погибли. Давно. Катя, хватит вопросов.

– Можно последний? Что тебе от меня нужно, Алекс? Тебе, а не твоим хозяевам?

– Не умничай. Нет у меня никаких хозяев.

– А кто есть, Алекс? Заказчики? Что тебе заказали со мной сделать, а? Убить? – ее голос даже не дрогнул, хотя внутренне Катя замерла, ожидая ответа.

Телефон! Как не вовремя зазвонил у него в кармане куртки телефон! Катя поняла, что он готов был хоть что-то, но ответить! Как внимательно на нее посмотрел, словно проверяя, можно ли ей довериться! Она прислушалась. С крыльца, куда вышел Алекс, не доносилось ни звука.

– Powiedziałem już, że wszystko jest w porządku![7] – вдруг громко выкрикнул Алекс. – Diabli![8]

«Кажется, польский. Или чешский? Господи, да что ж происходит?!» – вернулись вдруг к ней ее страхи.

– Катя, собирайся, отвезу тебя домой. Я должен возвращаться…

– В Польшу? – спросила она наугад.

– Черт! – немного замешкался он. – Ну какая разница! Слушай меня внимательно. Береги себя! Тебя должны убить. Я, кажется, догадываюсь, почему. Не я, так другие придут. Но я должен еще проверить. Мне нужно уехать!

– Почему?

– Что почему?

– Почему только догадываешься, Алекс? Разве ты не знаешь причину? Тебя отправили сюда, чтобы меня убить и не сказали зачем? И ты не спросил?!

– Потому что я – наемник, Катя. И не задаю таких вопросов. Просто работаю и получаю за это деньги. И я впервые в жизни не выполнил свою работу до конца.





Глава 24




– В России?! Но, папа, как?! – Михаэль во все глаза смотрел на разволновавшегося отца.

– Да, теперь уже нет смысла молчать. Это ваша с Анкой сестра. Это точно. Но я не понял, почему пропала?

– Этот русский следователь сказал, что ее увезли на машине.

– То есть украли? Зачем?!

– Я не знаю, папа, – в голосе Михаэля слышалось раздражение. – У тебя была там другая женщина? А мама? И ты никогда не рассказывал, почему вы уехали из России.

– Это мое прошлое, Миша. Я, наверное, должен был вам с Аней давно рассказать…

– Почему же молчал?

– Думал, все осталось там, в России. И не нужно об этом вспоминать. Больно… Мы с отцом и мамой Зосей жили в Москве. Только я долго не знал, что мама Зося – не моя родная мама, а сестра моего отца. Твой дед, мой отец Виктор Хмелевский, был вором. Вор в законе – он не имел права иметь семью. Вот и записали меня сыном Зоси.