Тайна родной крови

Алла Арсентьевна торопливо нажала на вызов.

– Вне зоны. Мог в область уехать, – все еще оправдывая любовника, произнесла она.

– Как фамилия вашего друга и название его фирмы?

– Логунов Павел Денисович. Фирма «Финстрой». Они строят коттеджи по области.

– Артем! Возьми, проверь, – Борин протянул Кораблеву листок. – Когда вы в последний раз видели Павла Логунова, Алла Арсентьевна?

– Утром! Мы вместе уехали из дома! И он здесь больше не живет! – выпалила Алла Арсентьевна, бросив торопливый взгляд на сына.

– Бросил, наконец! Поздравляю, мамочка! А я предупреждал – ты нужна этому хлыщу только для…

– Шустов, отношения с матерью будете выяснять без меня. Ответьте на вопрос – какие именно документы вы утром вынесли из дома?

– Свое свидетельство о праве на собственность и…

– Сергей!!! – Алла Арсентьевна угрожающе посмотрела на сына.

– Продолжайте, Шустов.

– Еще одно свидетельство. О рождении моей матерью девочки Вероники Арсентьевны Леонтьевой в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году. Не объяснишь, мамочка, куда ты дела мою старшую сестренку, а? – спросил Сергей, доставая из пластикового файла документ.

Борин, поняв, что в этой негостеприимной семейке сейчас начнутся разборки, распрощался с обоими. Он решил, что вызовет Шустову для продолжения беседы непосредственно в следственный комитет.





Глава 51




Не спрашивая, Вера Михайловна открыла дверь, будучи уверенной, что увидит перед собой Лыкова, незадолго до этого предупредившего о скором приходе. Голос у того был встревоженный, она долго потом не могла успокоить сильно бьющееся сердце. Вспомнив, как начинал беситься ее муж, когда она, по его словам, «бежала впереди собственного визга», заставила себя подумать о чем-то другом – в голову пришла неожиданная мысль о Катином похитителе. Она даже улыбнулась – какая-то необъяснимая симпатия, даже нежность, проснулась в ней на миг. Это она могла объяснить только одним – материнским эгоизмом: Катины затуманенные грустным счастьем глаза делали счастливой и ее. Несмотря на следующую за этим печаль – недолгим и горьким было дочкино счастье.

На пороге стояли четверо, двое из них – в полицейской форме.

Вера Михайловна изумленно молчала, не найдя даже слов элементарного приветствия.

– Мы можем войти, уважаемая Вера Михайловна? – голос говорившей показался ей знакомым, и лишь через мгновение, когда та вышла из-за спины полицейского, она поняла, кто перед ней – спрашивая Тимура по телефону, она представилась Бобровой Людмилой Степановной, юристом органов опеки.

– Да, конечно, – спохватилась она, машинально растирая вмиг похолодевшие пальцы рук.

– Не нужно так волноваться, – вторая женщина, вошедшая за Бобровой, успокаивающе дотронулась до ее руки. Вера Михайловна отстранилась. – Мое имя – Ирина Александровна Чигирева. Мы с вами уже встречались при оформлении документов на опеку, помните?

– Я помню.

– Вера Михайловна, где дети? – вдруг довольно жестко спросила Чигирева, решительно продвигаясь в сторону спальни мальчиков.

– Мои дети обедают, Ирина Александровна, – уже спокойно ответила она.

– Ваши? Ну, это поправимо! – резко изменила маршрут Чигирева, сворачивая в коридор, который вел на кухню.

– Может быть, вы объясните, на каком основании вы ворвались в мою квартиру? – повысила голос Вера Михайловна, почувствовав вдруг злость на наглую бабу.

– Основания? Поверьте, их достаточно! – отрезала Чигирева, распахивая кухонную дверь. – Здравствуйте, дети!

Раздался звон разбившейся тарелки, Вера Михайловна поймала испуганный взгляд Ромки, и у нее потемнело в глазах. Нет, никто не смел пугать ее детей! И так бесцеремонно вламываться в ее квартиру!

– Выйдите вон, госпожа Чигирева, из помещения, где едят дети! Снимите обувь, вымойте руки, и тогда, возможно, я вас туда впущу! И будьте добры показать документы, хоть как-то оправдывающие ваше поведение! – четко выговаривая каждое слово, произнесла она.

– Я бы не советовала вам…

– Документы, пожалуйста, – чуть громче повторила Вера Михайловна.

– Да будут вам документы! Что вы так разволновались! – заметно сбавила обороты Чигирева, выходя в коридор. – Вера Михайловна, мы пока просто зашли к вам посмотреть, в каких условиях живут дети, взятые вами на воспитание из детского государственного учреждения. Согласитесь, мы должны это знать! И не обязаны предупреждать вас заранее о нашем визите!

– Да, Вера Михайловна, не нужно волноваться заранее, – быстро проговорила Боброва, быстро отводя взгляд.

– Хорошо. Проходите и осматривайте все, что вам нужно, – сделала неопределенный жест рукой Вера Михайловна.

Заглядывая во все комнаты подряд, Чигирева быстро обошла квартиру и вернулась в прихожую, где у двери замерли два парня в форме. За ней семенила Боброва. Все это вдруг показалось Вере Михайловне плохим спектаклем, разыгранным с одной целью – напугать. Она понимала, что это – начало травли, о которой когда-то давно, еще только при первых шагах к успеху, предупреждал ее муж. Она тогда просто посмеялась, не веря ни одному его слову, но наивно веруя в торжество искусства и таланта над серостью мышления чиновничьего ума. «Вера, как только запахнет деньгами, они слетятся, как вороны! И каждый будет рвать у тебя из рук свой кусок! А дети станут разменной монетой! Пока они просто детдомовские оборвыши, но их способности и твой талант педагога сделают их курами, несущими золотые яйца! И славу, известность!» – говорил он ей, когда они выходили из районной администрации с подписанными бумагами на опеку над Ромой, Кириллом, Тимуром и Фаиной.


– Вера Михайловна, а где ваш муж? – этот вопрос Бобровой заставил ее отвлечься от воспоминаний.

– Он больше не живет с нами, – честно ответила она.

– Что так? – с насмешкой посмотрела на нее Боброва.

– Мы расстались, но он продолжает участвовать в жизни нашего ансамбля, ездит с нами на фестивали, помогает в работе.

– И официально вы не разведены?

– Нет. Но это – дело времени, – опять честно ответила она.

– И дети останутся без опекуна, – удовлетворенно констатировала Боброва.

Вера Михайловна промолчала.

– Мы встретимся с вами в суде, Вера Михайловна. Я не думаю, что дальнейшее пребывание несовершеннолетних Тимура и Фаины Сафиных, Романа Величко, Кирилла Рощина в вашем доме будет одобрено судом в связи со сложившимися у вас семейными обстоятельствами. Более того, я буду настаивать на применении к вам мер взыскания по факту эксплуатации детского труда и присвоения средств, вырученных от концертов с их участием. А также по факту нецелевого использования средств, выделенных вам государством на поездки за рубеж на фестивали и конкурсы.

– Государством? Мы ездим на частные пожертвования. А зачем вам все это нужно? – ошеломленно спросила Вера Михайловна.

– Поверьте, уважаемая, мы действуем только лишь в интересах детей! – торжествующе закончила Боброва, выходя из квартиры. – И в нашем государстве незаменимых нет! Вы слишком преувеличиваете свои заслуги как педагога, Вера Михайловна! Вы – не единственная, кто может собрать под своим крылом талантливых детей!

«Эксплуатация? Деньги? Присвоение средств? О чем она? – закрыв за визитерами входную дверь, Вера Михайловна без сил опустилась на пуфик. – Они хотят отобрать у меня детей?!»

– Мама Вера, мы никуда не уйдем! – Ромка подошел к ней и присел на корточки. – Ты только не плачь!

– Пусть только попробуют сунуться! – пробасил Кирилл, пристраиваясь рядом.

– Это не вам решать, сопляки! – раздался злой и насмешливый голос Тимура, державшегося поодаль. – Будем жить в нормальной семье!

– А я тоже не хочу уходить от мамы, – тихо проговорила Фая, выдергивая свою руку из жесткой ладони брата.

– Молчи, дура! Женщина должна молчать! – зло толкнул ее Тимур в сторону. – Да пошли вы все!

Вера Михайловна едва успела удержать Кирилла и Ромку, рванувших к Тимуру. Крепко обхватив их запястья, она смотрела на входную дверь. «Мне помочь может только Костя. Да. Он сейчас придет, и все проясниться. Он найдет выход. А у меня больше нет сил. Я устала. Я оказалась слабой, ни на что не способной. Даже на то, чтобы сохранить семью», – думала она, сглатывая подступивший к горлу горький комок.

И только тепло рук присмиревших рядом мальчишек давало ей надежду и даже некую уверенность, что все еще будет хорошо.





Глава 52




Отпустив приходящую няню, Ника еще раз заглянула в детскую – малыш спал. Можно было позволить себе небольшой отдых – чашка обжигающе горячего кофе, сигарета и пасьянс. Она вышла на небольшой балкончик, где уместился круглый столик и тонконогий стул. Квартирка была уютной, но Ника, особенно в последнее время, часто вспоминала дом в поместье Хмелевских, где чуть было не стала полновластной хозяйкой. «Ничего, все еще будет. Я подожду», – в который раз успокоила она себя, затягиваясь сигаретой и выкладывая нужную карту в расклад. Умение терпеливо ждать она считала не худшей своей привычкой.

…После детского дома она легко поступила в университет на бюджет – льготы сироты дали ей преимущество в конкурсе. От общежития отказалась сразу, решив жить в бабушкином доме в пригороде. Она помнит тот день, когда, повернув ключ в замке, открыла дверь и вновь попала в свое детство. Паутина, словно серая кружевная накидка, покрывала всю мебель, отчего комната, казалось, была в тумане – сказочном и таящем в себе неожиданные загадки. Для Ники оно так и было. Смахивая метелкой паучье кружево, она постепенно узнавала каждую вещь в доме. Дойдя до зеркала, сдернула белую ткань и остановилась. За витую металлическую раму были уголками заткнуты фотографии. Цветными были только ее снимки. Бабушкина, мамы и отца – черно-белыми. Ника вынула их и разложила на столе. Да, теперь она видела, насколько была не похожа ни на одного из них. Простоватые округлые лица с близко посаженными маленькими глазками у бабушки и мамы и вытянутое, худое лицо отца. В кого она такая красавица, Ника не знала.

В тех бумагах, что дала ей директор детского дома при прощании, был отказ от родительских прав на Веронику Арсентьевну Леонтьеву некоей Аллы Арсентьевны Леонтьевой шестьдесят седьмого года рождения. Быстро просчитав возраст предполагаемой матушки на момент ее появления на свет, Вероника все поняла. Школьница Аллочка согрешила по дурости, а папочка Аллочки дал ее ребенку отчество. А потом ее, Веронику, сбагрили в пригород приемным родителям. Ей сохранили только имя – Вероника, Ника.

Первый курс в университете дался ей трудно – сказалась слабая подготовка в школе. Выручала уникальная память – с первого прочтения Вероника запоминала целые темы, тогда как другим приходилось их зубрить. Со второго курса учиться стало проще. Вероника вовсю эксплуатировала сокурсников мужского пола, заставляя выполнять за нее лабораторные работы. Ей оставалось только красиво оформить результаты. Сам физический смысл работ ей на пальцах объясняли парни, иногда даже добиваясь первенства лишь затем, чтоб задержаться рядом с ней на лишние полчаса. Признаний в любви она наслушалась вдосталь, никак не реагируя даже на серьезные предложения руки и сердца. У Вероники уже тогда была поэтапная цель в жизни. Первым пунктом стояло – найти мать.

Это оказалось несложно. Алла Арсентьевна Шустова, в девичестве Леонтьева, была личностью публичной. Кроме того, родной дед Вероники оказался генералом, что привело ее поначалу в восторг, но воспитанная сиротским детством осторожность шепнула ей, что радоваться пока нужно тихо, не хвалясь. Поделилась она только с подругой Ларой Корсун. Теперь можно было приступать к следующему шагу – собственно визиту в отчий дом. То, что ее там не ждут, Ника прекрасно понимала. Но отступать от своего плана не собиралась. Поплакав над горькой долей Вероники, Лара вызвалась быть рядом и заявила, что напишет книгу о ней, только несколько позже – после того, как та встретится с родной матерью. «Это будет женский роман со счастливым концом. Твоей маме было всего шестнадцать, когда тебя родила. Она просто испугалась ответственности и молвы, а родители не оказали ей никакой поддержки, поэтому и оставила тебя в роддоме. Вот увидишь, она тебе обрадуется! А как иначе – ведь ты же ее плоть и кровь!» – повторяла Лара Нике, а та ей верила и не верила.

Она даже и предположить не могла, насколько Лара ошибалась! Первый раз Ника сунулась в квартиру Леонтьевых через несколько дней после разговора с подругой. Она видела, что Лара эмоционально переживает за нее едва ли не больше, чем она сама, поэтому согласилась, чтоб та ждала ее возвращения в сквере неподалеку от генеральского дома. Она зашла в подъезд за каким-то человеком, по виду сантехником. Поднялась на этаж, позвонила в нужную квартиру. Дверь открыл дед – она узнала его по фотографии, висевшей в вестибюле дома офицеров. А дальше… Буквально через несколько минут заплаканная Вероника выбежала из подъезда, перебежала проезжую часть улицы на красный сигнал светофора, плюхнулась рядом с Ларой на скамейку и разрыдалась в голос. Зло всхлипывая, рассказала той, как грубо ее турнули. Подробности привели Лару в такое негодование, что она, красневшая даже от слова «дура», произнесенного в ее присутствии, выругалась матерно, чем мгновенно отрезвила опешившую Веронику. «Не реви! Этот старый козел наверняка подумал, что ты простая шантажистка, не разобрался с ходу, вот…» – Лара вдруг сжала кулачок и погрозила то ли генералу Леонтьеву, то ли всему генеральскому дому в целом. Вероника вытерла слезы и осторожно покосилась на подругу. Тогда она поняла, что Ларочка Корсун, нежная, чувствительная девочка, имеет и вторую, скрытую сторону натуры – ее нужно только разозлить. И стала доверять ей еще больше – сама Вероника обычно сдерживала при ней рвущиеся наружу грубость и хамство. На вопрос, что же конкретно сказал ей дед, Вероника уже не таясь ответила: «Послал на… Пригрозил, если еще раз сунусь – сдаст в полицию как мошенницу. И добавил, чтоб не смела даже приближаться к его дочери. Он прекрасно понял, кто я!»

Они по возможности следили за подъездом дома. «Когда-нибудь старик сдохнет, и я ее достану, мою матушку!» – обещала им обеим Вероника, и Лара согласно кивала.

Однажды летним вечером, сидя на все той же скамейке в сквере, с которой очень хорошо просматривался подъезд дома, они увидели, как из знакомого уже им черного «мерседеса», пошатываясь, вылез сам генерал Леонтьев. Держась одной рукой за стену дома, второй он пытался набрать код на замке подъезда. Лара, ничего не говоря Веронике, быстро перебежала дорогу, подошла к нему и предложила помощь. Вероника видела, как тот кивнул.

Когда за ним захлопнулась дверь подъезда, Лара вернулась. «Он не пьян, запаха нет. Ему, видно, очень плохо. И, Ника, у него кровь на манжете куртки! И правая рука в крови!» – она с испугом посмотрела на Веронику. Они обе тогда подумали одно и то же – дед кого-то убил! Почему-то им пришло в голову только это объяснение. Вскоре к подъезду подкатила «Скорая», и подруги, дождавшись, когда та уедет, покинули свой пост.

Дома у Вероники они решили твердо – она пойдет к матери только после смерти генерала, сколько бы ей ни пришлось ждать.

По иронии судьбы или по высшей ее справедливости, через два года у Вероники случились два радостных события в один день – торжественное вручение ей диплома физика и похороны генерала Леонтьева. Выползая из недельного празднования, Вероника обещала Ларе, что нанесет визит матери в ближайшие дни. И тогда уже Лара Корсун сможет продолжить писать начатый когда-то роман о ее судьбе.

Они обе тогда не знали, что встреча дочери и матери очень круто изменит все жизненные планы Вероники. И верная подруга по-прежнему будет помогать ей делом и поддерживать морально.