Тайна родной крови

– Дима! Что такое ты говоришь! – не выдержал Лыков. – Ты же понимаешь, что его вынудили так сказать!

– Я понимаю, Костя. Важно, чтобы Вера Михайловна была готова ответить на эти обвинения.

– Мне нечего ответить вам. Это настолько абсурдно, что даже оправдываться не имеет смысла.

– В суде придется. Вы знаете, каким образом добываются подобные признания от детей? Я вам расскажу. Вопрос, который поставлен перед ребенком, звучит примерно так: «Было ли такое, что тебе не давали еду, когда ты очень хотел есть?» Ребенок, конечно же, отвечает: «Да». А то, что это случилось один-два раза и только потому, что в тот момент у него болел живот, или врач прописал диету, он не говорит. Просто потому, что об этом не спросили. А утвердительный ответ уже получен! Да, было такое! Морили голодом!

– Иезуитство какое-то, – Вера Михайловна поморщилась. – Вы правы, у Тимура хронический гастрит с частыми обострениями. Естественно, в периоды болезни он на диете!

– Сколько по времени идет репетиция?

– Максимум два часа после обеда и столько же после ужина в будние дни. Еще одна утренняя репетиция добавляется в воскресенье. Перед поездками на фестивали и конкурсы – да, репетиции чаще. Но выезжаем мы лишь летом и редко на зимних каникулах.

– И главный вопрос, Вера Михайловна. Кем и каким образом происходит финансирование ваших поездок?

– На этот вопрос я отвечу, – Лыков похлопал рукой по пухлой папке, лежащей на столе. – Все поездки – спонсорские. Ни рубля из бюджета выделено за эти годы не было. Все отчеты Вера представляет спонсорам в полном объеме, до рубля расписывая расходы.

– Но Боброва утверждает, что у нее на руках документы, подписанные Верой Михайловной. Ведомости на получение целевых средств на поездки.

– Какие документы? Я ничего не подписывала! А Боброву впервые увидела только здесь, когда они с Чигиревой ворвались к нам в квартиру в сопровождении полиции!

– Дима, я же тебе говорил!

– Успокойся. Я буду требовать проведения почерковедческой экспертизы. И тогда уже речь пойдет о мошенничестве и подлогах в органах опеки. И последний пункт обвинений. На что вы, Вера Михайловна, расходуете средства, вырученные за концерты?

– Не поняла. Какие средства? То есть мы деньги получаем за выступления? В домах культуры перед ветеранами, на сценах домов престарелых? Где мы еще давали концерты… Ах, да! В хосписе перед онкобольными детишками! Да! Там один мальчишечка, помню, медвежонка своего Семке подарил! И так радовался, что тот его взял! Только не разрешили нам вынести игрушку за пределы отделения. А Семку я потом сутки не могла успокоить – не игрушку жалко ему было, мальчика. Понял своим сердчишком, что мальчик умирает. Еще старики, детьми своими в домах престарелых запертые, конфетами угощали нас. Кипяток из эмалированных чайников нянечка разливала в покоцанные кружки. У каждого своя кружечка, еще из дома привезенная с личными вещами. Да, понимаю, может быть, и не нужно было детей в такие заведения возить. Тяжело потом успокаивались, долго. Но радость хотели доставить тем, кому жить осталось… А вы – средства! – Вера Михайловна расплакалась.

– Простите. Я должен был… поймите.

Борин сидел тихо, не вмешиваясь в разговор. Но внутри его кипела злость, крайне редкое для него чувство. В гневе он пребывал всего раз в жизни, и направлен тот был на конкретного человека – бывшего мужа его любимой Даши, внезапно «воскресшего» из мертвых[15]. Сейчас же злился на незнакомых пока еще ему теток из опеки, грубо и бесцеремонно вмешавшихся в жизнь музыкальной семьи Бражниковых. «Вернусь из Польши, сделаю все, что от меня зависит, чтобы помочь Вере Михайловне. И расскажу Дашке. Она с радостью выступит в суде в ее защиту», – Борин обернулся на скрип открывшейся двери.

– Добрый день, – Катя поздоровалась со всеми сразу и присела на стул.

– Здравствуйте, Катя. Это я попросил Веру Михайловну пригласить вас.

– Зачем? Я уже вам все сказала, – она пожала плечами. – Или… вы арестовали Алекса? Да? А по какому делу? Мама Вера, ты заявление не забрала? А ты сказала, что он – мой брат?

– Катя, подождите. Алекс Злотый задержан не по обвинению в вашем похищении. На территории России он закон не нарушал. Его ждут в Польше.

– Почему? Он был в розыске?

– Злотый же говорил вам, что он наемник.

– Я думала, что только меня он должен был…

– Нет. Он – профессионал. И не отрицает этого. Сегодня мы с ним ночным рейсом вылетаем в Краков. Я здесь по его просьбе.

– Просьбе? Какой? Впрочем, не важно. Я могу его увидеть, господин Борин?

– Вот именно об этом просит и он – о встрече с вами.

– Я имею право? Как сестра?

– Он вам не брат, Катя.

– Не понимаю. А Зося Адамовна Хмелевская как же? Общая наша бабушка?

– Иван Злотый, ее сын, усыновил Алекса при его рождении. Зося Адамовна воспитала его, как родного внука. И Алекс об этом не знает.

– Не брат… – Катя задумалась.

– Так вас отвезти на встречу? – Борин никак не мог понять, почему девушка медлит.

– А? Нет-нет. Я не поеду, – Катя встала со стула и отошла к окну. – Это все, господин Борин? Тогда, до свидания! Пойду с ребятами пообщаюсь.

Она быстро вышла из гостиной и направилась в комнату к мальчикам.

Борин ошеломленно посмотрел на Веру Михайловну. Она в недоумении пожала плечами.

– Ничего не понимаю. Я поговорю с ней, Леонид Иванович. Возможно, она просто расстроена, – неуверенно произнесла она, выходя вслед за мужчинами в прихожую.

– Верочка, я позвоню, – Лыков поцеловал ее в щеку и открыл входную дверь.


– До свидания, Вера Михайловна, – Борин вышел на площадку.

– Я подготовлю документы к защите. Суд восьмого июля. Не волнуйтесь, все будет хорошо. До свидания, – Корсун вышел вслед за Лыковым.

Вера Михайловна вернулась в гостиную. Там ее ждала Катя.

– Пообщалась? Катя, объясни свое поведение, пожалуйста!

– Я еду в Польшу! Ночным рейсом! И не отговаривай – билет сейчас купила по интернету, шенген не просрочен, отцу позвоню, встретит!

– Катюша! В твоем положении! Ты даже на фестиваль не поехала, врач был против!

– А сейчас я себя чувствую прекрасно. Мама Вера! Ты понимаешь – Алекс мне никак не брат! – она радостно засмеялась. – Не переживай за меня – ну, рожу в Польше!

– И не шути так! – Вера Михайловна испугалась.

– Я побежала, нужно успеть собраться, – Катя поцеловала ее в щеку. – Не волнуйся. Я тебя очень люблю! Прости, но Борина и Лыкова посвящать в мое решение не нужно.

«И не собиралась», – подумала Вера Михайловна, закрывая за дочерью дверь и чувствуя себя соучастницей преступления.





Глава 55




«Наверное, я могу считать себя счастливым человеком», – подумал Казимир Хмелевский, наблюдая из окна за Катей, прогуливающейся по дорожкам сада под руку с бабушкой. Рядом с ними на самокате катался мальчик. Катя то и дело поправляла ему кепку, сползающую на лоб. В этом жесте было столько ненавязчивой заботы, что возникал вопрос, не ее ли это сын. Но нет. Сын был его, Казимира.



Он сам настоял на свидании с ней, бывшей своей невестой Вероникой Врублевской. Ее арестовали в тот же день, когда была взорвана машина Михаэля. Он хотел узнать лишь одно – чем помешали ей его дети? Все сразу? Он резко напомнил, что она для него давно уже никто. В ответ усмехнулась: «Ты – отец моего сына!»

Казимир не сомневался ни мгновения, даже еще не видя мальчика. Такие страшные преступления, на которые пошла эта женщина, могла совершить только безумно любящая свое чадо мать. На экспертизе настояла сама Вероника, хотя Казимир сразу уверил ее, что заберет маленького Виктора к себе и признает как родного вне всяких сомнений. Он задал еще один вопрос, хотя ответ был очевиден. Да, жадность. Та самая непомерная жадность, которая когда-то привела ее к нему в постель. Тогда она рассчитывала стать его законной женой. Он выгнал ее, уличив в измене. Теперь же она надеялась подобраться к наследству Хмелевских через сына. «У меня все бы получилось, если бы не этот придурок Злотый. Вот с кем я просчиталась! У тебя, Хмелевский, должен был остаться один наследник – мой сын!» – она выкрикнула это уже в последнее мгновение перед тем, как ее увел полицейский.



Не полюбить мальчика было невозможно. В поместье все, начиная с кухарки и заканчивая бабушкой Зосей, баловали его кто чем мог. Однако Михаэль, усмотревший в такой слабости домашних один только вред для будущего своего помощника, нанял ему учителя, сам определил программу обучения и строго контролировал выполнение заданий. А маленький Виктор этому был только рад. Первые шесть лет жизни он провел с матерью и няньками по большей части в городской квартире, изредка получая порцию внимания от ныне покойного мужа Вероники, по возрасту больше подходившему ему в дедушки.

Но любимицей мальчика стала Катя. Он ждал появления племянника едва ли не больше, чем остальные, включая его, Казимира. Ему пока не говорили, что через два дня, после суда над Алексом Злотым, Катя улетает обратно в Россию.



Казимир со страхом наблюдал, как слабеет мама Зося. Арест Алекса не был для нее неожиданностью, но как с этим смириться? Проходя мимо ее спальни, он останавливался, прислушиваясь к звукам, слабо доносившимся из-за плотно закрытой двери. Мама Зося часто разговаривала сама с собой. Но разобрать отдельные слова не удавалось. Он тихо стучал, но голос ее тут же смолкал, а дверь не открывалась. Он уходил, понимая, что мама ни с кем не хочет делить свою боль.

Казимир стал часто задумываться, что счастье всегда ходит рядом с горем. Нельзя быть безоговорочно счастливым, у судьбы обязательно припасено очередное испытание. После последних событий он стал фаталистом.

«Катя… Как она пережила этот перелет с Алексом на одном лайнере? Как решилась на это?» – Казимир до сих пор с ужасом вспоминал этот звонок из аэропорта Самары. Она сообщила ему, что Алекса конвоируют в Краков, а она летит этим же рейсом. Он даже не нашелся, что ей ответить в первый момент. Только на просьбу встретить выдавил торопливо: «Да, конечно!» Ее встречал Михаэль со своей невестой Элиной, которая хорошо знала Катюшу и ее приемную семью. Заплаканную, обессиленную, они привезли ее в поместье, где уже ждал семейный врач. Слава создателю, все обошлось. Катя понемногу приходила в себя, поначалу общаясь только с мамой Зосей – их объединила любовь к Алексу. Сейчас она ждет суда, чтобы в последний раз увидеть любимого. «Сильная моя девочка!» – не без гордости, но с болью за дочь подумал он, отходя от окна.

Присев в кресло перед камином, Казимир взял в руки старый альбом с фотографиями. Он помнил все, что рассказывала ему о предках приемная мать Клара Хмелевская. Но она не могла ему ничего рассказать о детстве отца и его сестры в России. Ему об этом поведала сама мама Зося. Она не обвиняла власть, убившую ее родителей, не оправдывала брата, ставшего вором, свою помощь ему, лишь сожалела, что не может никому передать свой дар, доставшийся ей от бабушки. Дар, которым боялась пользоваться всю жизнь, страшась знаний о судьбах близких ей людей. «Я отказалась помогать людям, тем самым совершила грех, за который заплатила смертью сына и тяжелой судьбой внука. Я должна исправить эту ошибку!» – говорила она ему. Казимир не спорил с ней, однако смутно сомневался в правильности ее рассуждений. Он не был фанатично верующим человеком, но и колдовской мир духов, гаданий и ведьм был от него далек.

Сейчас, наблюдая за ней и Катей, Казимир догадывался, что преемницу мама Зося все же нашла. Но надеялся, что она соберется на тот свет еще не скоро и Катя до того успеет родить ему внука и вырастить его до самостоятельного зрелого возраста.

Он еще не решил, полетит ли с Катей в Россию. Одну ее отпускать Казимир боялся, до родов оставалось чуть больше месяца. А как сказал их семейный доктор – учитывая постоянный стресс, в котором находилась его дочь последнее время, роды могут начаться преждевременно. Но уговорить Катю остаться здесь ни ему, ни маме Зосе не удалось. «Я хочу, чтобы Александр родился в России. И вне моего брака с Шустовым! Я должна успеть развестись с ним до родов!» – заявила она. Катя почему-то была уверена, что муж без сопротивления откажется и от нее, и от ребенка. «Что же за моральный урод этот твой Шустов!» – возмущалась мама Зося, слушая ее рассказ о муже. Но узнав, что он родной внук того самого человека по фамилии Леонтьев, который был дознавателем по их с братом делу, пришла в ужас. «Как занесло нашу девочку в эту семью?» – задала она вопрос вслух и только покачала головой. «А старшая внучка генерала чуть не истребила всех твоих внуков, мама Зося!» – добавил он тогда, сам в который раз ужасаясь зловещим переплетениям судеб двух семейств.



Казимир услышал звон колокола над парадным входом – так в его поместье было принято созывать домочадцев к накрытому столу. После обеда он собирался зачитать всем свое завещание.





Глава 56




– Борин, не лезь в тарелку немытыми лапами! – Даша весьма ощутимо хлопнула его сложенным вдвое кухонным полотенцем по протянутой к верхнему пирожку руке, но отнять у него добычу уже не смогла.

– А мытыми лапами можно? – рассмеялся он, быстро откусывая половину восхитительно вкусного печева соседки Галины и уворачиваясь от второго удара. Полотенце было зажато в левой руке жены, правой она держала еще одно блюдо с пирожками, глазами выискивая место на столе, куда бы можно было его поставить. – Помочь?

– Иди уже… в ванную! Только, тихо – Стаську уложила отдохнуть, чтобы она могла вечером подольше с нами посидеть.