Так близко к горизонту

– Дэнни?

– Да?

– Почему ты соврал мне насчёт своих родителей?

Он вздохнул, сел и посмотрел на меня:

– Ложь была гораздо проще, чем правда. Извини.

– Они всё ещё живы?

– Да. Никакой аварии не было.

Я тоже села и притронулась к его левой щеке:

– Про это ты тоже соврал?

– Нет. Так действительно и было. Но это было не нечаянно. Отец осознанно ударил меня по лицу бутылкой. Версия с несчастным случаем была только для больницы. Там они зашили рану двенадцатью швами.

– Почему он сделал это?

– Мы сильно поссорились в тот вечер. Он был пьян так, что едва стоял на ногах, и я знал, что мне не стоит открывать рот. Но слово за словом, и в приступе ярости он ударил меня.

Холодный пот заструился у меня по спине, когда я представила, как должен был выглядеть дом его родителей. Сколько нужно ненависти, чтобы бить другого человека бутылкой? Не говоря уже о том, что это твой собственный ребёнок.

– Сколько тебе было лет?

– Тринадцать.

– Версия для больницы, – повторила я потрясённо. – И для чужих. Таких, как я тогда.

– Именно так, – признался он. – Всегда сохранять внешний лоск. Очень важно. Это я понял очень рано.

– Есть ещё что-нибудь, о чём мне следует знать?

Я и сама не знала, откуда взялся этот вопрос. Было очевидно, что он многое скрывает от меня. Чтобы защититься, как сказала Кристина. Но постепенно я начала осознавать, что он делал это по большей части для того, чтобы защитить меня.

– Да, – задумчиво произнёс он. – Есть ещё кое-что. Но уже не сегодня.

– Почему?

– Я должен всё обдумать, – объяснил он. – С места в карьер не получится. Кроме того, информации на сегодня более, чем достаточно.

– Просто расскажи всё, – продолжила наседать я.

Он погасил свет, лёг и натянул одеяло до плеч.

– Спокойной ночи, Даки.

– Спокойной ночи, – с нажимом сказала я и ещё немного посидела.

Потом я тоже легла и придвинулась к нему. Я уже весь вечер навязывалась ему, но из этого ничего не выходило. Я незаметно скользнула рукой под его одеяло. Как будто он только того и ждал, он тут же схватил мою руку, переплёл свои пальцы с моими и прижал к матрацу. Мне стало ясно, что до утра он не отпустит меня.





⁂


На следующих выходных был день рождения у моей мамы и у моего деда, поэтому мы с Дэнни весь день провели в кругу моей семьи, у дедушки с бабушкой. Я боялась, что вся эта суета и чужие люди будут тяжелы для него, но снова ошиблась в нём. Ему это не только не мешало, а, казалось, даже доставляло удовольствие. Он нравился моим родственникам, часами мог слушать рассказы стариков, и я много раз спрашивала себя, откуда у него столько терпения. Я обратила внимание, что он любит детей, и эта симпатия была взаимной. Они всё время приносили ему свои игрушки, таскали его с собой в сад или бесились вокруг него. Внезапно я ясно увидела его в роли отца семейства.

Вечером я уже очень хотела вернуться к нему, потому что у меня гудела голова и я мечтала о покое, а он всё ещё был полон сил и находился в прекрасном настроении. И, вероятно, готов был проделывать то же самое каждые выходные, если бы я его об этом попросила. Внезапно я с болью осознала, как сильно ему не хватает семьи. Меня преследовали вопросы о его матери, которая, очевидно, существовала. О том, где она, какая она? Поддерживают ли они связь? Есть ли у него братья и сёстры? Мне не верилось, что в Германии он совершенно один. Я решила, что при случае спрошу о его матери и настою на том, чтобы он представил меня ей.

Мы придумали ритуал перед сном, с которым он быстро свыкся. Укладываясь вечером в кровать, мы ещё немного разговаривали, потом я поворачивалась на левый бок, а он прижимался животом к моей спине. Потом Дэнни клал руку мне на бедро и переплетал свои пальцы с моими. Так он мог контролировать меня и не беспокоился о том, что я могу к нему притронуться там, где он не хочет. Не знаю, спал ли он в те первые выходные. Если да, то точно некрепко, так как я просыпалась каждое утро в той же позе, в которой уснула. Он не выпускал меня ни на мгновение.





Август 2000 года





Тот жаркий субботний день мы решили провести спокойно. Рано утром я уехала с Лайкой в конный клуб. Дэнни сначала пошёл бегать, а потом уехал на тренировку в Центр спортивных единоборств.

В обед я отвезла собаку к родителям и одна вернулась к Дэнни. Лайка так ослабела от жары, что мне не хотелось тащить её ещё раз. Мы с Дэнни погуляли с Майей. Совсем недолго, потому что было на самом деле очень жарко. Потом мы устроились под раскидистой липой около загона для пони и размышляли, стоит ли пойти в открытый бассейн, но лень одолела нас. Так что мы удовлетворились тем, что купили на заправке мороженое, опустили ноги в ручей и стали слушать музыку. К музыкальному вкусу Дэнни нужно было привыкнуть. Либо громыхала мрачная эпическая музыка, которую он врубал на полную мощь, либо он включал англоязычные баллады с многозначительным текстом. Я часто не понимала смысл – мешал языковой барьер или просто я была слишком поверхностной. Но он всегда объяснял мне его или пытался философствовать.

Мы перекусили в каком-то маленьком пабе и провели остаток вечера на диване. Кристина ещё с пятницы была у подруги и намеревалась вернуться только в воскресенье. Она объявила, что непременно хочет снова проводить больше времени с Наташей, но мне казалось, что она хотела дать нам с Дэнни больше возможностей побыть наедине.

Мы смотрели «Матрицу». Дэнни лежал на спине. Я много раз ловила себя на том, что тайком поглядываю на него, вместо того, чтобы следить за запутанным сюжетом. Дэнни посмеивался. Хотя мне никак не удавалось понять шутки в фильме, я невольно смеялась с ним. Как всегда. Он поймал меня в свои сети.

Я на коленях подползла к нему и легко притронулась к волоскам на его загорелой руке. Он медленно поднял взгляд и внимательно посмотрела на меня. Моё сердце замерло, а в животе всё больно сжалось. Приглашающим жестом Дэнни протянул мне руку и хлопнул себя по груди, чтобы показать, что я могу лечь на него, что я и сделала, положив голову на его плечо. Он обнял меня, мягко прикоснулся губами к моему лбу и с нежностью убрал несколько прядей с моего лица. У меня тут же побежали мурашки по коже и дрожь удовольствия по спине. С надеждой я повернула голову к нему, мои губы искали его, и он ответил чувственным поцелуем.

«Сегодняшний вечер подходит идеально, – подумала я. – Тины нет, и мы одни».

Сантиметр за сантиметром я придвигалась всё ближе к нему, пока мы всё так же страстно целовались. Пальцами я вцепилась в его футболку и попыталась снять её. В этот момент Дэнни с улыбкой оторвался от меня:

– Мы должны остановиться.

«Почему?»

Я настойчиво сунула руку под его футболку, намереваясь провести ею выше. Он взял мою руку и решительно вернул её обратно на моё бедро.

– Нет, – сказал он добродушно, но уверенно. У меня стало пропадать терпение, и я спросила, почему же мне не позволяется его трогать.

– Почему я не могу тебя трогать?

– Потому что я не хочу.

– Отлично! – буркнула я. – Что бы ты сказал, если бы не смог трогать меня?

Он поднял руки вверх:

– Не вопрос. Я не буду больше это делать.

Вздохнув, я положила руку ему на плечо:

– Дэнни, я не это имела в виду. Нам надо как-нибудь обсудить эту тему.

Он никак не отреагировал, только снова скрестил руки на груди и отвернулся от меня.

– Это из-за того, что твой отец делал с тобой, – хотя я, в общем, знала ответ, фраза всё равно прозвучала как вопрос.

Он коротко взглянул на меня, его глаза расширились. Затем он порывисто встал и вышел из комнаты. Покачивая головой, с поникшими плечами я пошла за ним. Он сидел в спальне на кровати и смотрел в окно.

– Дэнни, – снова начала я. – Я же знаю. Он издевался над тобой.

– Издевался? – его голос прозвучал холодно и насмешливо.

«Чёрт! Не стоило об этом заговаривать… Теперь дай ему немного времени…»

Дэнни вскочил с кровати и принялся расхаживать по комнате.

– Издевался, – с сарказмом резко повторил он, словно это слово не в полной мере отражало то, что с ним делали.

– Он насиловал меня, – крикнул он внезапно.

Я почувствовала, что падаю с какой-то невообразимой высоты. Подозревать что-то подобное и услышать это сказанным напрямую – две разные вещи.

– Понимаешь? – он почти кричал. – Он насиловал меня. Снова и снова. Больше двух лет. Мать знала об этом и ничего не предпринимала. Ничего!

– Может, она всё же не знала?

– Знала. О, знала. Она точно знала, что он делал. Он часто бывал в моей комнате часами, ночами. Она слышала нас. Он кричал на меня, я плакал, звал её и умолял что-нибудь сделать. Она игнорировала всё. Игнорировала меня. Она соткала для себя собственную реальность.

Он метался по комнате, как тигр к клетке, и всё время обеими руками проводил по волосам. Он ругался на английском себе под нос.

– Зачем я вообще тебе это рассказываю? – без перехода крикнул он мне. – Ты и так всё знаешь.

– Потому что тебе может стать легче, если ты расскажешь мне об этом. И потому что мы должны понять, как с этим быть.

Он фыркнул.

– Я рассказывал это в суде. Бесконечно много раз. Абсолютно чужим людям. Знаешь, как чувствуешь себя в такой ситуации? Когда нужно рассказывать чужим людям такое дерьмо? Я сидел в суде и чувствовал себя виноватым, а мой отец только глупо ухмылялся, как будто он имел на это право.

Без предупреждения он ударил ногой по шкафу. Хотя на нём были только носки, дерево сразу треснуло. Этого ему было недостаточно. Он снова и снова бил по боковой стенке, пока шкаф не развалился.