Темная вода

Нина кричала и из-за крика своего не замечала, что заглох мотор, а джип остановился. Распахнулась задняя дверца, и чьи-то крепкие руки вытащили и ее и Темку из салона под холодный свет звезд.

– Не ори! – рявкнул над ухом строгий, когда-то знакомый, а сейчас позабытый голос. – Не пугай малого. Давай занесем в дом и посмотрим.

Она пугает? Она, а не та призрачная тварь, что неслась вслед за ними? Это она пугает?!

– Я сказал, успокойся! – Кто-то тряхнул ее за плечи, а потом вырвал из рук Темку. – Все, я несу его в дом!

– …Что у вас тут? – Этот скрипучий голос тоже был когда-то ей знаком. Шипичиха. Злая старуха, что приютила их с Темкой на пару ночей. – Ты чего орешь, девка? – Ее не тряхнули, ее ударили. Сухой, как высохшая ветка, ладонью хлестнули по щеке, приводя в чувство. – Ну, можешь соображать? – Бледный свет луны заслонила высокая тень. – Или еще раз по мордасам перетянуть?

Нина молча кивнула. От этой тени веяло не только злостью и раздражением, но еще и уверенностью. Уверенность – вот то, чего ей так не хватало в последние дни.

– Тогда в дом! – приказала тень и растворилась в темноте.





* * *


Чернову было проще думать про испорченную обшивку джипа, чем о той твари, что сумела такое сотворить. Вопрос с обшивкой требовал лишь времени и финансовых вливаний, а вот как быть со всем остальным? Со зверюгой, которая гналась за ними пару километров? С бьющимся в истерике малым? С его до смерти напуганной маманькой?

Полегчало, только когда на их вопли из покосившегося домишки вышла старуха. Высокая, крепкая, злая. Она оттеснила Чернова от Нины, мельком глянула на малого, которого он прижимал к себе с беспомощной растерянностью, а потом влепила Нине оплеуху. Чернову и самому хотелось, но женщин бить нельзя. Тем более она ведь не виновата. Он бы и сам с радостью поорал, если бы знал, что после этого отпустит.

– В дом! – велела старуха им обоим и направилась к двери, возле которой суетилась маленькая косматая тень. Псинка. Самая обыкновенная псинка. Никаких тебе красных глаз и охренительных когтей, но мимо нее Чернов протискивался осторожно, бочком. Мало ли что…

– Сюда клади! – Старуха указала на кровать, над которой висел плюшевый коврик с оленями.

Такой раритет Чернов видел только в исторических фильмах. Подумалось вдруг, что коврик бы ему тоже сгодился, вещь с историей и вполне себе в духе. Он осторожно положил малого на кровать, и к нему тут же сунулась Нина, принялась ощупывать сначала лоб, потом руки, потом стащила кроссовки.

– Убери ее, чтоб не мешала, – приказала старуха таким тоном, что еще попробуй ослушайся. Не зря, выходит, Яков ее побаивался. Теперь вот и он, Чернов, будет побаиваться. Как ни крути, а лучше бояться старую ведьму, чем чудище лесное.

Отрывать Нину от малого пришлось силой. Может, и не получилось бы, потому что силы в ее тщедушном теле вдруг оказалось немерено. Снова помогла старуха, глянула через плечо, спросила:

– Сыну добра желаешь?

Нина замерла, перестала вырываться.

– Тогда не мешай. Прими как данность, что ребенок у тебя особенный. И судьба у него особенная.

– У него жар… – Мышцы ее под пальцами Чернова были словно каменные. Такие же твердые и такие же холодные. – Ему нужно в больницу.

– Не нужно. – Старуха погладила Темку по голове. Чернов тоже погладил… Темкину мамашку. – Ты его и свою судьбу враз переменила, как только явилась к Темной воде. Там теперь ваше место.

– Нет. – Нина мотнула головой, то ли стряхивая ладонь Чернова, то ли не соглашаясь со старухой.

– Да! Проросли корни. Теперь не выдрать. Пока все не решится, вам от Темной воды ходу нет.

– Какие корни?! Что решится?! – Кажется, Нина оживала, словно бы выходила из транса. – Мы уедем отсюда! Завтра же утром уедем!

– Воля твоя. Только если уедете, то обоим вам не жить. Тебя уже однажды отсюда с корнем выдрали. Ты не помнишь, что было? – Старуха усмехнулась. – Конечно, откуда тебе помнить, ты ж три месяца при смерти была. Еле вытянула я тебя. Хочешь для сына своего такой доли? Хочешь его судьбой рискнуть? Так я тебя не держу! – Она распахнула дверь, и в комнату тут же юркнула лохматая собачонка, юлой завертелась у хозяйкиных ног.

– Что мне делать? – Нина больше не сопротивлялась. Наверное, если бы Чернов ослабил сейчас хватку, она упала бы на пол, рухнула, как каменный истукан. – Как мне ему помочь?

Старуха если и слышала вопрос, то отвечать не спешила. Она кружила по комнате, складывая в плетеное лукошко какие-то вещи. Чернову показалось, что травы и склянки. Малой лежал на кровати ни живой ни мертвый, страшно глянуть. Чернов решительным шагом подошел к кровати. Травки – это, конечно, хорошо, но не в данном случае. Беглый осмотр подтвердил самые худшие подозрения. Определенно, у малого жар, температура под сорок, если не больше. Тахикардия и хрипы в легких. Такие хрипы, что слышны безо всякого фонендоскопа. Черт! И когда все началось? Нормальный же был малой! Еще полчаса назад лопал мороженое… В город его надо. И как можно быстрее! Он уже открыл было рот, но старуха не позволила и слово сказать, заговорила сама:

– Ты, парень, бери мальца и неси в свою машину. А ты, – она ткнула узловатым пальцем в Нину, – не вздумай мне по пути истерики устраивать.

– Куда едем? – осведомился Чернов своим специальным тоном.

– К Темной воде. – Старуха распахнула дверь, посмотрела на них с Ниной одновременно требовательно и выжидающе.

– Мадам, – Чернов говорил медленно, подбирал слова, – с какого перепуга к Темной воде? – Он едва сдерживался, чтобы не заорать. Пока еще сдерживался.

– Слушай меня, мальчик! – А вот старуха слов не подбирала. – А чего это ты лезешь не в свое дело? Или все-таки в свое? – Она сощурилась, посмотрела на Чернова так, будто все про него знала. А может, и знала. Может, она и в самом деле ведьма. – Бери малого и неси в машину! – сказала как отрезала.

Чернов покачал головой, взял мальчика на руки. Он отвезет. Непременно отвезет! Только не к Темной воде, а в районную больницу, подальше от этого дремучего мракобесия.

– А погодь! Постой-ка… – Старуха стащила с шеи похожие на четки деревянные бусы, принялась с сосредоточенным видом вертеть их в руках. На бусинах был вырезан узор, на каждой свой собственный. Чернов засмотрелся. Нина тоже.

– Малого в машину! – Приказ Шипичихи донесся до него словно издалека. Чернов моргнул, стряхивая морок, покрепче перехватил Темку, шагнул в дверной проем. Нина вышла следом.

Отпускать начало, лишь когда он оказался за рулем и завел мотор. Из головы медленно уходил туман, не оставляя после себя места нерешительности. Шипичиха права. Только на Темной воде можно спасти этого особенного мальчика. Как? Так не его это дело…


Мысли выходили странные, послушные, словно чужие, но противиться им не было никакого желания.

– Трогай! – велела старуха, проворно забираясь на пассажирское сиденье и прилаживая у ног накрытое льняной салфеткой лукошко.

Нина сидела сзади, Темкину голову она положила себе на колени и теперь молча гладила его по волосам.

– А на нас тут зверюга какая-то напала, – сообщил Чернов буднично. – Часом, не знаете, что за зверюга такая?

– Часом знаю.

– Но нам не расскажете?

– Другим разом.

– А доживем? – Чернов скосил взгляд на старуху. – Зверюга, знаете ли, огромная, красноглазая. И это я безо всякого преувеличения.

– Доживете, если не будете пустых вопросов задавать, – проворчала старуха и отвернулась к окну. А Чернов подумал про охотничье ружье, которое бесполезно томилось в сейфе его нового дома. Ружье надо бы перенести в джип. На всякий пожарный случай. Чтобы было чем отбиваться от зверюшки.

Как только выбрались на нормальную дорогу, он прибавил газу. На большой скорости зверюшка их не догонит. Да и странно было бы думать, что она все еще ошивается где-то поблизости. Небось пошла давить деревенских курей. Куры-то небось добыча попроще.

Загорины остались позади, дорога вела к «Стекляшке». Там, у магазина, кипела светская жизнь, ярко горела иллюминация, народ высыпал на улицу, наверное, перекурить или подышать в антракте свежим воздухом. Чернову невыносимо сильно захотелось туда – к привычной обывательской жизни, к бардовской песне и Ксюшиному кофе, но Шипичиха следила зорко, словно читала его мысли, и «Стекляшка» тоже осталась позади, прощально мигнув яркими огнями. Дальше кромешную тьму освещал только свет фар. Джип сполз с асфальтовой дороги на гравийку, покатился мимо Светлой воды. Здесь кое-где тоже встречались проблески жизни в виде желто-оранжевых огоньков костров и подсвеченных изнутри силуэтов палаток. На дальнем берегу огромным сияющим лайнером выделялся главный корпус пансионата.

– Тормозни, – велела Шипичиха, и Чернов послушно остановил машину. – Ждите, я скоро.

Она вытащила из лукошка какую-то склянку, выбралась из машины и растворилась в темноте.

Отсутствовала старуха недолго. Чернов только и успел спросить у Нины, как дела. Он спросил, а она ничего не ответила, затаилась на заднем сиденье, гладила малого по голове. Где-то в недрах души защемило не то от боли, не то от непонятной досады. Чернов скрипнул зубами, отвернулся, вцепился в руль. Смотреть нужно было не на Нину, а по сторонам. Во все глаза смотреть, чтобы не пропустить, не дай бог, зверюшку.

Вместо зверюшки под свет фар вышла Шипичиха, забралась в салон, сунула склянку обратно в корзину. В склянке что-то плескалось.

– Трогай! – велела, словно Чернов был извозчиком на лошади, а не водителем вполне себе крутого авто.

Он не стал спорить, тронул.

А у Темной воды жизнь замерла. Вот, кажется, только-только до слуха доносился нестройный хор нетрезвых голосов, из последних сил тянущих что-то залихватское и блатное. И вот уже оглушающая, осязаемая тишина. Чернов все никак не мог привыкнуть к тому странному, противоестественному покою, что царил на Темной воде. Да, наверное, к такому и не привыкнешь.

Нинин дом выступил из темноты черной тенью. Брошенный дом затаился и, кажется, затаил обиду.

– Выноси малого, – велела Шипичиха и выбралась из салона.

– Я сама! – Нина не позволила Чернову даже дотронуться до Темки, вцепилась в него мертвой хваткой.

Пришлось тащить из салона обоих, сначала тащить, а потом придерживать, чтобы не свалились. Нину шатало, от каждого движения она шипела и морщилась, но сына из рук не выпускала. И с Шипичихой не спорила, слушалась ее беспрекословно. К слову, и сам Чернов слушался. Умом понимал, что старуха ими то ли манипулирует, то ли управляет, но сопротивляться этим манипуляциям не хотелось. Шипичиха знала, что делать.

– В воду неси! – Шипичиха и сама вошла в воду, прямо в одежде, только боты скинула на берегу.

А Нина даже разуваться не стала, сунулась в озеро как была. Чернов тоже сунулся. Но его здравомыслия хватило, чтобы сбросить кроссовки и закатать джинсы. Вот только оказалось, что зря закатывал, идти пришлось далеко и глубоко, считай, по грудь. Знал бы, разделся целиком.

– Дай сюда. – Старуха, которая брела впереди, словно указывая им путь или прокладывая фарватер, развернулась к Нине лицом. Лицо ее, к слову, было страшное. Если бы загоринской творческой интеллигенции вздумалось основать театр, Шипичиха могла бы играть всех монстров без исключения. Бледный свет полной луны был тем еще гримером. Старуха словно примеряла жуткие маски, одну за другой. Или лица чужие примеряла…

Нина медлила, прижимала Темку к груди, держала над водой. Чернов ее понимал, он бы и сам медлил. Что это на них вообще такое нашло? Малому надо в больницу, а не водные процедуры…

За спиной у Шипичихи послышался громкий всплеск. Если рыба, то огромная. Чернов сразу же представил себе гигантского сома или реликтовую щуку. Или еще какую хрень пострашнее… Всплеск повторился, и над теплой, как парное молоко, водой поплыл не то шорох, не то шепот, заставляющий вставать дыбом волосы.

– Не пускай… – велела Шипичиха тоже шепотом. Вот только Чернов так и не понял, к кому из них она сейчас обращалась. – Придержи их, мы скоро управимся.

А плеск сделался таким… отчаянно-злым, словно там, за спиной у старухи, сражались огромный сом с реликтовой щукой. Или еще с какой хренью… Не на жизнь, а на смерть сражались…

– Дай мне малого! Быстро! – рявкнула Шипичиха и с неожиданной силой вырвала Темку из Нининых рук. Вырвала, чтобы с головой макнуть в темную воду.

Нина дико закричала, и крик ее подхватили десятки женских голосов. Во всяком случае, растерявшемуся Чернову так показалось. Он кинулся к старухе, пытаясь нашарить под водой Темку. Сначала нашарить, а потом и вытащить. Сумасшествие! Чертов морок и сумасшествие!!! И как он только повелся?!

Не пришлось ни нырять, ни вытаскивать. Старуха шагнула к нему сама. Мальчик лежал на ее вытянутых руках белый и неподвижный, будто мертвый.

– Бери, – сказала Шипичиха голосом смертельно усталого человека, а потом добавила: – Тащи их из воды! Да побыстрее!

Нина уже рвалась к сыну. Чернов поймал ее за шкирку, как котенка, поволок к берегу, словно на буксире. У него было всего несколько мгновений, чтобы обернуться. Наверное, оборачиваться не стоило, получилось бы сохранить трезвость мышления. Но он обернулся…

Старуха стояла спиной к берегу, лицом к озеру, раскинув в стороны руки. Казалось, что она собственным телом защищает их с Ниной от кого-то невидимого. Или видимого?..

Он видел… Видел, хоть и не верил своим глазам. Из темной воды одна за другой выныривали черные тени. Нет, не выныривали, а словно бы вырастали, отпочковывались от этой воды. Гибкие, худые, длинноволосые, с черными провалами вместо глаз.

И шепот… Теперь уже точно шепот под аккомпанемент плеска волн. То ли песня, то ли молитва. Мертвый хоровод из мертвых женщин, вокруг старухи…

Чернов ломанулся к берегу. Плевать на мертвых теток, даже на Шипичиху плевать! Малой и Нина пока еще живы, и вытащить их из воды – его наипервейшая задача. А за спиной вдруг раздался вой… От этого воя дыбом встали не только волосы, но и отросшая за пару недель борода. Вода вокруг сделалась сначала ледяной, а потом тронулась тонкой корочкой льда, которая ломалась под напором с противным хрустом. Подумалось вдруг, что это все понарошку, что любезная Ксюша втихаря подмешала им в кофе какой-то психотроп. Может, из злого умысла, а может, по доброте душевной, чтобы вечер живой музыки стал для них незабываемым. Как бы то ни было, но от мысли этой стало легче. Психотропы выветрятся рано или поздно, а с поехавшей крышей придется жить всю оставшуюся жизнь.