Темная вода

Мобильный звонил долго и настойчиво, и все это время Нина, кажется, не сделала ни единого вдоха. А когда звонок оборвался, стало еще тяжелее. Потому что ничто не может сравниться со страхом ожидания. Ожидание это может свести с ума. Уже сводит…

Тишина длилась недолго, черный экран мобильного снова вспыхнул и завибрировал, сообщая о приходе эсэмэски. Нина тихо вскрикнула и едва не выронила телефон. Ее решимости не хватило на то, чтобы ответить на звонок, но едва-едва хватило на то, чтобы прочесть сообщение.

«Я иду за тобой, сука».

Все-таки она выронила телефон. Замешательство было похоже на анабиоз, но длилось совсем недолго. Нина упала на колени, подхватила мобильный, с тихим воем, ломая ногти, попыталась вскрыть его корпус. Получилось не с первой и даже не со второй попытки, потому что управлял ею сейчас не разум, а паника. Именно паника заставляла ее выть по-звериному, в кровь обкусывать губы и ломать ногти о неподатливый пластик. В чувства ее привел голос Темки. Сын уже ждал ее в спальне и требовал сказку.

– Я сейчас приду, сына! – Нина очень старалась, чтобы голос ее звучал обычно. Кажется, у нее даже получилось.

Вскрыть мобильный тоже получилось. Она не знала, как нужно действовать, не понимала, можно ли отследить ее по телефону, поэтому на всякий случай уничтожила все: и мобильный, и сим-карту, а потом дрожащими руками собрала с пола осколки и отнесла в мусорное ведро на кухне. Здесь же, на кухне, Нина опустилась на табурет, сжала виски руками, попыталась дышать полной грудью, попыталась успокоиться.

Он написал, что идет за ней. Значит ли это, что он ее уже нашел? Или все еще ищет, но в ярости и нетерпении не может удержаться от того, чтобы не подать ей весточку, не прислать эту черную метку? Это было в его характере. Вполне. Нетерпение и ярость, от которой белеют глаза, которая крушит все на своем пути, ломает мебель и… ребра.

Нина вытерла выступивший на лбу пот, посмотрела на шкафчик для посуды. Когда она уложит Темку, ей найдется чем заняться. А пока она должна подумать.

У нее удивительным образом получалось читать сказку сыну и размышлять над сложившейся ситуацией. Нет, «размышлять» – это слишком нормальное, слишком обыденное слово, она не размышляла, она лихорадочно искала выход. Он мог узнать про этот мобильный. Возможно, вышел на кого-то из ее заказчиков, возможно, выяснил каким-то другим образом. Но про этот дом не знает никто! Про этот дом знали только они с мамой. Мамы больше нет, а Нина не рассказывала никому. Ей некому рассказывать. Можно ли отследить ее местоположение по телефону? Нина не знала. Наверняка она знала только одно: он никогда не оступится, а ей нельзя уходить далеко от Темной воды. И даже если она попробует торговаться, если отдаст ему то, что ему нужно. Теперь она знает, что ему нужно, выучила наизусть каждую чертову цифру. Ему окажется этого мало. После того, что он сделал, после того, что сделала она, он никогда и ни за что не успокоится. В тот раз он не пожалел ее, но пощадил Темку, не дал ему увидеть все это… то, что он сделал с его матерью за плотно закрытой дверью. И она была ему за это почти благодарна. Она глотала боль и крик, она в кровь искусала губы, только бы Темка не услышал, только бы весь этот ужас его не коснулся…

Темка уснул на середине сказки. На краю его подушки лежала деревянная лошадка из коробки с игрушками. А на краю Нининой подушки лежала Клюква и бессмысленно таращила в потолок свои пуговичные глаза. Нина осторожно сползла с кровати, на цыпочках вышла в кухню, достала из-за шкафчика ружье и коробку с патронами. Если – нет, теперь уже, – когда он придет за ними с Темкой, она будет готова. Готова ко всему…

Она не оказалась готова к тому, что в окно постучатся. Но ружье к плечу вскинула. Это было совершенно инстинктивное движение, почти такое же инстинктивное, как то, которым прошлой ночью она схватила навку за волосы.

С той стороны стоял незнакомец. Вернее, это сначала Нине показалось, что незнакомец, а потом она услышала приглушенный стеклом, но все равно злой голос Чернова:

– Нина, опусти ружье и впусти меня!

Впусти меня! Почти вампирская просьба. Вот только у Темной воды не водятся вампиры. Русалки и утопленницы водятся, Сущь водится, а вампиров нет…

– Я стучал в дверь. Ты не слышала?

Она не слышала. Она была слишком погружена в свое прошлое, поэтому выпустила из-под контроля настоящее. А он изменился. Без бороды и усов он стал гораздо моложе, словно другой человек. Другой, но со взглядом Чернова.

На негнущихся ногах Нина прошла к двери, положила руку на засов. Нацарапанные на нем символы не светились в темноте. Наверное, это означало, что снаружи спокойно, что магическая сигнализация работает исправно.

– Открывай, – велел Чернов с той стороны.

Нина сделала глубокий вдох и распахнула дверь. Он не вошел, а ворвался и каким-то совершенно мимолетным движением отобрал у нее ружье. Нина не сопротивлялась, лишь подумала, что впредь нужно быть готовой и вот к такому… к тому, что тот, кто сильнее, может силой своей воспользоваться. Однажды уже воспользовался. Больше она не позволит.

Прежде чем сказать хоть что-нибудь, Чернов задвинул засов. Задвинул, оглядел Нину с ног до головы, а потом спросил:

– Сюда кто-то приходил? Кто-то, кроме меня, уже стучался в твою дверь?

Не стучался, но рано или поздно постучится. Или, что вероятнее всего, войдет без стука, по-хозяйски. И речь сейчас не об утопленницах, не о навках, а о ком-то гораздо более страшном.

– Нет. – Она нашла в себе силы ответить.

– Откуда ружье? – Он проверил затвор, глянул на коробку с патронами, многозначительно хмыкнул: – Пули серебряные?

– Обычные. – Чтобы убить того, кто войдет в ее дом без спросу, ей не нужны серебряные пули.

– А ружье?

– Нашла в кладовке. Зачем ты пришел?

Прозвучало совсем негостеприимно, хотя она была рада, что он рядом. Пусть бы задержался подольше. У нее еще очень много кофе. И сладости, которые принес Сычев, еще остались. Их хватит до самого утра.

– Решил пожить у тебя. – Чернов аккуратно поставил ружье в угол возле двери.

– Зачем?

– Затем, что вы ко мне вряд ли переберетесь.

– Мы не переберемся. – Она ничего не понимала. Сказать по правде, сейчас все ее мысли были о другом.

– Вот и я говорю, не переберетесь. А мне нельзя оставаться одному. – Чернов взял ее за руку, потянул обратно на кухню.

– Почему?

– Потому что морок, – ответил он многозначительно. – Если меня снова накроет, когда я буду один, никто меня не остановит.

– А я остановлю?

– Очень на это рассчитываю.


Это он зря, на нее нельзя рассчитывать. Она и себе самой не может помочь. Но все равно хорошо, что он пришел. Как же хорошо!

– Кофе будешь?

– Кофе буду. – Он уселся за стол, прислонился широкой спиной к стене, посмотрел на Нину строго и внимательно, спросил: – Что случилось?

– Ничего. – Она пожала плечами и даже легкомысленно хихикнула. Ей бы выпить. Водки или даже самогона. Упиться до беспамятства, чтобы не думать и не вспоминать, чтобы забыть вообще все. – Все нормально.

– Все нормально. – Он кивнул, соглашаясь с ее враньем. – Тогда почему ты гуляешь по дому с ружьем наперевес? – Не согласился. Не согласился и не поверил. Вот же какая досада…

– Я не гуляю. Я просто решила его проверить. Я не ждала гостей.

Вообще-то, ждала. И отныне будет ждать каждое мгновение своей жизни.

Кофе пили в молчании. Перед тем как сесть за стол Нина проверила сына, заглянула в тайник и под кровать. Если уж сходить с ума, то основательно.

– Чем занималась днем? – Наверное, Чернов решил придерживаться светского тона до самого утра. Или все намного проще и им не о чем разговаривать?

– Прибиралась. – Нина поплотнее закуталась в шаль. В теперь уже свою пуховую шаль. – Нашла много интересного.

– Покажешь?

Отчего же не показать? Надо же как-то коротать ночь. Нина сходила в гостиную и вернулась обратно с альбомом, положила его перед Черновым. Кончик шали коснулся его загорелого предплечья, Чернов скосил взгляд, взялся за шерстяной уголок, потер между подушечками пальцев. Наверное, у него тоже возникли сомнения. Ничего, они скоро исчезнут.

Он разглядывал альбом очень долго и очень внимательно. Некоторые фотографии даже вынимал из креплений и переворачивал обратной стороной, наверное, искал подписи и даты. А Нина и не догадалась. Больше всего ее волновал один конкретный снимок. Увидит ли Чернов на нем то же, что увидела она? У нее не хватило терпения, поэтому она спросила:

– Ты его тоже видишь?

– Сущь? – Чернов поднял на нее глаза, черные, цыганские глаза в обрамлении густых ресниц. Если бы не взгляд, с этими глазами и этими ресницами он сошел бы за парня с обложки, в равной степени безмозглого и обаятельного, но взгляд не оставлял места иллюзиям.

– Значит, видишь. – Нина еще и сама не понимала, что означает это ее открытие. Увидела ли мама то, что увидели они с Черновым? А если увидела, то почему не уничтожила этот снимок, почему безрассудно оставила в альбоме, который мог попасть в руки ее маленькой дочки?

Ксюша обмолвилась, что ее мама была несколько… легкомысленной. Касалось ли это легкомыслие лишь отношений с мужчинами или вопросов воспитания ребенка оно касалось тоже? Или Ксюша ошибалась? Или просто по-бабьи сплетничала? Нинина мама никогда не была легкомысленной.

А Чернов уже перевернул страницу. Теперь он внимательно изучал фото с рыбалки, разглядывал каждого из присутствующих и, кажется, узнавал. Он перелистал альбом от начала до конца, к некоторым снимкам возвращался несколько раз, а потом сказал:

– Ты очень на нее похожа.

– На кого?

– На свою маму. – Он перевернул страницу и постучал кончиком пальца по фото с селфи. – На нее.

Возможно, некоторое сходство имелось, вот только девушка перед зеркалом не была Нининой мамой. Нина не сомневалась в этом. И могла даже подтвердить свою правоту. Да, она уничтожила телефон и сим-карту, но под обложкой ее паспорта рядом с фотографией Темки лежала и фотография мамы.

– Ты ошибаешься. – Она протянула Чернову свой паспорт. – Вот моя мама. Я не знаю, кто эта девушка на фотографии.

Он изучал оба снимка очень внимательно, даже положил их рядом. А потом вдруг достал свой мобильный и сфотографировал Нину. Она не успела ни возразить, ни отвернуться, она не ожидала от него такого коварства.

– Сотри, – сказала срывающимся от ярости шепотом. – Сотри немедленно!

– Сотру. – Кажется, его совсем не удивила ее реакция. – Обязательно сотру, а пока посмотри.

Он положил свой мобильный между двумя снимками, придвинул их поближе к Нине, чтобы она лучше видела. Но она все видела и без того. Из трех женщин, фото которых лежали перед ней на столе, только две были похожи. И не просто похожи, а похожи как две капли воды. И что делать с тем фактом, что такого просто не может быть? Что делать с тем фактом, что Нина точно знает, кто из этих женщин ее мама?

– Видишь? – спросил Чернов.

– Это ничего не значит. – Она видела, но не хотела верить. Да и во что, собственно, она должна верить?

Чернов молча перевернул фотографию с селфи. На обратной стороне тем же стремительным почерком, которым были подписаны остальные фото, было написано: «Я и мой новый фотоаппарат». В животе у Нины сделалось пусто и холодно. Почти так же пусто и холодно, как в тот момент, когда несколько часов назад зазвонил ее телефон.

– Я и мой новый фотоаппарат, – повторил Чернов многозначительно, а Нине захотелось его ударить.

Зачем он лезет? Зачем вмешивается в ее жизнь?! Зачем пытается перевернуть все с ног на голову?! Она знать не знает, кто эта девушка!

– И вот это тоже она. – Чернов открыл альбом на самой первой странице, указал на коллективный снимок. – А вот это Яков и Сычев. А вот это, я думаю, Лютаев.

Нина тоже думала, что это Лютаев. Нет, она была в этом почти уверена.

– И на кого они все смотрят? На кого, Нина?

Она не стала отвечать. Она забрала у Чернова фотографию мамы и альбом, а собственный снимок стерла из памяти его мобильного. Чернов не пытался ей помешать, кажется, он смотрел на нее с жалостью. Можно подумать, ей нужна его жалость?! Можно подумать, осталось еще хоть что-нибудь, способное вышибить ее из седла. Нельзя вышибить из седла того, кто уже давным-давно валяется под копытами лошади…

Больше они не разговаривали. Нина не хотела, а Чернов не настаивал. Они даже разошлись по разным комнатам: Нина в спальню к Темке, а Чернов на тахту в гостиную. Он не собирался спать, вместо этого взял с полки первую попавшуюся книгу. Нина посмотрела, это снова оказалась «Дикая охота короля Стаха». Подходящая книга, вполне себе атмосферная, уснуть с ней будет тяжело.

…Вот только Чернов уснул. Кажется, Нина и сама задремала рядом с Темкой. Ее разбудил странный звук: не то шорох, не то скрежет, не то и вовсе шепот. Несколько мгновений она лежала неподвижно, затаив дыхание, всматриваясь в темноту перед собой, в темноте этой пытаясь нашарить сына. Темка спал, свернувшись калачиком.