Успеть до захода солнца

– Элис.

Элис вскинула голову, услышав голос Морин, и в ее взгляде промелькнула растерянность, когда она увидела Бодин.

– Она доктор? Она сиделка? Она из полиции?

– Нет, это моя дочь Бодин. Твоя племянница.

– Бодин. Элис Бодин. Мать говорит, что я Элис Энн Бодин.

– Я назвала ее Бодин в честь этой нашей линии.

– У нее зеленые глаза. У тебя зеленые глаза.

– Как у моей матери и у тебя. – Стараясь держаться непринужденно, Бодин шагнула ближе. – Мне нравятся твои кроссовки.

– Они розовые. В них не больно ногам. Я испортила свои тапки и носки. Это плохо и расточительно.

– Иногда вещи просто снашиваются. Ты вяжешь шарф?

– Он зеленый. – Элис почти с любовью погладила свое вязанье. – Я люблю зеленый.

– Я тоже люблю. Только у меня никогда не было интереса к вязанию.

Поджав губы, Элис обдумывала услышанное.

– У сестры есть дочка, – пробормотала она тихо. – У меня были дочки. Сестра сохранила дочку. Я не сохранила дочек. Мужчине нужны сыновья.

Бодин раскрыла было рот, но бабушка опередила ее:

– Приятная комната. Этот розовый такой веселый цвет. Тебе тут нравится? – спросила она.

– Тут не холодно. Мне не нужна шаль. Кровать мягкая. Окно смотрит на закат.

– Я тоже люблю смотреть на закат. Сегодня он роскошный.

Элис оторвалась от своего занятия, посмотрела в окно и ахнула.

Вязание выпало у нее из рук, а лицо преобразилось. Он вскочила на ноги, и Кора подобрала крючок и шерсть.

Небо за окном, казалось, наполнило яркими красками весь мир. Плывшие по нему легкие лиловатые облака были расцвечены позолотой; из них вырывались розовые и оранжевые лучи и окрашивали белоснежные вершины гор.

– Может, хочешь выйти на улицу и там полюбоваться закатом? – спросила Морин.

– На улицу. – Удивление читалось на лице Элис и звучало в голосе. Она подумала и торопливо покачала головой. – Люди, на улице люди. Нельзя разговаривать при людях. Если люди увидят и услышат тебя, Господь поразит тебя гневом. Поразит тебя, потому что они умрут.

– Это неправда. – Кора встала и подошла к дочери. – Но сегодня мы полюбуемся закатом отсюда. Красиво, правда, Элис?

– Каждый вечер? Не раз в неделю?

– Да, каждый вечер. Я думаю, что Бог, который дарит нам такую красоту, как этот закат, слишком милосердный, слишком мудрый, чтобы поражать кого-то гневом.

Поверила Элис или нет, но эти слова и красота заката ее успокоили, и она положила голову на плечо матери.



Коллен мыл посуду в хижине. Он ждал стука в дверь, но, поскольку его все не было, он уже подумывал пойти в барак. В мужскую компанию. Может, сыграть в покер. Он играл в карты редко, но, поскольку у него не было отцовских проблем, делал это с удовольствием, да и везло ему чаще.

Одно он знал точно: ему не хотелось проводить вечер в одиночестве. Слишком много тревожных мыслей о том, что происходило в большом доме, слишком много мыслей о Бодин. Слишком много раздумий над словами матери.

И вообще слишком много раздумий.

Так что, может, пиво с парнями и парочка партий в карты, после которых его карман опустеет или потяжелеет, будут идеальным вариантом.

Он поговорит с Бодин утром, когда они поедут на работу. Его устраивало и просто общение, разговор, пока ее жизнь не вернется в нормальное русло.

Потом послышался стук. Он застыл возле раковины, досадуя на себя за мгновенную вспышку радости. Было бы лучше, он понимал это, было бы лучше, если бы он не привязывался к ней так сильно, черт побери. Но он просто был не в силах устоять.

– Открыто! – крикнул он.

Она вошла, и ему стало стыдно за свою досаду, когда он увидел, как сильно она устала и как печальна.

– Ох, мне надо немного отдохнуть и опомниться.


– Ты пришла как раз туда, куда нужно. Хочешь пива?

– Нет.

– Вина? У меня до сих пор цела та бутылка из домика.

Сначала она отрицательно покачала головой, но потом все же согласилась:

– Да. Да, будет неплохо. Сегодня я так и не выпила свой бокал вина.

– Садись. У меня есть еще черничный торт.

– Откуда он у тебя?

– Йоланда подарила, шеф по десертам. Я разрешил ее мальчишке прокатиться на Сандауне. Он неделю ходил за мной после школы с умоляющими глазами. Я пожалел его и заработал черничный торт.

– Со взбитыми сливками?

– Без них это был бы уже не черничный торт.

– Хорошая сделка. Молодец. – Она сняла куртку и села.

Он взял свой мультитул и открыл штопор. И только когда откупорил бутылку, увидел слезы на глазах Бодин.

– Ой, черт побери.

– Я не собираюсь плакать, не беспокойся. Возможно, пару минут побалансирую на грани, но не разревусь.

– Все так плохо?

– Да. Нет. В общем, не знаю, и это правда. – Глубоко вздохнув несколько раз, она приложила пальцы к глазам, словно задвигая слезы назад. – Она выглядит на десяток лет старше моей матери, сама рыхлая и толстая, лицо в глубоких морщинах. Женщина, прожившая тяжелую жизнь. Господи, теперь я понимаю, что значат эти слова.

– Ясно. – Он налил ей вина, и, хотя пиво устроило бы его больше, за компанию наполнил бокал и для себя.

– Волосы у нее ломкие и сухие, как солома, до самых бедер. Конечно, она годами не стриглась и не ухаживала за ними. У нее затравленный взгляд – как у собаки, которая постоянно ждет пинка, потому что часто их получала. Она смотрела на закат, смотрела на него из окна той комнаты, которую ты тоже помогал красить, я это знаю.

– Я пришел только в самом конце.

– Ну, все равно помогал красить, – повторила Бодин, и слеза все-таки скатилась по ее щеке. – И на ее лице было столько радости, Коллен. Такое удивление – как у ребенка. Она не захотела выходить на улицу, поскольку там все еще работали несколько человек, но она радовалась каждой минуте, пока садилось солнце, словно это был фейерверк на Четвертое июля, Рождество или цирковой парад, когда все артисты выезжают в сверкающих костюмах.

– Таких закатов, как в Монтане, нет больше нигде. – Он поставил перед ней тарелочку с тортом.

– Боже, Йоланда настоящая мастерица. Знаешь, мы с Сол и еще несколько девчонок ездили летом, когда окончили школу, в Орегон. Он тоже славится закатами, но они не идут ни в какое сравнение с Монтаной, для меня во всяком случае. А для Элис… Коллен, она сказала, что ей было позволено сидеть один час раз в неделю и смотреть на закат. Если она хорошо себя вела.

– Она вспомнит достаточно, чтобы его нашли, Бо.

– Она кое-что уже вспоминает – бабушек и маму, пожалуй, дом. Она сказала, что у нее были дочки, но они не остались у нее, как я у мамы. У меня разрывалось сердце. – У Бодин дрогнул голос, и она сунула в рот кусочек торта. – Разрывалось на мелкие частички.

Она всхлипнула, наклонила голову и заставила себя съесть еще немного.

Коллен ничего не говорил, утешая ее тем, что молча слушал, чтобы она могла выговориться.

– Мы принесли наверх поднос с обедом для нее, бабушки и сиделки. Хорошую домашнюю еду на красивых маминых тарелках, с льняными салфетками. Прямо-таки как на банкете. Все остальные – ну, кроме Чейза, – поели внизу. Но я никогда не забуду, как она посмотрела на тарелку с курятиной и картошкой – как на изысканное блюдо французской кухни, и не знала, что с этим делать. – Бодин вздохнула и съела еще кусочек торта. – Вот я и ушла на некоторое время.

– Я не говорю, что все будет легко, но, думаю, немного легче все-таки станет. А я надеялся и ждал твоего прихода.

Она с трудом улыбнулась ему:

– Ну, ты же говорил, что хочешь секса.

– Я надеялся на это, но вино с тортом тоже неплохо.

– Торт в самом деле замечательный. А Чейз пошел на ужин к Джессике.

– Слышал.

– Взял с собой «Тумстоун» на диске.

Коллен рассмеялся и с удовлетворением заметил, как его смех оживил ее глаза.

– Парень не может без этого.

– Они, может, действительно посмотрят кусок фильма. Я уверена, он надеется остаться у нее на ночь. Сегодня он принес ей цветы.

Коллен, усмехаясь, ел торт.