В метре друг от друга

Дверцы закрываются, я остаюсь. Притоптываю в нетерпении ногой, снова и снова жму кнопку вызова. Лифт неторопливо поднимается на пятый этаж и так же медленно возвращается. Я опасливо оглядываюсь — на сестринском пункте пока никого, — быстренько проскальзываю в кабину и жму кнопку. В металлической стене вижу свое мутное отражение, вспоминаю про маску и торопливо ее надеваю. Глупо, конечно. И зачем только я преследую эту помощницу Барб?

Динь-динь. Створки лениво расходятся, и с деловым видом иду по коридору, а потом по переходу направляюсь к восточному входу в отделение неонатологии, обгоняя по пути нескольких врачей. Они явно спешат по какому-то своему делу, так что меня никто не останавливает. Осторожно толкаю дверь и замечаю Стеллу. Я уже открываю рот, чтобы спросить, что это все, черт возьми, значит, но меня останавливает хмурое и серьезное выражение ее лица. Она смотрит на ребенка, трубок и проводов на котором больше, чем рук и ног

Его крохотная грудь тяжело поднимается и опадает. Дышится ему явно с трудом. Я чувствую, как бьется в груди мое собственное сердце, как напрягаются легкие, пытаясь напитаться воздухом после сумасшедшего забега по больнице.

— Малышка борется за жизнь, — говорит наконец Стелла, поймав мой взгляд в стекле. Она еще не знает, что ждет ее впереди и почему она борется. Это просто... инстинкт. Она хочет жить Уилл.

Инстинкт.

Я этот инстинкт утратил давно. Может быть, в моей пятидесятой больнице, в Берлине. Может быть, восемь месяцев назад, когда подхватил В. сераciа и меня вычеркнули из очереди на трансплантат. Таких случаев было немало.

Я стискиваю зубы:

— Послушай, ты выбрала не того парня для своей вдохновенной речи...

— Пожалуйста. — Она останавливает меня, поворачивается, и я с удивлением обнаруживаю на ее лице отчаяние. — Мне нужно, чтобы ты соблюдал режим, выполнял все предписания. Полностью и неукоснительно.

— Я, кажется, плохо тебя расслышал. Ты сказала... пожалуйста? — Разговор получается серьезный, а мне этого совсем не надо. Но выражение на ее лице остается тем же. Я качаю головой и подхожу ближе, но не близко. Что-то случилось. — О’кей. И все-таки что здесь на самом деле происходит? Смеяться не буду.

Стелла вздыхает и отступает на два шага:

— У меня... проблемы по части контроля. Мне нужно знать, что нее в порядке, все идет как и должно.

— И что? Меня-то это каким образом касается?

— Я знаю, что ты не выполняешь предписания. — Она прислоняется к стеклу и смотрит на меня. — И это меня бесит. Невыносимо бесит

Я откашливаюсь и смотрю на беспомощную малышку по ту сторону стекла. Что-то во мне шевелится, какое-то непонятное чувство вины, хотя с чего бы?

— Да... ну, был бы рад тебе помочь, но... То, о чем ты просишь... — Я качаю головой, пожимаю плечами. — Э, даже не знаю как.

— Чепуха. — Стелла топает ногой. — Все больные кистозным фиброзом знают, как и что нужно делать. К двенадцати годам мы практически сами уже доктора.

— Даже избалованные засранцы? — бросаю я и срываю маску. Мой комментарий бьет мимо цели и совсем ее не забавляет. На лице то же страдальческое выражение. Не знаю, в чем именно проблема, но что-то грызет ее изнутри. И дело тут не только в стремлении к контролю. Я перевожу дух. Ладно, хватит валять дурака.

— Ты серьезно? Я тебе жить мешаю?

Стелла не отвечает, и мы стоим, молча глядя друг на друга, и в какой-то момент между нами возникает что-то вроде молчаливого понимания. Я отступаю на шаг и в качестве жеста примирения надеваю маску и прислоняюсь к стене.

— О’кей. Пусть так. И если соглашусь, что мне с этого будет?

Она смотрит на меня прищурившись, кутаясь в свою лилово-серую толстовку. Я не спускаю с нее взгляда: смотрю, как ее волнистые волосы падают ей на плечи, а в глазах отражается все, что она чувствует.

— Хочу нарисовать тебя, — вырывается у меня, прежде чем я успеваю остановиться.

— Что? — Стелла упрямо качает головой. — Нет.

— Почему нет? Ты красивая.

Черт. Вырвалось. Она смотрит на меня, удивленная и, если только это мне не кажется, немного довольная.

— Спасибо, но нет.

Я пожимаю плечами и иду к двери:

— Значит, не договорились.

— А ты не можешь попробовать приучить себя к дисциплине? Соблюдать режим? Даже для спасения собственной жизни?

Я останавливаюсь. Смотрю на нее. Неужели не дошло?

— Мою жизнь уже не спасти. Как и твою. — Поворачиваюсь и бросаю через плечо. — в этом мире все дышат воздухом, взятым взаймы.

Открываю дверь в коридор, и тут меня настигает ее звонкий голос:

— Эй, ладно!

Вот так неожиданность. Я замираю, и дверь со щелчком закрывается.

— Но только не обнаженной, — добавляет Стелла и снимает маску. Ее губы складываются в подобие улыбки. Первой улыбки, предназначенной мне. Вот так пошутила.

Стелла Грант отпускает шуточки.

Я смеюсь и качаю головой:


— Так и думал, что ты найдешь способ лишить меня удовольствия.

— И не рассчитывай, что я буду позировать часами. — Она снова смотрит на малышку за стеклом и уже серьезно добавляет: — Насчет твоего режима. Будет по-моему.

— Заметано, — отвечаю я. Похоже, что бы она ни имела в виду под этим «по-моему», покоя мне не видать. — Я бы сказал по рукам, но...

— Как смешно. — Стелла кивает в сторону двери. — Первым делом приготовь медицинскую тележку у себя в комнате.

Салютую:

— Слушаюсь. Медицинскую тележку в комнате.

Я открываю дверь, дарю ей широкую улыбку напоследок и с этой улыбкой шествую до самого лифта. На ходу достаю телефон и посылаю сообщение Джейсону:

Вот так, чувак: с той девчонкой, о которой я тебе рассказывал, у меня теперь перемирие.

Джейсон, когда я рассказал ему про вчерашний случай с тревогой, только что по полу не катался от смеха.

Ответ приходит быстро и застает меня в лифте, уже на третьем этаже.

Ты, должно быть, сразил ее своей красотой. Уж точно не обаянием.

Убираю телефон в карман и, прежде чем выскользнуть из кабины, выглядываю из-за угла, проверяю, есть ли кто на сестринском посту. И тут же вздрагиваю — в палате с открытой дверью что- то с грохотом рушится на пол.

— А, черт, — доносится незнакомый голос.

Заглядываю и вижу того темноволосого парня, которого уже заприметил раньше. Во фланелевых пижамных штанах и футболке «Food Network» бедняга сидит возле упавшего скейтборда, потирая ушибленный локоть. Похоже, еще не пришел н себя после падения.

— Ну вот. — Он поднимается сам и поднимает скейт. — Самое главное ты пропустил.

— Ты здесь трюки репетируешь?

Он пожимает плечами:

— Ломать ногу безопаснее места нет. К тому же Барб только что сменилась.

Верно сказано.

— С логикой не поспоришь. — смеюсь я и поднимаю приветственно руку. — Я — Уилл.

— По, — с ухмылкой отвечает он.

Мы подтягиваем стулья и садимся друг напротив друга, он у своей двери, я — у своей. Приятно поболтать с человеком, который не злится на тебя постоянно и не командует.

— Каким ветром занесло в Сейнт-Грейсиз? Раньше я тебя здесь не видел. Мы со Стелл знаем практически всех, кто здесь бывает.

Стелл? Они так близки?

Откидываюсь на спинку стула. Бомба у меня есть, только вот бросить ее надо осторожнее.

— Экспериментальный курс лечения. У меня В. серасiа.

Обычно я не откровенничаю с больными на эту тему, потому что люди сразу же начинают избегать меня как чумы, но мой новый знакомый остается на месте, только катает ногой скейт – туда-сюда, туда-сюда.

— В. серасiа? Серьезно. Давно подхватил?

— Месяцев восемь назад. - Вспоминаю, как проснулся однажды утром и обнаружил, что дышать стало труднее, чем раньше, а потом так закашлялся, что и остановиться не мог. Мама, постоянно прислушивавшаяся к каждому моему вдоху, сразу же отвезла меня в клинику — сдать анализы и пройти тесты. До сих пор помню, как цокали ее каблуки, когда она везла меня в каталке, словно главный врач, раздавая приказы направо и налево.

Тревога овладела ею еще до получения результатов. Она всегда чрезмерно остро реагировала на кашель или одышку, не пускала меня в школу или заставляла поменять планы ради дополнительной консультации или беспричинного визита в клинику.

Однажды, в третьем классе, я закашлялся во время нашего хорового выступления, и она буквально остановила концерт, стащила меня со сцены и повезла проверить, все ли в порядке.

Сейчас все намного хуже, чем было. Больница за больницей. Один экспериментальный курс за другим. Каждую неделю еще одна, очередная, попытка решить проблему, вылечить неизлечимое. Минута без капельницы или разговора о следующем шаге — это минута, потраченная впустую. Но вернуть меня в список очередников на легочный трансплантат уже невозможно. А с каждой неделей моя легочная функция слабеет.

— Эта дрянь быстро цепляется. Казалось, вот только что был в первых номерах списка на трансплантацию, и вдруг... — Я прокашливаюсь, стараясь не выказать разочарования, и пожимаю плечами. — Вот так.

Какой смысл зацикливаться на том. что могло бы быть?

По фыркает:

— Теперь понятно, что именно такое отношение... — копируя меня, он пожимает плечами и дергает головой, как будто отбрасывает волосы, — и сводит Стеллу с ума.

— Ты, кажется, хорошо ее знаешь. Что с ней такое? В чем проблема? Мне она сказала, что у нее бзик такой — все контролировать...