В паутине иллюзий

– Ничего я не путаю! Картин у Марго двенадцать. На последнюю выставку я их из студии привозила по ее просьбе.

– В таком случае где еще один рисунок? Амелин теперь требует у тебя только одиннадцать? Значит, у него!

– Наверное. Там эта девчонка накануне побывала, возможно, взяла его домой.

– Плохо. Лана, мне он нужен!

– Нужен? То есть я должна вместо того, чтобы вернуть эти, украсть еще один?! – Лана начала раздражаться. – Услышь меня! Амелин требует их у меня! Иначе я останусь без денег и квартиры! Игнат, у него наши фотографии, где мы вместе, и еще… с пляжа. Сказал, в офис подкинули. По брачному контракту в случае измены я остаюсь ни с чем!

– Вот как! Ай да Марго! Подстраховалась! – Игнат рассмеялся в голос.

– Ты думаешь, это она? Даже если так, не понимаю, что в этом смешного! – Лана разозлилась всерьез. – Нам где-то нужно жить! Не в этой же халупе?!

– Нам? Ах, ну да. Нет, девочка, не в этой. Отдай рисунки мужу, расходиться нужно цивилизованно.

– А как же ты хотел их продать? И там эти цифры.

– И что? Бред сумасшедшей. – Он сделал небрежный жест рукой.

– Марго не дура!

– Конечно… – Игнат усмехнулся. – Только два года лечилась в психиатрической клинике у Брехта. Там и начала малевать эти картинки.

– Я не знала. А Федор?

– Знал ее муж обо всем. И о том, что в казино играет. Ладно… Ты у меня остаешься?

– Да. – Лана собрала рисунки в рулон.

– Мне нужно уехать на пару часов. Или до утра. – Игнат усмехнулся. – Ты не жди, ложись. Завтра отнесешь своему Амелину рисунки. Все одиннадцать, как просит. Ты сказала, Марго мастерскую оставила приемной дочери?

– Да. Этой Нюше. А что за интерес у тебя к этой девчонке?

– Нет никакого интереса, не выдумывай. Все, закрыли тему! Я ушел. – Он быстро вышел в прихожую. Лана подошла к окну спальни.

Она смотрела, как он садится в машину. Неожиданно пришла мысль, что и автомобиль-то у него плохонький. Странно получалось – человек долго жил за границей, имел бизнес и ничего не нажил? А была ли эта «заграница»? Лана впервые подумала об Игнате как о постороннем. И мысли эти ей совсем не нравились.





Глава 20




Игнат вырулил на шоссе и влился в поток машин. Он ехал на дачу. Нет, скорее бежал от надоевшей ему женщины, надеясь хотя бы на некоторое время остаться наедине со своими мыслями.

Жить постоянно в деревянном домике на три окна даже этой теплой осенью было невозможно. Но именно эта дедова изба в заброшенной деревне Дарьевке стала его убежищем. Он хотел одиночества. Правда, представлялось оно ему несколько иначе, чем нищее существование в покосившемся со временем строении на заросшем травой клочке земли. Игнат не грезил виллой у моря, виноградниками и солнцем. Райским уголком его сознание выбрало пентхаус с огромными окнами в пол где-то в шумной европейской столице. Не важно, в какой. Лишь бы подальше от России, от этого города и так называемых друзей.

…Он рос под строгим контролем матери. Отца видел редко, лишь пару часов по вечерам. Наверное, поэтому вспоминает его лишь за накрытым к ужину столом. Говорить на посторонние темы запрещалось, все молча ели, молча же расходились после по своим комнатам. Иногда мальчику разрешалось поиграть в машинки на ковре в кабинете отца. Но недолго. Тот быстро уставал от вопросов сына, которых у Игната было множество, и мягко выпроваживал вон. А мать присутствовала в жизни Игната практически круглосуточно, делая замечания к любому его поступку, играл он или занимался уроками. Она же укладывала его спать. Никаких сказок на ночь, только легкий поцелуй в лоб и пожелание спокойной ночи. А утром – полезный завтрак, музыка, спортшкола, репетитор по английскому и так далее. Опять же в ее присутствии. Как еще не села в первом классе с ним за парту?

Друг детства был один – сын заместителя отца. Но играть вместе им доводилось редко, лишь летом, когда все обкомовские работники с семьями выезжали на ведомственные дачи.

Ему исполнилось восемь, когда мама ушла к другому мужчине, почти сразу уехав с тем в Германию. Прощаясь, прикоснулась сухими губами к щеке Игната со словами: «Жаль, ничего путного из тебя не выйдет». Игнат тогда позорно заплакал. Не жалея о потере матери, только лишь от обидных ее слов.

Отец словно и не заметил, что его бросила жена. К ним в дом переехала бабушка, и Игнат стал баловнем. Так она окрестила внука, которому отныне позволялось многое: долго спать по выходным, бросить ненавистную музыку и – о, чудо! – общаться с мальчишками во дворе.

Ему покупались игрушки, каких не было ни у кого. Позже велосипед, мотороллер, мотоцикл и, наконец, машина. А Игнат прекрасно понимал, что отец от него просто откупается.

Школа, где он учился, негласно слыла элитной. Но ума у деток, там обучавшихся, хватало не на многое – оценки покупались родителями, хотя учителя честно пытались отрабатывать откровенно полученные взятки. По-настоящему знания впитывала только одна девочка в классе – дочь технички. Игнат даже испытывал что-то вроде восхищения Викой (так ее звали), но она считалась изгоем, и он тоже игнорировал ее, как и остальные. Вика была в него влюблена, что было заметно. Впрочем, Игнат знал, что нравится почти всем старшеклассницам. Ответных чувств ни к кому не испытывал, любил общие сборища и всерьез увлекался лишь спортивными гонками на мотоциклах. В выпускном классе отец нанял репетиторов по основным предметам. Игнат, понимая, что поступать в институт все равно придется, подчинился.

Он считал себя добрым. Жалел бездомных животных, толстую больную девочку, недолго проучившуюся в их классе, сломавшего ногу перед выпускным балом одноклассника, всегда пьяного хромого дворника. И неожиданно для себя согласился участвовать в финальном унижении Вики. Придумана вся сцена была девицами, потребившими немало шампанского после выпускного бала. Ему отводилась главная роль – выманить Вику из дома, разыграв влюбленного. Почему-то он надеялся, что та не выйдет к нему. Но Вика обрадовалась, а он разозлился на ее такую податливость. Спектакль удался, правда, подкачал финал – Вика упала в обморок.

Расходились молча, настроение было испорчено.

Сейчас он понимал, что это такое, когда ты становишься изгоем…



Игнат посмотрел на указатель «Дарьевка». Мелькнула мысль, что еще пара лет, и даже дачники перестанут наезжать сюда – власти отключили электричество, да и вода из единственной колонки текла мутная, как из болота.

Дом не запирал – все было как-то недосуг купить новый замок.


В первый приезд старый пришлось сбивать ломиком, ключа на привычном месте под крыльцом не оказалось. Тогда он сразу прошел в темную комнату, где всей мебели была одна кровать. Присев на край, провел рукой по подушке, словно пытаясь вспомнить на ощупь шелковистую ткань наволочки. И заплакал. Тихий поначалу плач перешел в дикий вой. Он колотил по подушке кулаками, выбивая клубы скопившейся пыли, выкрикивал ругательства, проклинал кого-то безадресно. Лишь неясные образы мелькали в помутневшем сознании – в них он то признавал своих родителей, то судью, то несостоявшуюся тещу. В тот момент он обвинял всех их скопом, не щадя и себя как главного виновного в потере без возврата четырнадцати лет жизни. Казалось, истерике этой не будет конца, но силы иссякли довольно скоро, он заснул. Когда проснулся, посмотрел на наручные часы и ужаснулся – спал почти сутки, не сменив позы, не сняв одежды и ботинок.

Игнат тогда не задумывался, как жить дальше. В шкафу нашел свои старые джинсы, тенниску и пиджак. Еще выглаженные Милой, аккуратно развешенные по плечикам, они, казалось, дожидались своего хозяина. Он вынес одежду на улицу. Запах затхлости выветрился лишь к вечеру, и тогда же он наметил план. Единственным человеком, который мог бы ему помочь, он посчитал Марго Улицкую…



Игнат на ощупь нашел подсвечник и зажег все три свечи. И вновь подумалось, что только в старой избе, среди этого примитивного уюта, он был счастлив. С Милой. Как же он мог ее убить?



…Он женился на бывшей однокласснице сразу, как получил диплом. Настоял отец, пригрозив перекрыть ручеек денежек, ежедневно текущих в карман сына. Леночка была влюблена преданно, распланировала будущую их жизнь грамотно, со всей скрупулезностью бухгалтера, коим стала годом раньше. Дети не входили в ее планы, что вполне устраивало и Игната. Единственное, что немного напрягало, – необходимость в интимной близости с ней. Но и тут ему повезло: Леночкины запросы были минимальны. Молодой организм Игната справлялся с обязанностями супруга, а удовольствие он привык получать на стороне. Любовницы были у него всегда. Дам он выбирал по возрасту старше, обремененных мужьями и без наличия мелких отпрысков, требующих постоянного внимания. И ценил более всего умение молчать. Леночка долго не догадывалась о его двойной жизни, доверяя мужу и основное время отдавая работе – карьеру она в своем плане записала пунктом первым. Игнат же считал, что поработать успеет, службу в НИИ посещал исправно, но ничем не выделялся из инженерной массы. В девяностых НИИ развалился, Леночка предложила открыть свою фирму. Сразу дело пошло – они продавали компьютеры с хорошей прибылью, бизнес расширялся, Игнат перестал зависеть от подачек отца и тестя. Все бы хорошо, но жена по-прежнему была ни сердцу, ни… Игнат загулял. Бани, девочки, вино… Леночка подала на развод, оставив ему бизнес, но забрав квартиру и загородный дом.

Вскоре в его жизнь вошли две женщины, одна за другой. Он сходил с ума от невозможности выбрать одну из них. Оказалось, та любовь, что в романах классиков, есть. Но существует и привязанность, которая не отпускает, как наркотик…



Игнат достал из сумки ресторанные упаковки с едой. Вновь с досадой подумал, что мог бы поужинать и в квартире, если бы там не было Ланы. Пора было с ней расставаться, задачу свою она выполнила, картины Марго выкрала. Жаль, что нужной среди них не оказалось. Он счистил все черные пятна, но то, что искал, не нашел. Может быть, ошибся и не там ищет? Марго могла и соврать: в последнее время несла совсем уж бред про свою какую-то особую миссию, преемницу. Да… не дочь ли приемную имела в виду, как он и подумал сразу? Если ей мастерскую и рисунки завещала, как сказала Лана… Скорее всего так и есть. Что же там за ребенок такой необычный?

«Сколь лет девочке? Восьмой класс, кажется. Тринадцать-четырнадцать. Ровесница дочери Милы. Если бы не знал, что та живет в деревне, подумал бы, что Марго удочерила родную племянницу. Почему нет? Впрочем, эта Анна или Нюша, как ее все называют, сирота, подкидыш. А у ребенка Милы есть отец и бабушка!» Игнат задумался. Какая-то мысль ускользала от него уже в который раз, стоило лишь вспомнить эту девочку. Он проявил к ней интерес еще при жизни Марго, когда та впервые рассказала о ней. И рассказала-то в связи именно со своими картинами, намекнув, что та единственная, кто понимает их смысл. Да какой там смысл? Детская мазня! Но, возможно, Марго рассказала девочке о настоящей ценности одной из них! В любом случае к Нюше нужно искать подход. «Как с ней познакомиться? Ланка говорила, что та ищет родителей. Можно предложить помощь. Сослаться на Марго, что, мол, наняла меня как частного сыщика еще при жизни. Хорошо. Но что я ей скажу? Папка, что Ланка взяла в сейфе мужа, пуста. Одна бумажка… стоп, что там за адрес? – Игнат взял со стола мобильный, открыл галерею фотографий и остановился на снимке тетрадного листа. – Мария Сергеевна. Колхозная, 22. Что за тетка? Имеет какое-то отношение к девочке? Бесспорно. Улица… да, за рынком есть такая. Значит, навестим для начала Марию Сергеевну, кто бы она ни была. Завтра с утречка – и к ней!»

Игнат, убрав остатки еды со стола, стал устраиваться на ночлег. И вновь, едва голова коснулась подушки, ему показалось, он уловил знакомый запах зеленого яблока и полыни. Он не помнил названия шампуня, каким пользовалась Мила, но это был аромат их любви, забыть который он не мог.





Глава 21




Виктория Павловна гладила плачущую Софу по голове, не отвечая на ее вопрос. А Софа, всхлипывая, все пыталась узнать – что же так расстроило маму Руфину, что спровоцировало приступ, ее убивший? Муж Софы Эмилио, тревожно поглядывавший на Викторию Павловну, не выдержал. По-русски он понимал с трудом, но часто повторяющийся один и тот же вопрос заставил его эмоционально вскрикнуть: «Ну?!» – что, видимо, должно было означать обращение к самой Виктории Павловне, мол, ответьте ж наконец! Она вздохнула и выдавила фразу, что тайна эта ей не принадлежит. И без согласия…

Софа перестала плакать и нахмурилась.

– Нюша? – Она подозрительно посмотрела на Викторию Павловну.

– Значит, Руфина все ж тебе рассказала… – опять вздохнула она, лихорадочно соображая, что могла наговорить дочери ее ныне покойная подруга.

– Я знаю лишь, что мама хотела найти родителей девочки, – ответила Софа на ее мысленные опасения.

– Да-да, мы это с ней обсуждали. Софа, но практически это оказалось невозможным!

– Мама была почему-то другого мнения. Вот. – Она открыла ящик комода, достала папку и протянула ее Виктории Павловне. – Я нашла эти документы здесь. И на мобильном телефоне в списке вызовов есть звонок от Амелина Александра Михайловича. Это кто? Дед Нюши? Почему мама сорвалась от нас на день раньше, узнав об аварии, где погибли приемные родители Нюши – Амелины? Что все это значит? Их убили? О какой тайне вы говорите?

– Не ломай голову, Софа! Так называемая тайна ее рождения – сгоревшие в роддоме архивы, где можно было б найти сведения о матери. – Виктория Павловна взяла папку и положила в свою объемистую сумку. – Кстати, личное дело Нюши затребовал будущий опекун – как раз Амелин-старший. Я думала, папка пропала, а ее взяла зачем-то Руфина!

– Вот именно – зачем? – тихо задала вопрос Софа. – Виктория Павловна, у нас вечером самолет, Эмилио не может дольше задерживаться в России. Я вас очень прошу – держите меня в курсе дел Нюши. Если вдруг она вернется в детский дом, мы готовы стать ее опекунами и забрать в Италию!

– Хорошо, Софа, обещаю. – Виктория Павловна облегченно вздохнула и поднялась. – Проводи меня, мне пора возвращаться на работу.

Виктория Павловна подумала, что от той робкой деревенской девочки, что привезла в детский дом бабушка, не осталось и следа. Софа, которую Руфина искренне любила и чьими красотой, умом и природной грацией восхищалась, расцветала на глазах. Упорная в учебе, она в старших классах отлично училась. Кроме того, обладая редкой для ее возраста мудростью, была любима одноклассниками. Ей легко давались иностранные языки. С будущим мужем она познакомилась в интернете, самостоятельно изучая итальянский. Поначалу родные Эмилио настороженно отнеслись к русской невесте, но, узнав, что будущая теща наполовину итальянка с отчеством Эмильевна, приняли Софу в семью благосклонно. Никто не подумал о том, что та – лишь приемная дочь Руфины Грассо. Сейчас Софу обожало все семейство мужа…

«А было бы неплохо, если бы Софа забрала Нюшу в Италию. Да, это бы решило все проблемы: девочка перестанет искать мать, история ее рождения так и останется темной. Именно темной. Не нужно ворошить прошлое. Но как остановить Амелина? Остается надеяться, ему откажут в опеке. Позиция у него слабая, девочке он никто, возраст опять же… не юношеский! А жена, кажется, молодая. – Виктория Павловна задумалась. – Ей-то зачем такая обуза – двое чужих детей-подростков? Со всеми их болезнями, капризами и школьными проблемами?»

То, что проблем не миновать, Виктория Павловна знала. Свои школьные годы она вспоминала со смесью страха и стыда.



…После того как убили мать Руфины, а ее саму отправили в детский дом, школьная жизнь Вики стала невыносимой. Одноклассники ее игнорировали стойко, за партой она сидела одна, и даже учителя ничего с этим поделать не могли. И Вика замкнулась в себе. Злость на ровесников родила новое чувство – превосходство. Вика прекрасно понимала, что в учебе она лучшая. В том, что получит золотую медаль, – не сомневалась. Одно обнадеживало, ее родительница бросила пить. С чем это связано, Вика не задумывалась, просто радуясь готовым ужинам и выстиранной и отглаженной одежде. В доме появились новые вещи: телевизор, шторы на окнах и посуда.

Медаль она получила, но на выпускной бал не пошла. А под утро, на рассвете, ее разбудил стук в окно. Спросонья гость показался незнакомым. Но тот откинул капюшон дождевика и тряхнул рыжей шевелюрой. И улыбнулся.

У Вики замерло сердце – детская влюбленность в Игната давно переросла в настоящее чувство, которым болели душа и каждая клеточка ее тела. Желание запретного выливалось в фантазии, заставлявшие Вику стонать от бессилия. Он не снился по ночам, но иной раз, глядя в учебник, вместо текста параграфов она видела его лицо. О безответной любви подруги знала лишь Руфина, не успокаивая, молча выслушивала ее тогда еще детские исповеди, подсовывая всегда голодной Вике разные вкусности. В старших классах, без Руфины, ей приходилось совсем туго – поделиться с матерью не могла, лишь усилием воли заглушая ревность и зависть к одноклассницам – Игната любили все.

Она вышла к нему в плаще, накинутом на ночную рубашку. Он ждал в темноте тамбура подъезда. Вика, споткнувшись о порожек, попала сразу в его крепкие объятия. Дальше осознание места, времени и себя самой отключилось. Очнулась от громкого хохота и улюлюканий одноклассников. В тамбуре стало вмиг светло – с десяток фонариков светили ей в лицо. Последнее, что запомнила перед тем, как позорно упасть в обморок, – презрительная улыбка Игната.

Вика уехала в Москву на следующий день – вызов из МГУ получила еще до выпускных экзаменов.

Игната не забывала никогда. Но встретиться им довелось лишь через много лет…



Зайдя в свой кабинет, Виктория Павловна первым делом вернула папку на место.