В паутине иллюзий

Нюша согласно кивнула, отпуская деда. Ее волновал еще один вопрос: кто и зачем замазал числа на всех картинах черным цветом? Неужели и там под слоями краски – день, месяц и год чьей-то смерти? И кто-то очень не хочет, чтобы эти даты стали известны! Или, возможно, это дело рук самой Марго…





Глава 18




Карл Генрихович беспокойно ходил по кабинету от стола к входной двери и обратно. Ему казалось, стоит присесть, и он уж точно не сможет вспомнить, куда он все-таки запрятал все аудиозаписи лечебных сеансов с Марго. Вот как получилось: прятал от посторонних глаз, а вышло – от себя. Но он никак не думал, что они могут понадобиться, да еще так срочно! Это еще Аркадия не знает, что они не уничтожены!

Встреча с Игнатом в дверях госпиталя родила страх. Не за Аркашу, как надо бы, а за себя. Он не хотел неприятностей. Имя Карл Генрихович Брехт в психиатрии звучало! По написанным им учебникам студенты постигали тонкости профессии, очень нелегкой и ответственной. Как когда-то и его педагог, Карл не пытался вбить в голову всем подряд науку – отбирал талантливых и пытливых и работал с ними. Остальным мог ставить зачеты просто так, лишь бы что-то отвечали. Убеждение, что из них не выйдет ничего путного, максимум – школьный психолог (лечить тяжелые заболевания им никто не доверит), способный раздать анкеты и тесты и порассуждать с умным видом о нестабильности подростковой психики, пугая родителей и учителей, было небезосновательным. Однажды он согласился прочесть несколько лекций на курсах повышения квалификации таких «специалистов». Выдавая корочки, откровенно жалел скопом всех: учеников, их родственников, школьных учителей и самих психологов.

Брехт оттачивал свою методику не один десяток лет. Но первых «подопытных» помнил поименно. Среди них были и Игнат с Марго.



…Марго тогда спасло то, что не исполнилось еще восемнадцати. Рана, нанесенная парню на школьном балу, была поверхностной. Тот больше испугался, чем пострадал физически. Но это было ЧП для школы. Без протоколов, освидетельствований и разборок между родителями не обошлось.

Поместив к себе в клинику Марго, Карл приступил к ее лечению. Уже после первых сеансов стало ясно, что та действительно серьезно больна – в ней скопилось против сестры столько злобы, скрываемой много лет, что рано или поздно что-то подобное должно было произойти. Карл тогда разозлился в первую очередь на себя: занимаясь своими пациентами, проглядел болезнь девочки, выросшей у него на глазах! И все же случай Марго, как никакой другой, подходил для его исследований, и он с энтузиазмом взялся за лечение.

Марго стала за всю его практику единственным пациентом, с которым «методика Брехта» сработала не так, как ожидалось. Но и с ней же она показала потрясающий побочный результат – эффект ясновидения. Марго стала рисовать «вещие» картины. Поначалу карандашные наброски выкидывались санитаркой, убиравшей палату. Листы бумаги были всегда смяты и валялись на полу. Но однажды Карл Генрихович увидел аккуратную стопку на столе. Перебирая рисунки, он заметил и некую закономерность – на всех присутствовали геометрические фигуры, числа, символы. И практически вся радужная палитра плюс черный цвет. Он задал ей вопрос: что это означает? В ответ Марго пожала плечами. Он понял: она рисует то, что дает мозг под воздействием настоев трав и гипноза. Заострять внимание на рисунках не стал, время было позднее, сестра со шприцем стояла рядом наготове – Марго по-прежнему не могла заснуть самостоятельно. Он забрал стопочку с собой, чтобы просмотреть внимательнее. И тут случилось непредвиденное. Или, как он посчитал, вмешались небеса. Он успел лишь положить перед собой один из набросков, как без стука вбежала та самая санитарка. На одном дыхании выдав, что у нее только что родился внук, хотя еще два месяца ждать бы, она попросила отпустить ее навестить дочь в роддоме. Он кивнул, соглашаясь, поздравил искренне, уткнулся опять в рисунок. И замер. Первое, что бросилось в глаза, – небрежно начерченная ленточка голубого цвета, выходившая из белого круга. Над лентой простым карандашом были написаны цифры 200200. Он с утра еще, подписывая какой-то бухгалтерский документ, позабавился: интересная сегодня дата – двадцатое февраля двухтысячного года, 20.02.00. Двести, двести.

Пришло как озарение: голубая лента – мальчик, родился сегодня – внук санитарки. Он посмотрел внизу дату, когда Марго сделала этот набросок, – почти месяц назад.

Карл Генрихович внимательно рассматривал один рисунок за другим и нашел еще несколько таких совпадений. Все они касались людей, с которыми Марго сталкивалась здесь, в клинике. Переплетенные две ленты – синяя и красная, узелок, розовая ленточка, над ней «311299» – он сам поздравлял перед Новым годом своего молодого аспиранта с рождением девочки. Здесь же из белого круга лента черного цвета с крестом на конце и датой 150100. Парень в этот день потерял погибшего в аварии отца. Он, Брехт, подписывал приказ о материальной помощи ему. Под этим наброском, касающимся, как было видно, семьи аспиранта, стояли подпись Марго и дата трехмесячной давности. Ладно, с рождением – срок можно посчитать (хотя в этом случае ребенок родился на два месяца раньше!), но она предсказала и смерть человека!

Проверив все девять рисунков, он разложил их на две стопки. Тех, где имелись черные ленты, было два. Один «принадлежал» аспиранту, другой – санитарке Лиде. Черная лента с крестом была довольно длинной, исходила не из белого круга, а как бы со стороны, из ниоткуда, и дату имела далекую – 040705, то есть проверить можно будет лишь через пять лет. Во второй стопке осталось семь набросков. «Позитивные», так окрестил их Карл Генрихович, подписывая папку, куда сложил.

Это было невероятно!

Первое, что он сделал, купил масляные краски, кисти, холсты и мольберт.

Рисовала Марго лишь сразу после сеанса гипноза. Торопливо попрощавшись с ним, бегом бежала в «студию» – он выделил ей небольшую комнату на втором этаже клиники. Дело шло к выписке, но Карл Генрихович решил задержать ее еще на год. Аркадия легко согласилась.

Он наблюдал за девушкой, ежедневно посещая студию. Приходил и в ее отсутствие, рассматривал рисунки. Экспериментировал с настоями трав, основой лечения, и способами воздействия на психику. Но понять, почему разорванных в клочья листов с набросками так много, а картин, написанных маслом, всего четыре, так и не смог. Второй год лечения прошел, он решил выписать Марго домой. Она стала спокойной, приступы внезапной агрессии прекратились. Ей легко давались языки, она с удовольствием играла в шахматы и карты, с математической точностью просчитывая наперед ходы. Он знал, что Марго частенько играет с персоналом на деньги, всегда выигрывает, но тут же возвращает всю выигранную сумму назад. Она играла ради самой игры.

Он тогда позвонил Аркадии и сообщил, что готов отпустить Марго домой…



«Кстати, а записи с лечением Игната в той же коробке! Да куда ж я все подевал?!» Что спрятанное где-то в кабинете, он не сомневался.

Неожиданно ноги сами привели к кожаному дивану за ширмой. Этот мебельный монстр раскладывался в ложе, на котором с комфортом могли разместиться трое. Мягкие подушки вынимались по одной, открывая три вместительные ниши. В одной из них Карл Генрихович и обнаружил то, что искал.

Дисков с записями сеансов с Игнатом было всего три. Четвертый сеанс не понадобился. И куда-то очень давно исчезла главная, итоговая запись с его, Брехта, выводами.

…Он тогда удивился звонку. Голос принадлежал взрослому человеку и никак не подростку. А просил тот о встрече и помощи себе лично. Карл занимался подростками и молодыми людьми до 20 лет, накапливая материал для статьи в английский профильный журнал – настала пора выходить на мировой уровень. Его методика давала потрясающие результаты, ничего подобного в практике известных к тому времени психиатров не было, и ему для обобщения выводов не хватало лишь описания еще нескольких интересных случаев. Он хотел отказать, но тут мужчина назвал свои имя и фамилию.

Вынужденно соглашаясь и назначая время первого сеанса, он никак не мог предположить, о чем пойдет речь. Игнату, так он просил себя называть, упирая на то, что Брехта ему рекомендовали как человека крайне порядочного, нужны были сеансы гипноза. Вкратце звучало так – его домогается женщина много старше. А любит он ее дочь. Любит безумно, но не может признаться по трем причинам. Одна из них – девушка несовершеннолетняя. А вторая – Игнат боится ее матери. Точнее, ее очень уж пылких чувств к нему. И главная проблема – он и сам привязан к женщине, но не понимает почему. Вот это он и хотел бы узнать на сеансах гипноза. И избавиться от зависимости.

Ничего сложного в ситуации для Карла не было. Он погрузил Игната в гипнотический сон и начал работать. Первый диалог с ним был коротким и чисто ознакомительным. Проводив пациента, Карл несколько раз прослушал запись, как делал это всегда, и насторожился. Что-то в ответах Игната на его вопросы показалось знакомым, словно он сам был на той даче, где встречались любовники, или описанная Игнатом внешность женщины кого-то напоминала… Но мысль была нечеткой и с приходом следующего пациента, а им была Марго Улицкая, исчезла без следа.

Второй сеанс с Игнатом выявил причину: мужчину держал и одновременно манил страх перед женщиной. Авторитарность его матери вылилась в неспособность взрослого сына отказывать старшим. Случай был ординарным, последствия такого воспитания мамами мальчиков легко устранялись, поэтому Карл Генрихович не стал перед ним лукавить, предложив еще всего одну встречу.

А на третьем сеансе он не удержался от любопытства. Закончив собственно лечение, Карл Генрихович спросил Игната, все еще находившегося под гипнозом, имя женщины.

Как и предполагал, он знал и любовницу пациента, и ее дочь…



Брехт оставил записи сеансов Игната в коробке, вынул остальные и, сортируя их по датам, разложил на столе. Два года! Почти ежедневные встречи, шаги к успеху и такой финал!

Подозрение, зародившееся у него сейчас, требовало подтверждения. Неужели все сбылось? Даты, только даты могли бы дать точный ответ. Но Брехт не помнил, называла ли их Марго в своих откровениях или они были лишь на ее рисунках…





Глава 19





Лана внимательно присмотрелась к Амелину. Тот был серьезен, равнодушен, даже холоден. И говорил немыслимые вещи. Как это она останется ни с чем по контракту? О чем это он?

– Амелин, остановись, пока лишнего не наговорил! Я все записываю, эй! – Она покрутила перед его носом телефоном.

– Ознакомься! – Тот бросил перед ней пачку фотографий.

– Это фотомонтаж, – по инерции высказалась она, лихорадочно соображая, где он мог видеть ее с Игнатом. И тем более сделать снимки.

– Эти фотографии не самые откровенные, Лана. Есть и… другие. Но и этих для суда будет более чем достаточно.

– Для суда? Ты хочешь сказать, полюбовно мы не разойдемся? Но в прошлый раз мы договорились!

– В прошлый раз, Лана, говорила ты. Это раз. Во-вторых, картины Марго были на месте в студии.

– Откуда ты знаешь? Ты ж там не был ни разу!

– Нюша видела их в мастерской после смерти Марго. А сегодня их там уже не было. Никто, кроме тебя, взять рисунки не мог. Даже не думай. – Он предостерегающе поднял руку, останавливая ее возражения. – Ты понимаешь, что это воровство?

– Ну, вот так уж прямо воровство? – невольно хмыкнула Лана, до того пафосной показалась ей последняя фраза.

– Именно. Поэтому пока у меня есть к тебе предложение. Отдаешь картины, все одиннадцать, Нюше. Я не буду подавать в суд на развод, решим миром. Пентхаус заберешь себе.

– А фотографии?

– Зачем мне они? – Он пожал плечами.

– Дались вам эти картинки! Мазня! – с досадой бросила она и осеклась.

– Нам? Лана, кому рисунки понадобились на самом деле? Ему? – Он кивнул на кучку снимков. – Зачем? Понятно, не знаешь. Завтра не позднее полудня привезешь в галерею картины. Папку тоже для него взяла?

Лана промолчала. Как Амелин подготовился к разговору! Интересно, кто же все-таки их с Игнатом сдал? Кроме Марго, некому, гореть ей в аду! Последние снимки, понятно, сделаны уже после ее смерти. Но пляж… Выходит, знала, куда они поехали после клуба? Или… Черт! Лана только сейчас сообразила, что из окна второго этажа особняка, где располагался клуб, видна полоса пляжа. А они там… безумствовали! Но с такого расстояния понять, кто у воды, невозможно. Если только снимали не из боковой галереи особняка, спускающейся уступами к причалу, и очень хорошей камерой…

– Прикидываешь, как фотографии были сделаны? – Насмешливый тон вопроса Амелина взбесил ее.

– Откуда они у тебя? Те, что с пляжа.

– Доставили в офис. Ну, а позже работал уже профессионал. Все, Лана. Я устал. Шла бы ты домой или еще куда. Мне сказать тебе больше нечего. Пойдем провожу.

Она всю дорогу до квартиры Игната репетировала предстоящий разговор. И понимала, что тот ее просто выгонит, даже не дослушав. И тогда она останется и без пентхауса, и без любовника. Если она забирает у него картины и отдает Амелину – имеет пентхаус. Без этой чертовой мазни Марго получить с Амелина хоть что-то нереально. А нужна ли она будет Игнату в случае, если заберет картины, – вопрос! Сейчас живет он на съемной квартире, далеко не в престижном районе города. И постоянного дохода, как она понимала, у него нет. Что же все-таки связывало их с Марго до его отъезда в дальние страны? Марго была все-таки загадочной женщиной!

…Она познакомилась с Марго на выставке в галерее в день открытия. Точнее, уже после того, как ушел последний посетитель. Прекрасно сознавая, что в нынешнем ее виде показываться на публике не стоит, Лана дожидалась Амелина у выхода, стараясь не обращать внимания на косившегося на нее охранника. Амелин вышел не один. За ним по лестнице спускался Федор, обнимавший Марго. До этого дня Лана видела пару лишь на снимках в глянцевых журналах. Лана громко окликнула бывшего мужа.

Тот взгляд Амелина – смесь брезгливости и жалости – она помнит до сих пор. Позже он признался, что поразило сильнее всего – замазанный тональным кремом синяк на скуле. А она так долго накладывала на лицо грим! Федор первым признал в ней жену отца и со словами: «Ты где пропадала?» – кинулся обнимать. По напряженному выражению лица Марго Лана поняла, что той ситуация не нравится. Не нравилось ее появление и Амелину. А ей нужно было, чтобы эти трое приняли ее «в стаю». Возвращаться к актеру-неудачнику не хотелось, тем более тот и сам дал понять, чтобы она уходила. Лана шепнула Федору на ухо, чтобы познакомил с женой. Тот, спохватившись, за руку подвел ее к Марго. Догадавшись представить сестрой (пусть и не родной), добавил, что и отцу Лана не чужая.

Марго вежливо улыбнулась, но скрыть брезгливое удивление не смогла. Тогда Лана лишь отметила этот ее взгляд, не обижаясь и не делая никаких выводов.

Компания, как поняла Лана, собиралась в ресторан – отметить успех выставки Марго. Но по понятным причинам Лана пойти с ними не смогла бы. Правда, никто и не торопился приглашать. Федор вновь первым сгладил ситуацию, предложив перенести празднество к ним домой.

Лана позорно напилась и устроила истерику – так сказалось напряжение последних лет жизни с актером. Но ей было все равно, что подумают Амелины и Марго, ей нужно было выплакаться. Утром она поняла – ее приняли обратно. Позавтракав, ее бывший муж объявил, что забирает ее домой.

Она думала, благодарность поможет ей и в этот раз справиться с нелюбовью. Первое время да, было терпимо. Амелин старался ни в чем ей не отказывать. Новый гардероб, возможность не считать копейки и отсутствие страха за свою жизнь компенсировали потерю хорошего любовника, каким был драматический актер. Лана тогда смирилась…



Игната дома не было. Лана обрадовалась, спешно сбросила в прихожей обувь и прошла в спальню. Там, в стенном шкафу, лежал рулон рисунков Марго. Лана подумала, что, прежде чем примет решение, отдать их Амелину или нет, внимательно рассмотрит каждый. При жизни Марго ее мало интересовала эта, с ее точки зрения, детская мазня. В мастерской, снимая полотна с подрамников, она, понятно, их тоже не разглядывала. Повышенный интерес Игната да и Амелина тоже настораживал.

Она разложила рисунки на полу. Первое, что бросилось в глаза, – очищенные от краски места на каждом. Но она хорошо помнила черные пятна. Приглядевшись, Лана рассмотрела цепочки бледных цифр.

– Ну и что ты там пытаешься увидеть? – раздался насмешливый голос за ее спиной.

– Ты вернулся? – Она постаралась скрыть испуг. – Игнат, это ты убрал черную краску?

– Я. Не ищи глубоко причину, просто стало любопытно, что замазано.

– Цифры какие-то…

– Более тебе скажу – даты. – Он отошел к комоду, выдвинул верхний ящик и достал блокнот. – На, смотри.

Лана пробежала глазами по столбику выписанных Игнатом цифр.

– По-моему, притянуто за уши. – Лана в сомнении посмотрела на рисунок. – Рисунков двенадцать, и везде, получается, какие-то даты? Чушь!

– Лана, рисунков – одиннадцать. Ты ничего не путаешь?