Вечная ночь

Затем что слезы с самого начала,

В подбровной накопляясь глубине,

Твердеют, как хрустальные забрала.





Строки из «Божественной комедии» он произнес вслух, нараспев, и сам испугался, как гулко и грозно они прозвучали.

В последний, девятый круг, туда, где сам Люцифер, «мучительной державы властелин грудь изо льда вздымал наполовину», на самое дно преисподней, падают души еще живых людей. «Он ест, и пьет, и спит, и носит платья». Да, это как раз о нем, о порнографе. Надо быть заживо мертвым, чтобы продавать и покупать детей.

И вдруг тишину разорвала телефонная трель. Он сильно вздрогнул, бросился к аппарату, по дороге опрокинул стул и больно стукнулся коленкой о дверной косяк.

– Алло. Добрый вечер. Можно попросить Бориса Александровича? – произнес в трубке незнакомый мужской голос.

– Да. Я слушаю.

– Борис Александрович, здравствуйте. Извините за беспокойство. Меня зовут Михаил Николаевич. Я дядя вашей ученицы, Жени Качаловой.





Глава восемнадцатая




Шофер попался молчаливый, и это было очень кстати. Сорок минут пути до «Останкино» доктор Филиппова проспала. Не раздумывая, сняла влажные сапоги, вытянула ноги на заднем сиденье и вырубилась. Но и во сне она продолжала скользить по натянутому канату.

В детстве у Оли была страсть – лазать по деревьям, перемахивать заборы разной степени сложности, но главное – ходить по узким бревнам, перекладинам, парапетам.

По дороге в школу было несколько оградок. Первая, тонкая, но вполне примитивная, вокруг газона. По ней Оля пролетала легко, на цыпочках, ни разу не качнувшись. Огороженный газон прятался в самой глубине большого двора, который заканчивался дореволюционным домом. Дом был такого же мышиного цвета, как старая школьная форма у мальчиков. Вверх по фасаду ползли каменные лилии. Тонкий каменный плющ обрамлял окна первого этажа и входную дверь. На нижней ступеньке высокого крыльца сидела на складном брезентовом стуле дворовая сумасшедшая старуха Слава Лазаревна. Зимой и летом, в любую погоду – в синем пальто с облезлым собольим воротником. Лапки и мордочка соболя покоились на суконной груди. Если подойти близко, можно было разглядеть стеклянные глаза-бусины. Когда старуха кричала и размахивала руками, мертвый зверь шевелился, глаза-бусины блестели.

Голову старухи всегда покрывал малиновый шерстяной платок. Такими же малиновыми были накрашенные губы и нарумяненные щеки. Брови, две жирные дуги, она рисовала черным карандашом на голой коже. Все дети во дворе считали ее ведьмой и называли Славушкой. Славушка могла ходить, но с крыльца никогда не спускалась. Сидела и орала.

В нескольких метрах от дома с лилиями тянулась ограда, отделявшая часть двора от переулка. Довольно широкая труба, облупленная, шершавая. По такой каждый дурак пройдет, не глядя. Но фокус в том, что надо было сделать это на глазах у ведьмы, под ее хриплый крик, под проклятья, совершенно бессмысленные и оттого еще более страшные. Ведьма проклинала каждого ребенка, который появлялся в поле ее зрения. Проклинала насмерть, и мертвый соболь кивал головой, лапы крупно дрожали, как будто дирижировали.

Одна из секций ограды отломалась от столбика и качалась под ногами. На этой отломанной трубе Оля балансировала нарочно долго. Она пыталась победить страх перед сумасшедшей старухой.

Оля была нервным ребенком, с сильно развитым воображением. Она боялась темноты, боялась замкнутого пространства лифта. Она весила слишком мало, лифт не хотел ее везти. Свет в кабинке гас. Чтобы лифт поехал, приходилось несколько раз сильно подпрыгнуть, а потом сесть на корточки. Прыгая, она чувствовала, что подвижный пружинистый пол сейчас провалится. Ей часто снилось, как она висит над шахтой, вцепившись пальцами в металлическую сетку. Пальцы порезаны, кровь течет, еще немного, и она сорвется.

Конечно, можно было ходить пешком по лестнице на девятый этаж, но Оля хотела победить страх и нарочно ездила в лифте одна.

Еще больше лифта она боялась толпы. Однажды, когда ей было шесть лет, они вместе с бабушкой поехали в гости к бабушкиной подруге. Подруга только что получила квартиру в новостройке, на самой окраине Москвы. Был конец мая, стояла невероятная жара. Когда они возвращались домой, небо почернело. До ближайшего метро ходил автобус. На остановке постепенно собиралась толпа, а автобус не появлялся. И почему-то не было ни одной машины. Пустое шоссе. Черное небо. Вспышки молний. Открытое пространство и пластиковый кубик остановки, к которому бежали через пустырь от новостроек все новые люди.

Хлынул дождь. Коробка была забита людьми, и казалось, пластиковые стенки вот-вот лопнут. Ливень бил по плоской прозрачной крыше. Олю с бабушкой втиснули в самый центр коробки, в гущу толпы. Бабушка обняла Олю, прикрыла собой, все повторяя: «Осторожней, здесь ребенок». Но никто ее не слышал.

Когда подъехал наконец автобус, толпа ринулась к нему, а он был уже полный. Бабушка каким-то чудом умудрилась удержаться на ногах и вырваться вместе с Олей из толпы. Люди давили друг друга, отталкивали локтями, у какой-то женщины выпал из рук плащ, и тут же на него наступили, втоптали в грязь, она закричала так, словно он был живым существом, и Оле вдруг показалось, что плащ правда живой, ему больно.

Все люди на остановке, молодые и старые, мужчины и женщины, стали, как дворовая ведьма Слава Лазаревна. Они орали, проклинали и ненавидели друг друга.

– Не война, – повторяла бабушка, – не эвакуация. С ума сошли. Подумаешь, дождик.

Автобус уехал. Те, кто не успел влезть, еще немного покричали и успокоились. Через несколько минут подоспели сразу два автобуса, почти пустые. Оле потом долго мерещились искаженные злые лица, вспышки молнии, крики, втоптанный в грязь плащ.

Но все-таки самым главным ее детским ужасом оставалась Слава Лазаревна, таинственная ведьма с нарисованными бровями. Говорили, что много лет назад ее ограбил и чуть не убил собственный сын, еще рассказывали, будто бы в молодости она работала воспитателем в детской колонии, страшно издевалась над малолетними преступниками, а они над ней. Несколько поколений детей, выросших в этом дворе, передавали друг другу разные истории о Славушке. Одна девочка подошла к ней совсем близко, хотела потрогать лапку соболя. Ведьма прокляла ее каким-то особенно страшным проклятьем, и девочка попала под машину. Один мальчик обстрелял старуху жеваной бумагой из трубочки, а потом заболел менингитом и умер.

– Она просто больной человек, – объясняла Оле мама, – несчастная, одинокая, совершенно безобидная старуха. Детей своих у нее никогда не было. Раньше она работала диспетчером в домоуправлении. Привыкла следить за порядком во дворе, вот и орет, когда кто-то рисует на асфальте, играет в «ножички», топчет клумбы, ходит по оградам.



«Микрик» подъезжал к зданию телецентра, а доктор Филиппова все еще шла во сне по канату. Когда машина затормозила, Оля сильно вздрогнула. Ей показалось, что она сорвалась и летит вниз.

– Пожалуйста, просыпайтесь, мы уже приехали.

Смущенный голос водителя окончательно разбудил ее. Она стала быстро надевать сапоги.






* * *


– Наверное, будет удобнее, если я просто подъеду к вам домой.

Голос у Михаила Николаевича, дяди Жени Качаловой, был настолько приятный, спокойный, что старый учитель, еще не видя его, уже проникся к нему доверием. Но главное, звонок этот, прозвучавший так вовремя, вывел Бориса Александровича из нервного ступора. Теперь ситуация не казалась безнадежной. Появился взрослый разумный человек, близкий родственник, с которым можно поговорить, на которого можно хотя бы отчасти переложить груз ответственности за девочку.

«Отдать ему дневник? Или не стоит? Не лучше ли все-таки еще раз попытаться поговорить с Женей?»

Он вдруг подумал: если Женя действительно решила покончить с этим кошмаром, не надо отдавать дневник дяде. Что, если дядя вообще ничего не знает о съемках в порно, о проституции и беседовать с учителем собирается о чем-то совсем другом? О дополнительных занятиях, например. Об успеваемости и частых пропусках. Для него Женя – просто пятнадцатилетняя девочка, племянница, которая растет без отца. Им, родственникам, еще предстоит узнать новость о ребенке, о бескорыстном гении V.

Совсем недавно считалось, что беременность в пятнадцать лет – это позор, катастрофа. Оказывается, есть вещи куда более страшные. Наверное, будет лучше, если известие о беременности Жени станет для ее родных самым сильным потрясением. А все прочее останется за скобками. Девочка решила начать новую жизнь. Ну и слава богу. Возможно, ей даже удастся забыть. У детей память короткая, особенно на плохое. Но если узнают родственники, они вряд ли дадут забыть. Информация такого рода имеет свойство зависать в пространстве, как ядовитый газ, и просачиваться сквозь стены.

«Нет, не дам я этот дневник никому, кроме Жени, – решил Борис Александрович, – и дяде этому ничего не скажу, если сам не спросит».

Старый учитель разложил в две стопки тетради с проверенными и непроверенными сочинениями. Дневник Жени убрал в ящик, вздрогнул от неожиданности и больно прищемил палец, когда позвонили в дверь. Два коротких звонка, один длинный.





* * *


У главного подъезда «Останкино» толпились продрогшие возбужденные подростки. Моросил холодный дождь, у многих намокли волосы и одежда, влажные бледные лица лоснились в фонарном свете. Нарочито громкий смех, мат. Было ясно, что стоят они здесь давно, возможно, с самого утра, ждут своей очереди, чтобы участвовать в очередном конкурсе, спеть и сплясать, получить свой маленький шанс приобщиться к миру шоу-бизнеса. От них пахло пивом, сигаретным дымом, жвачкой, озоном. Вокруг них воздух был пронизан электричеством, мелькали острые искры.

Шофер остался в машине. Оле предстояло одной пройти сквозь толпу. Администратор программы ждал ее внутри, у поста милиции. В тот момент, когда она входила в стеклянные двери, как раз позвали внутрь очередную порцию конкурсантов. Они ринулись вперед, Олю пару раз толкнули. У нее закружилась голова, ослабели ноги. Она чуть не упала и ужасно испугалась. Рядом, у самого уха, запыхавшийся девичий голос произнес:

– Светка, подожди, правда, что ли, Качалова в жюри не будет?

– Конечно. Ты что, не знаешь? У него дочку убили.

Две девочки лет четырнадцати застряли в толпе, возле доктора Филипповой. Та, которая только что спросила о Качалове, услышав ответ, застыла с раскрытым ртом.

– Что? Нет, подожди, его дочка, Женя Качалова, которая в клипе снималась, она в нашей школе учится, в параллельном классе.

– Вот ее и убили.

– Да ладно, брось! Я ее видела в школе, совсем недавно. А кто, почему?

– Вроде маньяк. Или кто-то с папашей счеты свел. Там что угодно может быть. Такие бабки крутятся, жуть! Вообще, она сама допрыгалась. Говорят, она с Вазелином тусовалась, а вокруг него всяких психов, наркоманов полно.

Толпа двинулась, загалдела, Олю оттеснили от девочек.

«Вот, пожалуйста, сразу несколько версий, – подумала Оля, – месть, шантаж либо то, что называется на языке криминалистов и судебных медиков “смерть, связанная с образом жизни”. Так говорят о бомжах, проститутках, наркоманах. Дочь певца Качалова, конечно, не бомжонок. Но проституцию и наркотики исключать нельзя. А если сработал подражатель? Почему нет? Столько шумихи было в прессе, а прошло всего полтора года. Там, где убиты три подростка, может появиться и четвертый. Деньги в шоу-бизнесе крутятся гигантские, в том числе и криминальные. Этот Качалов на эстраде давно, еще с конца семидесятых, наверняка успел обрасти сомнительными связями. Кому-то понадобилось убить его ребенка? Полный бред! Даже самые страшные бандиты редко идут на такое. Могут похитить, шантажировать. А убить, да еще с инсценировкой – зачем?»

Толпа подростков застряла в проходе. Милиционеры пропускали их по одному, сквозь рамку металлоискателя. Две девочки, обсуждавшие убийство, как два тарана, врезались в гущу и уже были внутри. Оля выбралась из толпы, и тут рядом с ней возникла долговязая тощая фигура в камуфляжных шароварах и зеленой футболке. Длинные желтые волосы падали на лицо.

– Вы доктор Филлипова? Я администратор «Тайны следствия». Пойдемте со мной.

Больше он не сказал ни слова, повел ее через холл к лестнице, шел так быстро, что Оля едва поспевала за ним. В коридорах под ногами хлопали плиты, низкие потолки давили, холодный синюшный свет делал лица мертвенно бледными. Несколько раз пришлось пробиваться сквозь толпы гостей ток-шоу. Оля постоянно натыкалась на кого-то, поскольку в голове у нее сам собой звучал очередной диалог с Молохом. То есть пока это был только монолог. Она задавала вопросы и не получала ответов.

«Как ты мог оставить мобильный телефон на месте преступления? Ты теряешь форму? Мало того что впервые удалось идентифицировать жертву, она еще оказалась дочерью знаменитости. Ты знал об этом? Ты хотел убить именно ее, эту конкретную девочку, Женю Качалову? Раньше личность жертвы не имела для тебя значения. Только внешний образ, возраст, принадлежность к порноиндустрии. Даже пол ребенка был тебе безразличен. Две девочки и мальчик. Две нимфетки и фавненок. Теперь еще одна нимфетка. Ты рисковал сознательно? Хочешь вступить наконец в диалог? Или ты после полутора лет бездействия сорвался, и тебе наплевать, что, зная личность жертвы, будет легче тебя найти? Веришь в свою неуязвимость? Кстати, ты не знаешь, кто такой Вазелин? Что-то очень знакомое. Нет, ты не знаешь. Зато я вспомнила».

Администратор двигался вперед на своих журавлиных ногах, расчищая Оле дорогу, довел до гримерной и исчез.

Гример, женственный юноша, приветствовал ее застенчивой улыбкой и дрожью накрашенных ресниц.

– Ну что, будем личико делать? – пропел он тоненько, цапнул Олю пальцами за подбородок, приподнял ее лицо вверх, повернул направо, налево, отпустил, красиво взмахнул пеньюаром и надел его на Олю, туго стянув у шеи.

Рядом в зеркале отражалось лицо ведущего, Миши Осипова. Его тоже гримировали, и, чтобы не терять времени, он принялся выкладывать доктору Филипповой всю информацию, добытую его командой.

На столике, обсыпанные розовой пудрой, лежали фотографии убитой девочки. Их купили у корреспондента ежедневной новостийной программы, который первым оказался на месте преступления. Фотографии были не очень качественными, но Оля разглядела характерный блеск кожи от масла, длинные волосы, скрученные в косицы-дреды, гладко выбритый лобок.

Пару раз в кадр попало лицо Димы Соловьева. Изображение получилось смазанным, но Оля заметила, какой он хмурый и сосредоточенный.

– У Качалова шесть детей, от разных жен. Женя снялась в клипе. Может, вы даже видели, его часто крутят. Называется «Котенок, не грусти».

– Нет, я не видела.

– Мы его пустим как заставку к программе. Вы посмотрите. А кто такой Вазелин, знаете?

– Знаю. Пару месяцев назад ко мне попал мальчик с острым психозом, фанат этого певца. – Оля нахмурилась, и тут же гример похлопал ее по лбу.