Ведьма Западных пустошей

– За городом, – ответила она. – А зачем тебе туда?

Бастиан махнул рукой экипажу и, когда они сели на неудобную деревянную скамью, произнес:

– Хотел посмотреть на могилу Эдвина Моро.

Аделин неопределенно пожала плечами – она знала о том, кто такой Моро, все в городе это знали, но понятия не имела, где именно искать его могилу. Зато возница, которому Бастиан протянул монеты, внезапно полюбопытствовал:

– Барин, это вам Лесной принц понадобился? Простите великодушно, за каким же дьяволом?

Бастиан откинулся на спинку скамьи и, когда экипаж двинулся по улице, коротко ответил:

– Мой отец вел его дело.

Возница издал радостный возглас и хлопнул ладонью по колену от избытка чувств.

– Ничего ж себе! – неожиданно радостно воскликнул он. – Я помню вашего батюшку, возил его две недели, пока он у нас был. До чего ж чудесный барин! Никогда денег не жалел и так вежливо разговаривал, куда там нашим. Наши-то все в зубы норовят, если что не по ним. А тут сразу видно, благородное обращение! «Поедемте туда-то да отвезите меня, пожалуйста, сюда-то!» Достойная персона!

Лицо Бастиана на мгновение сделалось очень мягким и мечтательным. «Должно быть, он очень любил отца», – подумала Аделин.

– Как он поживает-то, ваш батюшка?

– Он умер пять лет назад, – сдержанно ответил Бастиан, и Аделин видела, что он хотел бы спрашивать, хотел бы говорить о таком важном для него человеке. Возница сокрушенно покачал головой.

– Ай как жалко. Добрый был господин, дай ему Господь царствия небесного. Много он тогда тут работал, со всеми разговаривал. Ну а что там было узнавать? Сволочью был этот Моро, но хоть капля совести в нем осталась, раз мозги себе выжег.

Аделин усмехнулась и на всякий случай уточнила, зная ответ:

– Почему сволочью?

– Ха! – воскликнул возница. – Конечно, сволочью! Я бы еще хлеще сказал, да только из уважения к вам, миледи, удержусь от таких слов. Сколько народу из-за него по миру пошло? Сначала продул все деньги в этом, как его, дьявола, запамятовал название…

– «Ауферне», – напомнил Бастиан.

Аделин смутно помнила, как отец рассказывал об этой финансовой пирамиде и предостерегал ее: «Аделин, не рискуй деньгами, какие бы гарантии тебе ни давали твои друзья. Не ставь на кон все, что тебе дорого».

– Да, господин, точно. «Ауферн». Ну вот он там сперва состояние прохлопал, а потом и лесопилку. Все, родненькие, на выход с вещами! А что нам детей кормить надо, это его не беспокоило! Я хоть вовремя успел подсуетиться, купил экипаж да лошаденку, а тут и батюшка ваш приехал, так я, слава богу и спасибо вашему родителю, подзаработал. Он платил-то мне не по-местному, а по-столичному, а потом еще приплатил на добрую память, когда уезжал. А остальным куда деваться? Кто уехал, кто разорился, никому до народа дело не было. Я вам так скажу, барин, хоть и неправильно это: хорошо, что он сам с собой покончил. А то бы не вытерпел кто, взял бы грех на душу, точно.

Вскоре экипаж выехал за город и покатил среди полей в сторону кладбища. Аделин была там на Пасху с Уве, навещала могилу отца. Вспомнилось, как когда-то давно она, нарушая старый запрет навещать кладбище после четырех часов пополудни, бегала туда за земляникой, а потом сидела на старых могилах, заросших травой, и мир был спокойным и тихим, пахнущим сеном и земляничным соком, правильным. Все восходило из земли и возвращалось в землю, и этого не стоило бояться.

Разговорчивый возница въехал в ворота кладбища, поплутал по дорожкам и остановился возле тропы, которая бежала среди старых дубов. Здесь было тенисто и свежо, и древние надгробия, поросшие зеленым мхом, напоминали пальцы, торчавшие из земли. На нескольких Аделин заметила завядшие грязные цветы.

– Вот, господин, извольте, – возница указал на тропу и сообщил: – Там за дубами Грешный уголок. Самоубийцы, заложные покойники, всякое такое… Проехать не проедем, застрянем, вы пешком тогда. Только вы уж, барин, поосторожнее. Хоть и время раннее, но сами понимаете. Дрянное место. Тут и белым днем всякое видится.

Бастиан усмехнулся и ничего не ответил.

Они покинули экипаж и пошли по тропе. Постепенно кладбище стало почти лесом, густым и старым, и в его темной глубине Аделин почувствовала нечто, которое не имело отношения к миру людей. Далекое, дремлющее, оно приоткрыло глаза и взглянуло на тех, кто вошел в Грешный уголок. Его взгляд был ледяным, оценивающим.

– Чувствуешь? – негромко спросил Бастиан.

Аделин кивнула.

Некоторое время они шли молча, и ощущение чужого взгляда на лице притупилось, словно дремлющая среди деревьев тьма не сочла их достойными внимания и вновь погрузилась в сон. Тропинка свернула и вывела Бастиана и Аделин к створкам небольшого склепа.

Здесь много лет никого не было. Каменный ворон раскидывал грязные крылья над дверями, но никто уже много лет не открывал самих дверей. Тяжелая цепь, пропущенная сквозь ручки, давно проржавела. Мраморные ступени покрывал сор, сквозь трещины прорастала трава. Пышный куст шиповника рассыпал кремовые лепестки по земле.

«Вот и все, что останется после нас, – подумала Аделин с тихой печалью. – Тишина и шиповник».

Бастиан поднялся по ступеням и, прищурившись, прочел полустертую надпись на металлической табличке:

– «Здесь покоится Эдвин Моро, почетный гражданин Западных пустошей. Спи с миром и надейся на милость Господа». Как интересно, Аделин! Закопали на задворках кладбища, но склеп все же соорудили.

– Дань памяти, – ответила Аделин. – Он все-таки много сделал для города.

Бастиан кивнул. Дотронулся до цепи, и Аделин с трудом удержала вскрик. Мертвый Эдвин Моро или то, что сейчас было в склепе, не хотело, чтобы его тревожили – и Бастиан это понял. Убрав руку, он спустился со ступеней и сказал:

– Странно, но почему-то мне жаль его. Не знаю почему.

Аделин этому не удивилась. Она успела узнать Бастиана настолько, чтобы понять: в нем есть определенное самолюбование, есть гордость и достоинство, но вот жестокости в нем не было – и это не могло ее не радовать.

Но с такими качествами он, похоже, недолго пробудет инквизитором.

– Бастиан, зачем мы сюда пришли? – спросила Аделин.

Бастиан пожал плечами, отошел от склепа и вдруг нагнулся к траве и сорвал тонкий стебелек поздней земляники – крупная сочная ягода качалась на нем, словно бубенчик.


– Хочешь? – поинтересовался он. – Тут ее много.

Ягода наполнила рот теплой сладостью с едва уловимой ноткой горечи – той самой, в которой таится тепло солнца, буйство летних дождей, сила земли. Когда-то Аделин сидела на кладбище и точно так же ела землянику: отец, узнав об этом, кричал на нее так, что у него прихватило сердце, и пришлось срочно вызывать доктора Холле.

«Друг мой, да не переживайте вы так, – сказал тогда доктор после всех необходимых процедур. Аделин, которая слушала под дверью, бесшумно плакала от страха, а Уве испуганно цеплялся за ее руку, хмурясь и не понимая, что случилось, – готовился на всякий случай зареветь. – Ваша Аделин все-таки ведьма, такова ее натура. Ей нужно чувствовать силу природы, все ее течения, всю ее суть».

«Так надо, что ли? – хмуро спросил отец. – Это правильно?»

«Для нее – да. Вы ведь любите ее? Так позвольте ей поступать так, как просит сердце. Она ведь не делает ничего дурного и не будет».

И отец смирился. Аделин видела, что он не одобряет ее походы на кладбище, но больше он не говорил ни слова – просто старательно делал вид, что ничего не знает.

– Никогда не думала, что буду есть землянику на кладбище в компании инквизитора, – призналась Аделин и, подхватив подол платья, опустилась в траву. Бастиан улыбнулся, сел рядом, не жалея светлых щегольских брюк, и протянул ей другую ягоду.

– Надеюсь, мое общество не портит землянику, – с улыбкой заметил Бастиан и, не давая Аделин ответить, продолжал: – Понимаешь, мой отец вел дело Эдвина Моро. И сейчас я так за него зацепился потому, что это способ дотронуться до Альвена Беренгета. Хотя бы на минуту почувствовать, что он рядом.

Это было сказано с той искренней печалью, которую люди обычно прячут в самой глубине своего сердца – чтобы никто, не дай бог, не подумал, что они способны на такие наивные пустяки, как доброта, любовь, дружба. Аделин накрыла руку Бастиана своей, прижалась виском к его плечу.

– Наверно, ты очень любил своего отца, – негромко, словно боясь спугнуть что-то очень важное, сказала она. Бастиан кивнул.

– У меня никого не было, кроме него, – ответил он. – Когда он умер, то часть меня ушла вместе с ним. А потом… потом появилась ты. И я снова стал собой.

Аделин молчала, понимая, чего на самом деле стоят эти слова. Это не было признанием в любви – это было намного больше любви.

Это было самой жизнью.

– Ох, Бастиан, – вздохнула Аделин.

Ветер мягко дотронулся до растрепанных метелочек душистого колоска, птица залилась трелями среди деревьев. Аделин не помнила, когда ей в последний раз было так хорошо и спокойно. На какой-то момент она почувствовала, что полностью соединилась с миром – так, как и положено ведьме. Она сидела на траве рядом с Бастианом и смотрела на мир глазами божьей коровки на крупной головке клевера, летела над кладбищем с лесной голубкой, скользила в траве в упругом черном теле ужа.

И это единение с миром было настолько глубоким и сладким, что сначала Аделин и сама не поняла, как именно оказалась в склепе.

Должно быть, уж нырнул в какую-то щель. Аделин почувствовала, как ее тело обмякает на земле рядом с Бастианом – в следующий миг ее тень поднялась на ледяном полу склепа.

Аделин не чувствовала холода: просто понимала – в склепе темно и холодно. Она сделала несколько осторожных шагов туда, где из-под дверей выбивались робкие лучики света, и наконец-то увидела очертания саркофага – массивного давящего сгустка тьмы.

Тьма не была пустой. В ней что-то двигалось: Аделин охватило моментальным ужасом, который выморозил ее сердце до донышка. В какой-то момент тьма расступилась, и Аделин увидела суставчатые лапы, подернутые волосками, гроздь черных, маслянисто сверкающих глаз, заросшее грязной шерстью брюхо, из которого тянулась толстая гладкая нить, и лапы сучили по ней, выплетая паутину.

Аделин смогла закричать – завопила так, что над кладбищем взлетели птицы. В следующую минуту ее буквально вбросило в тело; Аделин села, закашлялась и только потом поняла, что пытается сбросить руку Бастиана, который старался удержать ее.

На мгновение ей померещилась паучья лапа, сухая и холодная, которая опутывала ее паутиной. Оставить добычу, потом вернуться и сожрать…

– Что, Аделин? Что? – Бастиан смотрел на нее с такой тревогой, какую прежде она видела только у отца и Уве. – Что с тобой?

Какое-то время Аделин могла лишь сидеть, уткнувшись лицом в ладони и стараясь выровнять дыхание.

– Там кто-то есть, – едва слышно сказала она. – Там, под склепом кто-то есть. Гораздо хуже вымрака. Огромный паук…

Бастиан осторожно обхватил ее голову ладонями и несколько минут смотрел в глаза – его взгляд был таким, что Аделин стало казаться, будто среди знойного дня она падает в глубокий колодец, полный бодрящей ледяной воды. Наконец Бастиан выпустил ее, и Аделин почувствовала, что ужас, который заледенил ее в склепе, разжал пальцы. Бастиан утишил ее страх, заставил его отступить.

– Там никого нет, – твердо произнес Бастиан. – Я проверил склеп, когда взялся за цепь.

Аделин вспомнила, как во тьме паучьих глаз сверкали мертвые звезды, и поежилась, пытаясь окончательно прийти в себя. Бастиан помог ей подняться и повел по тропе к выходу из Грешного уголка: с каждым шагом Аделин становилось легче дышать.

– Никого нет? – переспросила она. – Точно?

Аделин с неожиданным ужасом поняла, что Бастиан мог ей сказать об этом просто ради того, чтобы ее успокоить. И паук по-прежнему там, под саркофагом Моро, и скоро он выберется на свет, потому что захочет напиться живой крови и вкусить человеческого мяса.

– Я никогда не стал бы тебя обманывать, – откликнулся Бастиан. – Там в самом деле пусто. Скорее всего, ты задумалась и поймала одну из волн некротического поля. Такое бывает на кладбищах.

– Я часто бывала на кладбищах в детстве, – сказала Аделин. Вот склеп остался позади, вот уже видно экипаж с разговорчивым возницей: увидев, что пассажиры возвращаются, он приветственно махнул им рукой. – Но никогда не ловила никаких волн.

Бастиан усмехнулся.

– Ты ставишь под сомнение мой опыт, госпожа Беренгет? – добродушно спросил он.

Аделин ответила улыбкой на его улыбку.

– Нет. Ты же сказал, что не стал бы меня обманывать.

Но она подумала, что обманывать и недоговаривать – все-таки не совсем одно и то же.