Во всем виновата книга

– Он была такой милой. Такой доброй. Она работала в гостинице.

Он со значением посмотрел на Альтмана.

– Вы понимаете, о чем я? – спросил он.

– Да, понимаю.

– Ее убили.

– Убили?

– Мне сказали, что ее убил один богач. Из Вены.

– Ясно.

– Я пришел в ярость из-за того, что такую милую девушку убили.

– Ну конечно, – осторожно согласился Альтман.

Он вновь стал испытывать необъяснимое напряжение в присутствии старика, словно внезапно завидел змею в высокой траве.

– Еврей, – добавил старик. – Богатый еврей из Вены.

На Альтмана нахлынуло облегчение. Он боялся, что старик может винить в убийстве его отца, но теперь, к счастью, стало ясно, что он считает убийцей Эльзы еврея. Значит, отец Альтмана вне подозрений.

Старик кивнул на свой сверток.

– Здесь все описано. То, как я себя чувствовал в то время.

– Это мемуары? – спросил Альтман в надежде закончить неприятный разговор о бедной проститутке с добрым сердцем, убитой зловещим и, разумеется, богатым евреем.

– Да, мемуары. Никто не хотел их печатать. Говорили, у меня дурацкое имя. И это правда. Это помешало мне подняться после войны. С дурацким именем нельзя добиться успеха.

У Альтмана возникло вполне естественное желание спросить, как его зовут, но он видел, что старику до сих пор неловко из-за своего имени.

– Что ж, по крайней мере, все наладилось, – сказал он. – Германия вышла из мрака… невредимой.

Он посмотрел на рукопись. Старик вновь принялся поглаживать ее.

– Итак, это ваша книга.

Старик ничего не ответил. Его печаль была столь глубокой, а разочарование столь бесконечным, что Альтман вновь испытал прилив жалости.

– Я хотел бы прочитать ее. – Он кивком указал на рукопись. – Вы не против? По вашим словам, здесь говорится о том, что творилось в Германии после Великой войны, а я как раз собираю материалы на эту тему. Когда-нибудь я помещу свою коллекцию в архив. Эти… документы станут моим наследием.

Он откинулся на спинку стула и широко улыбнулся, подумав, что ему удалось подарить старику надежду на бессмертие.

– Ваша рукопись навсегда останется в истории, – объявил он.

Старик взглянул на рукопись, словно прощаясь с ней, и внезапно взмахнул рукой. По-видимому, он наконец решил, что его записки не имеют никакой ценности.

– Забирайте, – сказал он, после чего взял рукопись и протянул ее Альтману. – Мне она не нужна.

– Я буду бережно хранить ее, – пообещал Альтман. – Спасибо.

– Пожалуйста.

Старик накинул на плечи дождевик.

– Спокойной ночи, – проговорил он, с трудом поднялся и полез в карман.

– Не надо, – быстро сказал Альтман. – Я угощаю.

Он ласково погладил рукопись:

– Считайте это вознаграждением за дар, который вы принесли истории.

Старик, похоже, растрогался.

– Возможно, моя жизнь в конце концов принесет хоть какую-то пользу, – тихо произнес он.

– Кстати, а как вас зовут? – спросил Альтман.

Старик лишь отмахнулся от любопытства Альтмана, а может, от любопытства всего мира.


– У меня дурацкое имя.

Он застегнул плащ дрожащими руками, вяло кивнул и еще раз пожелал Альтману спокойной ночи.

Альтман смотрел, как старик, шатаясь, бредет по проходу – в ночь, в холод, под дождем, который внезапно полил вновь. Это придавало его облику еще большую хрупкость, он казался Альтману олицетворением человека, беспомощного перед великими силами и разрушительным действием времени, не менее могучего, чем мощные социальные и экономические течения, которые ни один герой, говоря учительским языком Карлейля, не может одолеть или повернуть в другое русло, – в конечном счете время побеждает всех и вся. Так или иначе, было ясно одно: старику, как и миллионам других, грозила намного более страшная участь. Уезжая из Германии, Альтман был уверен, что скоро все пойдет вразнос. Почти все чувствовали то же самое. Прогнозы были один мрачнее другого: в Германии придет к власти диктатор, разразится новая чудовищная война, которая, подобно первой, охватит всю Европу и целый мир. Альтман улыбнулся, благодарный движущим силам истории. Они обошлись с миром намного мягче, чем все опасались в те годы.

С теплой улыбкой на губах Альтман оглядел рукопись, затем, повинуясь внезапному импульсу, развязал бечевку и взглянул на титульный лист. Адольф Шикльгрубер, «Моя борьба».

Он снова улыбнулся. Шикльгрубер?

«Старик был прав, – подумал Альтман, – имя и вправду дурацкое». Но даже если бы оно звучало иначе, ничто не изменилось бы. Старик мечтал изменить мир, но отдельный человек не может творить историю. На это способны лишь великие силы.

Альтман снова посмотрел на рукопись и усмехнулся – вот это имя! Старик явно винил его в своих неудачах. Альтман покачал головой. Нелепость!

«В конце концов, что значит имя?» – спросил он сам себя, надевая пальто.





Лорен Д. Эстлеман

Книжный клуб




Начальник полиции Докерти знал, что самое мрачное место в штате Нью-Мексико вовсе не медный рудник Санта-Рита. Нет, оно находится здесь, в городке Гуд-Эдвайс. Книжный магазин Эвери Шейркросса.

Шейркросс открыл его задолго до рождения многих жителей городка в здании, построенном три века назад. Некогда в нем размещались любительский театр и приют Армии Спасения для бездомных. Одно время его облюбовали броненосцы, а еще там собирались юные маргиналы – покурить травку и послушать рок-н-ролл. Стены сложены из необожженного кирпича в три фута толщиной. Окна достаточно велики, чтобы стрелять по индейцам и то же время укрываться от летящих с улицы стрел. Когда дом стоял пустым, он мало отличался от пещеры – такой же темный и замшелый. Шейркросс ухитрился сделать его еще более мрачным, расставив высоченные книжные шкафы и заполнив полки томами, часть которых имела столь же почтенный возраст, что и само здание. В довершение всего проходы между шкафами были узкими. Уже много лет мальчишки подзадоривали друг друга – слабó прийти к «страшному месту» после наступления темноты, когда по дому бродят призраки Шекспира и Марка Твена, или днем, когда там обретается загадочный хозяин? Никто ни разу не отважился. Даже в солнечный полдень посетителю приходилось включать фонарик, чтобы ненароком не наткнуться на увесистый том Теккерея или Гиббона и не выбить себе зуб.

К счастью для начальника полиции с его новым зубным протезом, Шейркросс недавно повесил у себя люминесцентные светильники, которые включались для удобства посетителей при помощи свисающих с потолка шнурков. По всему магазинчику были развешаны рукописные объявления с просьбой выключать за собой свет по мере продвижения между рядами шкафов. При включении лампы мигали, гудели, проливали бледный свет на литературные сокровища, что создавались в течение многих веков, но до пола из толстых досок он не доставал. А между тем на полу, по обе стороны и без того узких проходов, громоздились стопки книг, и Докерти приходилось ногой нащупывать себе путь.

Старинные шкафы были изготовлены из дубов, срубленных в девственных лесах на Востоке. Постепенно эти шкафы стали серыми от многолетней пыли, которая чуть ли не въелась в древесину. И хотя Шейркросс делал все, чтобы его постоянные клиенты не перепачкали новый костюм (или новое платье) и не стали после этого избегать его магазина, обратившиеся в пыль кости доисторического бизона и исчезнувших индейских племен, обитавших близ Тропы Санта-Фе[35], все равно проникали в помещение и в ноздри начальника полиции.

Чихнуть. Прочистить нос. Осторожно продвинуться вперед. Повторить все сначала.

Так как Докерти читал исключительно полицейские сводки и донесения, он редко бывал здесь – в последний раз это случилось много месяцев назад – и поэтому имел весьма смутное представление о внутренней планировке. Кроме того, забота Шейркросса о своих клиентах не простиралась настолько далеко, чтобы не дать им попасть в тупик: открытые с обеих сторон проходы чередовались с теми, в конце которых стояли шкафы. К тому же владелец магазина все время что-то переставлял, так что сам Дэниел Бун[36] отчаялся бы отыскать здесь дорогу.

Но сегодня был вторник, а это означало, что начальнику отделения полиции Гуд-Эдвайса (со штатом в целых пять человек, трое из которых – с неполным днем) повезло. Именно в этот день проходили заседания Книжного клуба. Его члены собирались у Шейркросса, чтобы попить холодного чая, съесть лимонного печенья и поговорить о Сюжете, Замысле и Персонажах. От Докерти требовалось только идти на шелест голосов.

– Я от нее просто переплевался. Шестьсот страниц разглагольствований о танцующих медведях и мальчике, укусившем собаку.

Этот каркающий голос принадлежал девяностодевятилетнему Скоффилду, «дяде Неду». Воздух со свистом вырывался через щели между его вставными зубами.

– Нед, книга ведь совсем не об этом. Гарп – трагический персонаж[37].

А это Берди Флэтт. Сорок лет проработала в телефонной компании, была уволена после того, как там отказались от старого коммутатора. Когда Докерти только поступил на службу, он всякий раз слышал ее пронзительный голос, набирая номер.

Еще кто-то прочистил нос. Должно быть, Карл Лэтроп, глава муниципального совета, который на собраниях легко заглушает голоса оппонентов звуками из своих носовых каналов.

– Это карикатурный персонаж. Книг много, а «Грозовой перевал» один.

– Народ, танцующий медведь – это просто символ, – заметил новый участник дискуссии, чей голос Докерти сразу не признал. – Ирвинг указывает на безрассудство, свойственное человеку.

И снова Нед вставил свое веское слово:

– Символы, шмымволы. Пусть газетчики восторгаются книгами о мальчишках, которые кусают собак.

Стало ясно, кто выступал перед ним: Гордон Толливер, издатель еженедельника «Добрый советчик»[38], основанного, как все считали, Хорасом Грили[39]. Пятидесятилетний Толливер был самым молодым членом клуба.

Последовал бурный обмен мнениями. Особенно выделялся визгливый голос Берди.

– Друзья, друзья, – пронзительным тенором заговорил Шейркросс, сразу заставив спорщиков успокоиться, – у нас ведь литературная дискуссия, а не сеанс борьбы. Нед, «Мир глазами Гарпа» – не история о собаке, покусанной мальчиком, а гораздо более серьезное произведение. Ты бы понял это, если бы соизволил прочесть роман, а не просто сосчитал в нем страницы. Мисс Флэтт, Гарп – не совсем трагическая фигура, поскольку произведение задумывалось как «черная комедия», а тут вариантов нет: или трагедия, или комедия. И в нем нет ничего карикатурного, Карл. Для этого он слишком хорошо прорисован. Гордон, мне очень жаль, но должен заметить, что танцующий медведь – это просто танцующий медведь. Он появляется почти в каждом произведении Ирвинга. Это его фирменный знак, как мрачное озеро у Эдгара По или монологи у Айн Рэнд.

– В следующий раз почитаем Луиса Ламура, – предложил дядя Нед. – У него собак никто не кусает, а медведи не танцуют польку.

– Давайте немного усложним задачу. Каждый выберет одну книгу, и мы на следующей неделе сравним их достоинства и недостатки. Не забудьте перед уходом записать их в журнале.

Докерти выбрался из «литературного лабиринта» как раз тогда, когда члены клуба вставали со складных стульев. Шейркросс председательствовал на собрании, сидя за своим массивным письменным столом, такой же древний и серый, как книжные полки. «Черт! Да он и впрямь такой же древний, как они!» – подумал начальник полиции. Сейчас Шейркросс поднялся с вращающегося деревянного стула, чтобы поприветствовать посетителя. Остальные рассеянно кивнули Докерти, поглощенные поиском книги для чтения в ближайшую неделю.

– Какой приятный сюрприз, шеф! Неужели вы поддались на мои уговоры и решили присоединиться к нам? Опытный криминалист окажется очень кстати, когда мы будем обсуждать Эда Макбейна.

Владелец книжного магазина был настоящей ходячей карикатурой: худющий, грива серых, как книжные полки, волос доходит до воротника, очки с толстыми стеклами, руки и ноги напоминают согнутые ершики для чистки курительных трубок. Локти и колени, казалось, так и норовят прорвать ткань поношенного, некогда черного шерстяного костюма, который Шейркросс носил даже при ста градусах[40]. Начальник полиции вдруг поймал себя на мысли о том, что никогда не видел Шейркросса вспотевшим. Если его ударить, из пор, вероятно, вырвутся только сухой воздух да книжная пыль.