Вперед, русичи!

– Так я вот и спрашиваю, – видимо, решил повторить свой вопрос Осип, – что за дело-то у тебя к нашей Дашеньке? Откуль ты вообще про нее наслышан? Ты не пойми, что я попусту любопытствую, – добавил он, видя, что Павел нерешительно молчит. – Она ведь у нас заместо дочки. Душой мы к ней прикипели, да и она к нам как к родным относиться стала, оттаяла сердцем. – Он замолчал, ожидая ответа и сурово поглядывая на парня.

– Из дома она пропала, – выдавил из себя Павел, не зная, как правдоподобно объяснить ситуацию и ругая себя за то, что не подумал об этом раньше. – Вот и ищут ее. – Он сам понимал, как беспомощно и даже нелепо звучит подобное объяснение и что сейчас посыпятся новые вопросы.

Однако Осип, задумчиво прихлебывая чай, молчал, и над столом повисла неловкая тишина.

– Так ты что, брат ее будешь, что ли? – наконец спросил он.

– Да нет, сосед просто. – Павел совсем растерялся, не зная, что отвечать и что говорить этим людям, которые не заслуживали обмана. Но ведь и правду они бы посчитали самым большим и неприкрытым обманом.

– Сосед, говоришь, – скептически произнес Осип. – Ну-ну. Вот и у нее также, начнешь, бывало поначалу, выспрашивать, что да откуда. Замкнется, глаза опустит и молчит. Кроме имени, так ничего не знаем. Уж и расспрашивать перестали, зачем попусту тревожить, захочет – сама расскажет. А не захочет – ее дело. Главное, что и дочкой она нам хорошей стала, и сестренкой нашим детишкам. Они-то и вовсе уже забыли, хоть и времени немного прошло, что не родная она им. Так что не хочешь рассказывать – не надо. Ежели с добром пришел – милости просим. А ежели недоброе что замыслил, знай – в обиду мы ее не дадим. Неволить не будем: захочет – с тобой уйдет, хоть и горько нам будет, не захочет – останется. Сами неволить не будем и никому не позволим, – закончил свою речь Осип.

– Да я по-хорошему, – загорячился Павел, – она сама мне рада будет. Она меня давно ждать должна. Да и как я могу ее приневолить? Может, и ей с вами жаль расставаться будет, только и здесь оставаться нельзя, ее ведь дома ждут. И простите меня, что не могу вам всего рассказать. Если уж она сама за столько времени не решилась, то и мне этого делать не надо.

– Может быть, оно и верно, – заметил Осип, выслушав горячую речь паренька. Только лицо его еще больше помрачнело.

В это время послышался скрип ворот, и в горнице раздался ребячий гомон.

– Вот и они, – взволнованно всплеснула руками хозяйка, жена Осипа, – орава наша явилась.

Все как по команде обернулись к двери. Когда она открылась, в комнату действительно ввалилась целая ватага ребятишек различных возрастов. Павел лихорадочно искал глазами Дашу, но ее среди них не было.

«Наверное, младших домой отправила, а сама с подругами задержалась», – мелькнула у него мысль. Ребятишки, разом замолчав, застыли в дверях, увидев незнакомцев.

И тут как громом оглушили Павла произнесенные в тишине слова.

– Даша, – сказал Осип, – к тебе гости.

– Ко мне? – робко и удивленно спросила старшая из девочек.

– Не она, – с отчаяния вслух вырвались у Павла слова, и он почему-то густо покраснел под внимательным взглядом Осипа.

Но эти вырвавшиеся у него два слова вдруг разорвали ту гнетущую атмосферу, которая воцарилась в комнате. Вдруг заговорили все разом. Хозяин заметно повеселел, хозяйка занялась ребятишками, которых и умыть, и накормить надо было.

– Не тушуйся, парень, – подобревшим голосом сказал, похлопывая его по плечу, Осип, – отыщешь еще свою Дашу.

И как ни пытался, не мог скрыть своей радости от того, что его семейному благополучию уже никак и ничем не грозит приход этого странного паренька.

«Не она», – еще раз промелькнула горькая мысль, и он ничего не ответил ни на успокаивающую речь Осипа, ни на сочувственные слова Амельяна…



Для сна Павлу отвели небольшую, но уютную комнату. В ней стояла кровать с пуховой периной, какие показывали в фильмах про купеческие времена. Он буквально утонул в ней, когда прилег. Спать не хотелось. Сказывалось, наверное, и возбуждение, и ожидание, и разочарование, постигшее его в последние часы.

Он даже ночевать оставаться не хотел. Попытался уговорить Амельяна проводить его назад к обозу, ибо боялся заблудиться в улицах ночного села. Ведь дорогу-то он, погруженный в свои мысли, не запомнил. Знал только, что шли довольно долго. Но Амельян был непреклонен. Во-первых, он считал пустой блажью просьбу парня, даже если тому приспичило вернуться в крепость, – все равно никто до утра туда не поедет. Это он и постарался втолковать ему, а во-вторых, справедливо заметил, что такой уход обидит хозяев, которые ни в чем перед ними не провинились.

И хотя Павлу не терпелось усесться в кресло и перенестись пусть еще не домой, но в свой родной двадцатый век, ему пришлось согласиться с доводами Амельяна и дожидаться рассвета.

Теперь он уже окончательно пришел к выводу, что найти Дашу ему не удастся. Нет, конечно, в восьмидесятые годы своего века заехать надо, но только лишь для того, чтобы никто, даже сам себя, не упрекнул в том, что он не использовал все возможности. Перед людьми всегда можно оправдаться, перед самим собой – невозможно.

«Только попусту задерживаться там не буду, – решил Павел, – и так уже много времени потерял. Про что-то мы с Вадькой не додумали. Надо разработать другой план. Может быть, и брата его подключать придется. Там, в будущем, наверное, уже заметили Вадькино исчезновение. Наверное, тоже ищут. А может быть, уже и нашли. Нет, надо быстрее домой. Еще неизвестно, что сейчас с Дашей происходит, так ли ей повезло, как везет пока мне. Ведь я жив, здоров и спать ложусь на перине».

И от этих мыслей ожидание ему показалось еще нетерпимее. Но и поторопить рассвет он не мог.

Его размышления прервали осторожные шаги и скрип открываемой двери. Павел быстро поднялся. В окно ярко светила взошедшая луна и, несмотря на позднюю ночь, видно в комнате было хорошо. В дверь робко заглянула девочка и, увидев, что гость не спит, растерянно остановилась.

– Даша? – удивился он. – Заходи, не бойся. Ты чего пришла?

– Я думала, вы спите, – смутилась девочка, – хотела еще раз на вас взглянуть: может, вы и… – Она, еще больше смутившись, замолчала. Но, собравшись с духом, все же задала мучивший ее вопрос: – А вы и вправду не меня искали?

– Нет. – Павел отрицательно покачал головой. – Я действительно ищу девушку, ее тоже Дашей зовут. Она даже чем-то похожа на тебя. Только… – И он огорченно вздохнул.

– А она что, тоже из дома ушла?

Павел молча кивнул.

– Да ты проходи, садись, – сказал он, показывая на скамью, – тебе, гляжу, тоже не спится.

– Я уже подумала, – отвечая скорее на свои какие-то мысли, чем на вопрос, начала Даша, – подумала, что это мама послала вас на мои розыски.

Павел заметил, как после этих слов в уголках глаз девочки предательски блеснули слезинки.

– А где твоя мама?

– Не знаю, – печально ответила девочка. И вдруг ее словно прорвало. Ему, совсем незнакомому парню, она, всхлипывая и торопясь, словно боясь, что ей не дадут высказаться, рассказала свою нехитрую историю.


Жили они на Урале. Отец работал на заводе, мать по хозяйству управлялась. Жили справно, как и все, кто работы не боялся. Да вот несчастье приключилось. Придавило отца на работе, обезножил он, месяца после этого дома не пролежал, схоронили его. На руках у матери она осталась да двое братиков младших. А через год и отчим в дом пришел.

– Сначала все хорошо было, и матери легче, да и братьям отец нужен был, они сразу к нему привязались, – по-взрослому, рассудительно рассказывала она. – Только запойный он оказался. Полгода прошло, загулял. Будь оно проклято, вино это. Месяц, почитай, пил, маму обижал, нам не раз в стайке ночевать приходилось. Протрезвился, с мужиками на заработки куда-то отправился. Все лето не было. А вернулся, подарков понавез, гостинцев. И назавтра же снова загулял…

Дверь отворилась, и в комнату вошла хозяйка. Она молча подсела к девочке, а та, всхлипнув, обняла ее и, приклонившись головой на ее плечо, продолжила:

– Снова пил, пока все не пропил. А потом опять на заработки. Долго плакала мама, не зная, что и делать. Тут как-то семья у нас на ночлег остановилась. Переезжали они из России в Сибирь, подальше. Рассказывали, что есть там такая страна – Беловодье, где люди все живут раздольно и счастливо, ну мама и решила с ними счастье попытать. Дорога нелегкая, потому одна и поехала с семьей этой. Говорила, доедем до страны этой, обустроюсь, вернусь за вами. Плакала очень. Братьев к сестре своей отправила, а меня под присмотром соседей дома оставила. По хозяйству управляться. К лету обещала вернуться. А тут вскорости отчим с заработков воротился. Как узнал, что мать уехала, загулял и пуще прежнего лютовать начал. Так я совсем к соседям переселилась. Гулял отчим, гулял, да в угаре, видно, и дом спалил ночью, и сам в нем сгорел.

Лето прошло, другое, а от мамы никакой весточки не было. Я все к разговорам прислушивалась, и про страну-то Беловодье не раз после от пришлых людей слышала. В деревне как-то сразу две семьи в Сибирь засобирались. С ними и я напросилась. Соседи хоть и отговаривали, да больно мне хотелось маму найти.

Только до Сибири мы не доехали. Заболела я, оставили меня в одном селе у добрых людей. Выходили меня, и дальше я сама добираться стала. То с одними, то с другими. Так все дальше и дальше уходила от своего Урала. Но ни разу ничего о маме не услышала.

Зиму перезимовала у одной старушки, по хозяйству ей помогала, а чуть снег стаял, дальше в дорогу собралась. Всяких людей довелось встречать. А тут и вовсе недобрые попались. Подвезти взялись, и я обрадовалась, а в дороге приставать начали… – Она смущенно потупилась, замолчала ненадолго, но потом продолжила рассказ: – Уже и не чаяла, как вырваться от них. А тут и случай подвернулся. Вечером как-то напились они, я налегке и убежала.

Так и шла по дороге, пока меня дядя Осип не подобрал да домой к себе не привез. Поначалу я недолго хотела тут пробыть, дальше идти. А куда идти-то? Может, это и есть Беловодье. Катунь-то вон какая седая. А мама, наверное, не дошла. В дороге я про всякие случаи наслушалась. Жива была бы, обязательно весточку подала. – Закончив этими словами рассказ, Даша, уже не сдерживаясь, заплакала.

И тут только Павел увидел, что плачет не она одна. У молчаливо сидевшей до этого приемной матери девушки по щекам тоже катились слезы.

– Горюшко ты мое, – ласково проговорила она, прижимая Дашу к своей груди, – и чего ты таилась, чего молчала до сих пор. Мы и про маму твою выспросим. А коли уж так Богу было угодно и нет ее среди живых, мы и братьев твоих к себе заберем. Перезимуем, Осип и съездит. Никто вас здесь не обидит. Пусть и мама за вас спокойна будет, она ведь жива или не жива, все равно за вас молит. Пусть душа ее будет спокойной.

Долго они сидели в темноте комнаты, всхлипывая и не разжимая объятий. А он смотрел на них и радовался, что невольно стал свидетелем хорошего конца еще одной истории. Страница еще одной судьбы открылась перед ним…

Проснулся он от добродушного ворчания Амельяна.

– То с вечера готов убежать, – сказал тот, заходя в комнату, – то утром не поднимешь. Караван-то уж отправляется. С нами пойдешь аль вертаться надумал?

Павел сразу вскочил и начал одеваться. На улице было еще темно.

– Нет, я уж останусь, до города добираться буду.

– Что ж, дело хозяйское. Пойдем, хоть поклажу твою выгрузим. А может, сюда, к Осипу, машину эту привезем? Я тут поспрашивал, завтра только обоз до города будет. – И он выжидательно посмотрел на Павла.

– Там где-нибудь пристроим, – стараясь не глядеть в глаза охотнику, ответил он, – чего туда-сюда таскать.

И тут он только вспомнил, что вечером даже магнитофон с собой не взял, оставив его на телеге. К его радости, все оказалось на месте в целости и сохранности. Караван пока не отправился, но работа по его снаряжению кипела вовсю. Они с Амельяном сняли кресло и отнесли в дальний угол загона.

Павел не решился тут же включить машину и переноситься в другой век. Слишком много народу было, и ни к чему было смущать их умы ненужными театральными эффектами. Понравились ему эти добрые, немногословные, трудолюбивые люди. И он решил проводить караван, чтобы исчезнуть незаметно.

Мужики собирались споро. Не прошло и получаса, и караван запылил по сельской дороге в сторону все еще далеких гор.

– А может быть, давай с нами, – вновь предложил Амельян, пожимая ему на прощание руку.

Отвечая на рукопожатие, Павел лишь улыбнулся и отрицательно покачал головой. Через несколько минут только оседающая в рассветном воздухе пыль на дороге напоминала об ушедшем караване. Село начинало просыпаться.

«Самое время», – подумал он и пошел к машине времени. Привычно устроившись на сиденье, он настроил рычаги на 1980 год, положил магнитофон на колени и решительно нажал кнопку.

Через секунду, открыв глаза, снова зажмурился. Вместо утренних сумерек девятнадцатого века двадцатый встретил его ярким полуденным солнцем. Вновь открыв глаза, он увидел, что находится в каком-то дворе, в окружении многоэтажных домов. Место это показалось ему знакомым, но, не успев до конца осознать, куда его занесло на этот раз, он увидел…

Он увидел, как в противоположном углу двора, в один из подъездов дома, вытащив из коляски какого-то ребенка, заходит Даша! Его Даша!





Глава 14. Еще одно кресло




Последние деньки выдались для бабы Нади хлопотными.

Только-только пристроила к делу Митрия, как совсем захандрил Вадька. Время шло, Пашка с Дашей не появлялись, а ежедневные дежурства на берегу ему окончательно надоели. И хотя он не жаловался, она видела, что ничего в этом веке его уже не радует. Поэтому, как только наступило очередное утро, она решила изменить привычный распорядок.

– Сегодня я тебя на берег не пущу, – твердо заявила она, когда Вадька приканчивал завтрак, – а то вернутся ребята, ты сразу убежишь в свой век, а про наш и вспоминать будет нечего. Билет я тебе купила, экскурсионный, – пояснила она, – хоть по Волге на теплоходе прокатишься, красоты наши посмотришь. Да потом в кино сходи, хоть оно и доисторическое для тебя, ну так еще интереснее должно быть. Пообедаешь в кафе. И чтобы до вечера дома не появлялся. Ясно?

– Ясно! – с готовностью ответил Вадька.

Хотя прогулка на теплоходе его не особенно радовала, он был благодарен бабушке за заботу и понимал, что она просто хочет отвлечь его от мрачных мыслей. И все же экскурсия – это гораздо лучше, чем еще один день, проведенный в ожидании на берегу. В то, что ему навсегда предстоит остаться в этом веке, Вадька не верил, но уже и потерял надежду, что расстанется с ним так скоро, как ему хотелось бы.

– Бабуля, как же я сегодня весь день без твоих пирогов обойдусь? – стараясь не показывать ей своего уныния, начал балагурить он.

Это у них стало привычкой: как бы тяжело ни было, частенько устраивалась словесная пикировка.

– Столовских поешь, не маленький уже. А в случае чего, касторки для тебя я найду.