Второй взгляд

* * *


Никто не имеет права производить на свет детей, обреченных на страдания вследствие грехов их родителей.

Из выступления мистера Хардинга из Западного Фэйрли во время дебатов, посвященных законопроекту о стерилизации, в палате представителей штата Вермонт. «Берлингтон фри пресс», 21 марта 1931 года



В бильярдной стоит грохот, потому что шары без конца ударяются друг о друга.

— Спенсер, неужели ты допустишь, чтобы старик разбил тебя наголову! — смеется отец.

— Гарри, не угодно ли вам заткнуться и нанести удар?

Улыбаюсь и прижимаю руку к пояснице. Я стою у буфета в столовой, которая примыкает к бильярдной, и пересчитываю серебряные ложки. По настоянию Спенсера я делаю это каждый месяц. У нас никогда ничего не пропадало, но Спенсер считает подобную предосторожность нелишней.

Откладываю в сторону седьмую чайную ложку, и тут до меня долетает слово «джипси».

— В результате мне пришлось закончить работу самому, — говорит Спенсер.

— Это меня ничуть не удивляет, — отвечает отец, ударяя кием по шару. — Ложь и воровство у этих людей в крови. И разумеется, абсолютная безответственность тоже относится к числу их наследственных качеств.

— Помимо всего прочего, выяснилось, что этот тип отсидел срок в тюрьме по обвинению в убийстве.

— Боже мой!

— Да, ничего не скажешь, с работничком нам повезло. — Спенсер тихонько чертыхается. — Конечно, я считаю, что в принципе преступники способны исправиться и жить нормальной жизнью. Но я не собираюсь проверять эту теорию на опыте собственной семьи.

Судя по стуку, отец собирает шары для новой игры.

— Проблема состоит в том, что закон о стерилизации не избавляет нас от дегенератов, успевших благополучно родиться, — слышу я его голос. — Полагаю, со временем этот закон придется доработать.

Кровь приливает к моим щекам. Отец произносит эту фразу без всякой злобы; он не имеет в виду конкретных людей, которых ненавидит и мечтает уничтожить. Просто они со Спенсером пытаются изменить мир к лучшему, ради будущих поколений сделать его более благоустроенным и процветающим.

Для этого необходимо избавиться от некоторой части человечества.

Смотрю на них в приоткрытую дверь; ощущение такое, будто наблюдаешь, как на твоих глазах киснет в чашке молоко. Спенсер приветливо улыбается.

— Геноцид противозаконен, — изрекает он.

— Только в том случае, если признать его геноцидом, — хохочет отец и снова берется за кий. — Белые или черные? — спрашивает он, предлагая Спенсеру выбрать шары.

Сама не сознавая, что делаю, врываюсь в бильярдную. Наверное, я бледна как полотно. Спенсер роняет кий и подбегает ко мне.

— Сисси, что случилось? — испуганно спрашивает он. — Что-то не то с ребенком?

— С ребенком все в порядке, — качаю я головой.

— Дорогая, ты выглядишь так, словно только что увидела привидение, — хмурится отец.

Возможно, так и есть. Я увидела то, чего прежде не замечала. Но теперь с моих глаз спала пелена. Спенсер забирает чайную ложку, которую я судорожно сжимаю в пальцах:

— Ты не должна этим заниматься. Для подобных дел у нас есть Руби. А тебе сейчас лучше прилечь. Пойдем, я провожу тебя в спальню.

— Я не хочу ложиться! — Голос мой переходит в пронзительный визг. — Я не хочу… не хочу…

Резко отталкиваю Спенсера, ложка со звоном падает на пол. Я заливаюсь слезами.

Отец обнимает меня за плечи:

— Сисси, ты просто устала. Сядь и успокойся.

— Сисси, слушайся папу, — подхватывает Спенсер.

Проблема в том, что я слишком долго слушалась других. И уже не знаю, кто я такая.

— Позвоните доктору Дюбуа, — тихонько говорит Спенсер отцу.

Тот кивает и идет к телефону.

Спенсер усаживает меня на стул, опускается на корточки и гладит мои колени. Какая все-таки морока иметь душевнобольную жену!


— Сисси… — бормочет он растерянно, мое имя извивается в воздухе, как леденец-ленточка.

— Спенсер, Спенсер… — беспомощно повторяю я. — Что же нам делать, Спенсер…





* * *


Все женщины, входящие в палату представителей штата Вермонт, за исключением отсутствующей миссис Фарр из Монктона, поддержали законопроект 1931 года о стерилизации.

«Берлингтон фри пресс», 25 марта 1931 года



Доктор Дюбуа вставляет в уши наконечники трубок стетоскопа. Я лежу на кровати. Загородив меня своим телом, он начинает расстегивать мою блузку. Слишком поздно вспоминаю, что на шее у меня — кожаный мешочек с травами, который дал мне Серый Волк.

Взгляд мой встречается со взглядом доктора. Прежде чем он успевает коснуться мешочка, я запахиваю полы блузки. Трясу головой и пытаюсь насквозь просверлить доктора Дюбуа глазами. Он озадаченно сдвигает брови. Не сводя с него глаз, застегиваю блузку и ожидаю, какие действия доктор предпримет в ответ.

Доктор Дюбуа благоговеет перед Спенсером, но я — его пациентка, и, как ни странно, для него это многое значит. Он вынимает стетоскоп из ушей. В глазах доктора светится вопрос, на который я не собираюсь отвечать.

— Ну что ж, малыш чувствует себя прекрасно, — произносит он. — Думаю, все, что вам сейчас необходимо, — как следует отдохнуть. — Он извлекает из бутылочки две снотворные пилюли, протягивает мне и наблюдает, как я отправляю их в рот и запиваю водой из стакана, который он держит наготове. — Умница, — кивает он. — Когда вы проснетесь, Сисси, вы будете чувствовать себя намного лучше. И знайте, что вы можете обращаться ко мне в любое время, когда вам понадобится помощь.

С этими словами он отходит от кровати и направляется к Спенсеру. Тот маячит в дверях. Они о чем-то приглушенно переговариваются, а я поворачиваюсь на бок, незаметно выплевываю пилюли и прячу их в наволочку.

Спать мне сейчас никак нельзя. Если я засну, то не смогу встретиться с Серым Волком. Он будет ждать меня в лагере после обеда. Разумеется, теперь, когда доктор Дюбуа побывал у нас, мне придется придумать новый предлог для своей отлучки. Может, стоит сказать, что я хочу съездить в канцелярский магазин за шелковой бумагой для приглашений на нашу вечеринку? Как эти люди не понимают, что мне не нужны пилюли, не нужен сон? Я нуждаюсь в присутствии тех, кто не хочет, чтобы я проспала всю свою жизнь.

Кровать проседает: рядом со мной садится Спенсер.

— Я так устала, — лепечу я, прикрыв глаза.

— Не ты одна, — отвечает Спенсер с неожиданной резкостью.

На несколько мгновений у меня перехватывает дыхание.

— Потрудись объяснить, почему доктор Дюбуа, к которому за последние две недели ты ездила шесть раз, совершенно не помнит о твоих визитах? — цедит Спенсер, и щеки его покрываются красными пятнами. — Черт возьми, какая причина могла заставить мою жену решиться на подобную ложь? — Он с силой сжимает мое плечо и трясет меня. — Ты солгала не единожды, а множество раз!

Голова моя мотается из стороны в сторону.

— Спенсер, это вовсе не то, о чем ты подумал…

— Откуда ты знаешь, о чем я подумал! — кричит он. Голос его срывается, руки бессильно падают. — Сисси, Сисси, что ты творишь?!

Никогда прежде я не видела его таким расстроенным. Сажусь и кладу его голову к себе на колени.

— Спенсер, поверь, я всего лишь гуляла. Одна. Мне хотелось побыть одной, только и всего.

— Побыть одной?.. — бормочет Спенсер, уткнувшись носом мне в колени. — Ты правда гуляла одна?

«Ложь и воровство у этих людей в крови… И разумеется, абсолютная безответственность тоже относится к числу их наследственных качеств».

— Конечно правда. Ты только посмотри на меня, — говорю я, указывая на свой живот.

— Я все время смотрю на тебя, — вздыхает Спенсер, берет мое лицо в ладони и касается губами моего лба. Отодвигается и бормочет сквозь зубы: — Прости, Сисси. Мне очень жаль.

Сжимаю его руку, но он высвобождается, встает и идет к комоду. Лишь когда он достает из ящика ключ, я начинаю догадываться: он просил прощения вовсе не за свои необоснованные подозрения. Он просил прощения за то, что намерен сделать.

— Доктор Дюбуа со мной полностью согласен — тебя нельзя оставлять без присмотра. Особенно теперь, в конце беременности, когда тебя постоянно захлестывают эмоции. Он говорит, существует риск того… что ты опять причинишь себе вред.

— Господи, неужели я не могу причинить себе вред на глазах у других людей?! — ору я во весь голос. — И что скажут люди, узнав, что жена Спенсера Пайка сумасшедшая и ее пришлось отправить в Уотербери к другим психам?

Спенсер звонко ударяет меня по щеке. Потрясение заставляет меня умолкнуть. Спенсер с удивлением смотрит на свою ладонь, словно не ожидал от нее подобной выходки. Кончиками пальцев трогаю щеку. Мне кажется, на коже отпечатался след его руки.

— Я делаю это, потому что тебя люблю, — произносит Спенсер.

Минуту спустя он закрывает за собой дверь и поворачивает ключ в замке. Вскакиваю с кровати и пытаюсь открыть окно, но оно, как всегда, не поддается. Бегу к двери и колочу в нее кулаками:

— Руби, выпусти меня немедленно!

— Не могу, — доносится из-за двери голос Руби. — Не могу, миз Пайк. Профессор не разрешает.

В последний раз ударяю кулаком по деревянной дверной панели и начинаю метаться по своей клетке туда-сюда. От этого в душной комнате становится еще жарче. Волосы мои липнут к потной шее, рубашка стала влажной. Итак, теперь я принцесса в башне из слоновой кости. Но если бы принц узнал, что на самом деле я не принцесса, а жаба, захотел бы он держать меня в плену?