Второй взгляд

— Итан, иди погуляй на воздухе, — приказала Шелби.

— Дождь же идет!

— Уже перестал. Иди.

Она ждала, пока за мальчиком не закроется дверь. Когда колеса скейтборда загрохотали по деревянному настилу, Шелби повернулась к Илаю, скрестив руки на груди. Теперь она совершенно не походила на ту женщину, которой была несколько мгновений назад.

— Это мой сын.

Илай заметил, что ногти ее впились в кожу. Поза была такой напряженной, что казалось, Шелби вот-вот переломится пополам.

— Вы, наверное, подумали, что он… какой-то странный, — произнесла она обвиняющим тоном.

Ему нестерпимо хотелось погладить ее по спине. Сжать ее в объятиях, чтобы она расслабилась и вновь стала мягкой.

— Я подумал только, что он очень похож на вас, — признался Илай.



Звук был круглым, как лесной орех, мелким, как речная галька, но он не стихал в мозгу Спенсера Пайка ни на мгновение. Он сунул голову под подушку, но это не спасло от детского плача. Ворочаясь с боку на бок, Спенсер ковырял у себя в ушах так яростно, что на воротник пижамы закапала кровь.

— Мистер Пайк! Господи Исусе, что вы натворили! Мне необходима помощь! — закричала сиделка в устройство внутренней связи.

Двое санитаров, вбежавших в палату, прикрутили руки Спенсера к кровати, точно так же как они привязывали Джо Джигапулопуса, помешанного, обитавшего в соседней палате и время от времени пытавшегося съесть свой собственный палец.

— Уберите этого проклятого ребенка, — приказал Спенсер сиделке, которая смазывала глубокие ссадины вокруг его ушей.

— Никакого ребенка здесь нет и быть не может. Должно быть, вы видели его во сне.

По щекам Спенсера потекли слезы. От беспрестанного детского плача раскалывалась голова. Почему больше никто этого не слышит?

— Черт бы побрал этого ребенка, — бормотал он.

Сиделка сделала ему укол транквилизатора:

— Это вам поможет.

Как бы не так. Спенсер знал, что от этого укола он уснет, но ребенок непременно проникнет в его сон. Старик лежал неподвижно, глядя в потолок. Лекарство начинало действовать. Постепенно его руки и ноги расслабились, рот приоткрылся.

«Когда я наконец умру?» — подумал Спенсер и, сам того не замечая, произнес это вслух.

Сиделка посмотрела на него, взгляд ее карих глаз был спокоен и серьезен.

«У Сисси тоже были карие глаза…»

— Скоро, — негромко пообещала она.

Спенсер вздохнул. Ее ответ успокоил его лучше лекарства. На душе у него стало легче. Иногда человеку необходимо знать правду.



Мередит полагала, что мужчина — это разновидность аксессуара, нечто вроде пояса, кошелька или перчаток. Для того чтобы завершить свой образ, женщине бывает необходим последний штрих. К счастью, если ты появишься на публике без пояса или без перчаток, это не повлечет за собой никаких особых неудобств, хотя, конечно, поборникам стиля подобный просчет может показаться странным. После множества встреч с мужчинами, которые были ей не нужны, и напрасного ожидания того единственного, кто будет ей необходим, научный ум Мередит пришел к выводу: нужно уделять меньше внимания таким пустякам, как аксессуары.

Сейчас она ехала домой. Время приближалось к одиннадцати вечера — пробок быть не должно, значит путь из клиники займет минут сорок пять. По дороге Мередит могла размышлять о чем угодно, а не только о предстоящих делах. Как правило, другой возможности подумать спокойно у нее не было. Сегодня Мередит весь день занималась исследованием клеток четырех жизнеспособных бластул, принадлежавших семье, страдающей серповидноклеточной анемией. Сославшись на занятость, Мередит отказалась пойти вместе с коллегой на обед в честь какой-то продвинутой компании по производству медицинского оборудования. Между тем Мартин был мужчиной в ее вкусе — высокий рост, мощный интеллект, длинные пальцы исследователя. В первый год работы в Институте Дженерра Мередит так запала на Мартина, что иногда, после мимолетной встречи с ним в коридоре или около ксерокса, пряталась в туалете, ожидая, пока перестанут гореть щеки. Через год ее молитвы были услышаны. Босс послал ее на какой-то официальный обед вместе с Мартином. Тот стремительно накачался шампанским до одури и во всеуслышание предложил тост за восхитительные груди Мередит.

Дождь на Восточном побережье, судя по всему, зарядил надолго, — по крайней мере, левая нога Мередит давала именно такой прогноз. Эта нога, пострадавшая в автокатастрофе в тот день, когда Мередит узнала о своей беременности, была отличным барометром и исправно предсказывала непогоду… Устав от размышлений на тему несостоявшейся любви, Мередит переключилась на мысли о Люси, тоже не слишком радостные. Несмотря на курс риспердала, никаких признаков улучшения у девочки не наблюдалось. Напротив, Люси, похоже, полностью погрузилась в мир своих фантазий: сидя за столом, разговаривала с невидимыми собеседниками, в машине пристегивала ремнем безопасности пустоту. Мередит внушала себе, что все это проявления слишком бурного воображения, а вовсе не психической болезни. Определение того, что такое норма, помогало Мередит зарабатывать себе на жизнь, и теперь она пыталась расширить эти рамки, чтобы они не были тесны для ее дочери.

Мередит свернула на подъездную дорожку, ведущую к дому. Свет горел только в гостиной. И Люси, и бабушка Руби, наверное, уже спят. Мередит вылезла из машины, потянулась и сделала несколько шагов, разминая больную ногу. Усыпанное звездами ночное небо было так прекрасно, что у нее перехватило дыхание. Она столько времени проводила, разглядывая мельчайшие элементы мироздания, что иногда забывала, какое сильное впечатление производит мир в целом.

В холле Мередит обнаружила, что Люси сидит на нижней ступеньке лестницы, полностью одетая, и сосредоточенно смотрит в пространство.

— Люси! — позвала она, но дочь не ответила.

— Она тебя не слышит. — На лестницу вышла бабушка Руби. Ее длинные седые волосы рассыпались по плечам; узловатые пальцы вцепились в перила. — Она ходит во сне.

Ходит во сне? Но глаза Люси были открыты.

— Ты уверена? — повернулась Мередит к бабушке. — Ты что, сама ходила во сне?

Руби наклонилась к Люси и помогла ей встать.

— Я — нет. Но я знала… одного такого человека.

Люси, безропотная, как ягненок, поднялась по лестнице вслед за бабушкой. Мередит, поспешив за ними, запнулась о чемодан, забытый на полу. Он открылся, и из него вывалилось содержимое: несколько десятков кукол. Это были куклы, умевшие плакать, ходить, говорить «мама»; куклы, к которым Люси не прикасалась уже несколько лет. Все они уставились на Мередит стеклянными глазами, словно обиженные дети.




Когда подходишь к дому, где живут твои близкие, и видишь у дверей полицейскую машину, тревога моментально переполняет сердце. Росс поспешно захлопнул дверцу своего автомобиля, бегом припустил по дорожке, распахнул дверь и закричал:

— Шелби!

Она тут же откликнулась:

— Росс!

Окинув взглядом сестру и племянника, который вертелся рядом, он наконец заметил, что в гостиной есть еще один человек — полицейский. Отдышавшись, Росс осознал, что Шелби уже несколько раз спросила у него, откуда он явился, такой мокрый и грязный. Наверняка она вызвала полицию, потому что с ума сходила от беспокойства. Его сестра вполне на такое способна.

— Может, выгляжу я не лучшим образом, но поверь, я цел и невредим, — заявил Росс. (Хорошо, что Шелби не видит, какими глубокими ранами покрыта его душа, подумалось ему. Она пришла бы в ужас.) — Вызывать спасательный отряд нет никакой необходимости.

— На самом деле я приехал, чтобы попросить вас присоединиться к спасательному отряду, — встав с дивана, произнес Илай Рочерт.

Больше всего на свете Россу хотелось подняться в свою спальню, выключить свет, хлебнуть из бутылки ирландского виски и кончиком ножа вырезать на руке имя «Лия». Возможно, будет больно, возможно, потечет кровь, хотя ни в том, ни в другом Росс отнюдь не был уверен. Он слишком хорошо знал то, о чем не догадывался никто другой. Он уже мертв. Его тело лишь притворяется живым.

Сидя в одном из кабинетов Управления полиции Комтусука в обществе Илая Рочерта и его громадного пса, Росс ощущал, что попал в камеру пыток. На столе были разложены фотографии мертвого тела Лии, только что вынутой из петли, ботинок и платья в цветочек, в которых она предстала перед ним. Вид этих вещей наносил Россу раны куда более глубокие, чем он мог нанести себе сам.

— Во время нашей прошлой встречи вы сказали, что начали расследование обстоятельств смерти Сесилии Пайк, — напомнил Илай.

— Ее зовут Лия, — поправил Росс. — Ей так больше нравится.

У копа глаза на лоб полезли. Он попытался нацепить маску невозмутимости, но это получилось не сразу.

«Плевать, — подумал Росс. — Плевать, что он сочтет меня психом. Вообще на все наплевать».

— Вы… Я так понимаю, вы ее видели? — осторожно осведомился Илай.

— Зачем вы спрашиваете? Если я скажу, что видел, вы все равно мне не поверите.

— Послушайте, я просто хочу понять, вы что, считаете себе ясновидящим или…

— Я не ясновидящий, — перебил Росс. — Возможно, я слишком чувствительный, только и всего.

— Ну, чувствительных я на своем веку повидал предостаточно. Даже таких, что по десять раз вступали в гражданский брак.

— Я говорил про чувствительность другого рода, — пожал плечами Росс. Не в силах более смотреть на жуткую фотографию, запечатлевшую вскрытие трупа Лии, он перевернул ее. — Я отношусь к числу людей, которые способны общаться с духами. Например, вот с этим.

— Мистер Уэйкман, — произнес Илай после секундного замешательства, — неделю назад вы попросили меня заняться расследованием дела семидесятилетней давности. Вопреки всем доводам здравого смысла, я согласился. Скажу честно, дело настолько меня заинтересовало, что я готов продолжать расследование, хотя мне придется тратить на это свое свободное время. — Илай положил руки на стол. — Вы заявили, что Спенсер Пайк может иметь прямое отношение к смерти своей жены. На каком основании вы это предположили?

— Абенаки заявляют, что на этой земле находилось их кладбище. Но никаких свидетельств, подтверждающих данный факт, найти не удалось. Тем не менее на участке завелся призрак, а меня учили, что никто никогда не возвращается в этот мир без причины. Я решил, что это призрак индейца — вероятно, того, кто был обвинен в убийстве. Но встретил Лию… — Росс пожал плечами. — Простите, что отнял у вас время.

— Я вовсе не считаю, что даром потерял время, — покачал головой Илай. — Из того, что вы сказали, можно сделать вывод: призрак Лии Пайк вернулся в этот мир, ибо в деле о ее смерти… произошла какая-то ошибка.

Лицо Лии всплыло перед глазами Росса. Он вскочил на ноги, намереваясь уйти отсюда, чтобы не разрыдаться перед этим копом.

— Убийство восемнадцатилетней женщины, несомненно, весьма жестокая ошибка. Весь вопрос, кто эту ошибку совершил. Позвольте мне вас покинуть, офицер Рочерт, так как я…

— Прежде чем вы уйдете, я хотел бы кое-что вам показать.

Илай протянул Россу лист бумаги. Бросив на него беглый взгляд, Росс понял, что это описание места преступления, датированное 1932 годом.

— Спенсер Пайк утверждал, что его жену повесил индеец по имени Серый Волк, — произнес Илай. — Судя по этому описанию, полицейские обнаружили следы борьбы. К описанию прилагаются фотографии крыльца ледника, где висело тело, следов, обнаруженных на участке, разбитого окна в спальне. Я получил анализ ДНК жертвы, а также двоих мужчин, которые присутствовали на месте преступления.

Росс судорожно сглотнул ком, подкативший к горлу.

— Судя по всему, вы вознамерились доказать невиновность Пайка и достигли в этом успеха.

Пропустив его слова мимо ушей, Илай продолжил:

— Но есть еще свидетельство, которое не укладывается в общую картину. Факты, заставившие меня предположить, что вы были правы: Спенсер Пайк избавился от Серого Волка и, возможно, от своей жены.

Комната поплыла у Росса перед глазами.

— Послушайте, я не могу об этом говорить, — пробормотал он. — По крайней мере, сейчас.

— Мне не нужно, чтобы вы говорили. Мне нужно, чтобы вы помогли мне.

Росс с удивлением взглянул на Илая:

— Но я не детектив.