Второй взгляд

— Я сегодня проснулся слишком рано, мама была на работе, а дядя Росс сидел в своей комнате, — сказал он наконец. — Я потихоньку вышел из дому. Катался на скейтборде на площадке перед школой. Там было полно ребят, но вечером все пошли домой спать. А я даже не устал — я ведь дрыхнул весь день. Вот и решил смотаться сюда. Я ненормальный, и с этим ничего не поделаешь, — добавил он понуро. — При всем желании мне никогда не стать другим.

— Уверен, в точности то же самое может сказать про себя любой человек, — негромко произнес Илай.



От усталости Росс задремал за ноутбуком. Все-таки привидение создать очень трудно… Проснувшись, он облизал языком пересохшие губы и ощутил вкус отчаяния. Даже почистив зубы и прополоскав рот «Листерином», он не смог избавиться от этого вкуса, горького и одновременно сладкого, как лакрица, будто крошечные кристаллы отчаяния таяли у него на языке, окрашивая его в тона мрачного заката. Морщась, Росс спустился в кухню, чтобы выпить стакан сока. Только тут он осознал, что совсем забыл об Итане. Время близилось к полуночи — его племянник давным-давно должен был проснуться.

— Итан! — позвал Росс, но ответом ему было молчание.

Выглянув из окна, он увидел, что машины Шелби на стоянке нет. Это тоже было странно — она должна была вернуться с работы не позднее девяти. Взглянув на телефон, он заметил, что автоответчик злорадно подмигивает. Значит, там есть сообщение. Росс нажал кнопку.

«Росс, это Шел, — раздался голос сестры. — У меня тут возникло одно неожиданное дело. В общем, скажи Итану, что я скоро буду дома… Надеюсь, ты тоже будешь дома, когда я вернусь. Хочу рассказать тебе кое-что интересное».

Значит, дело не в том, что Шелби куда-то увезла сына. Росс вышел из дому и окинул взглядом двор. Итана нигде нет. Перескакивая через ступеньки, Росс помчался на второй этаж и рывком распахнул дверь в комнату племянника. Постель застелена; пижама валяется на полу, смятая и перекрученная почище гордиева узла. Куда запропастился этот чертов мальчишка?

Паника ледяной рукой сжала горло Росса. Любой девятилетний ребенок, оказавшись в городе один, рискует влипнуть в какую-нибудь неприятность. Но для Итана окружающий мир таит в себе множество смертельных ловушек, и он легко может угодить в одну из них.

— Итан, это не смешно! — дрожащим голосом крикнул Росс. — Вылезай немедленно!

Он не сомневался, что звать бессмысленно. Итан и не думал прятаться где-нибудь в доме. Росс метнулся в свою спальню, схватил ключи от машины и побежал вниз. Если повезет, он сумеет найти Итана, прежде чем Шелби вернется домой. Тогда никто не узнает, что он позволил племяннику смыться.

Росс уже сел в машину, когда рядом затормозил джип. Здоровенный пес Илая Рочерта выскочил оттуда с такой готовностью, словно наконец прибыл домой. Вслед за собакой из машины появился Итан. Росс окинул его испытующим взглядом — негодник вроде цел и невредим, улыбается. Ну, недолго ему осталось улыбаться, решил Росс. Сейчас любящий дядя придушит племянничка собственными руками. Он перевел взгляд с Итана на Илая, который стоял, скрестив руки на груди, безмолвный, как статуя.

— Ты не хочешь рассказать, где тебя черти носили? — обратился Росс к племяннику.

Не успел Итан ответить, как на стоянку въехала машина Шелби. Из багажника ее машины торчала огромная коробка.

— Что тут происходит? — встревоженно спросила она, переводя взгляд с сына на брата и с брата на Илая.

— Ничего! — ответили они почти хором.

— И что полицейский делает около моего дома в полночь?

— Я… видите ли, я приехал, потому что знал — вы не спите, — пробормотал Илай. — Но выяснилось, что вас нет дома, и я…

— Вам снова понадобилась помощь в вашей разыскной работе? — спросила Шелби.

— Нет. Я хотел предложить вам… сходить куда-нибудь вместе.

Слова, слетевшие с языка Илая, удивили его самого. Итан тихонько толкнул дядю в бок, тот недоуменно пожал плечами. Тот факт, что Илай не стал выдавать проказника, заставил Росса проникнуться к копу уважением.

Что касается Шелби, она смутилась, как девчонка, вспыхнула и отвела глаза. Лишь несколько секунд спустя она нашла в себе смелость взглянуть на Илая и пробормотать:

— Мне нравится ваша идея.

Они смотрели друг на друга не отрываясь, словно под действием наводящего устройства. Итан и Росс, казалось, перестали для них существовать.

— Так вы принимаете мое предложение? — выдавил Илай.

Итан громко фыркнул.

— Меня сейчас стошнит, — заявил он и исчез в дверях дома.

Его уход разбил чары, сковавшие Шелби. Она прочистила горло и указала на багажник:

— Если вам не трудно, занесите эту коробку в дом?

— Там что, булыжники? — охнул Росс, сгибаясь под тяжестью коробки.

— Нет, там история, — покачала головой Шелби.



— Закон о совершенствовании человечества путем добровольной стерилизации был принят 31 марта 1931 года, — пояснила Шелби. — Вермонт стал двадцать четвертым штатом из тридцати трех, узаконивших стерилизацию. Судя по тому, что мне удалось узнать, некий ученый по имени Генри Перкинс стал организатором генеалогических исследований, материалом для которых были… скажем так, неблагополучные семьи. Те, кого принято было считать тяжким бременем, лежащим на плечах налогоплательщиков. А Спенсер Пайк и Гарри Бомонт были верными единомышленниками Перкинса и проводниками его идей.

Они развернули на полу в кухне одну из генеалогических схем и уселись вокруг нее, скрестив ноги.

— Эти ученые не сомневались, что криминальные наклонности и различные дефекты психики человек получает по наследству от своих родителей, точно так же как цвет глаз или особенности телосложения. И самый надежный способ превратить Вермонт в образцово-показательный штат — очистить его генофонд от вредных примесей. Следуя логике, это означало, что тех, кого признают вырожденцами, надо лишить возможности иметь потомство.

— Но как им удалось убедить в своей правоте всю нацию? — подал голос Росс.

— Евгеника в тридцатые годы была чрезвычайно популярна. В рядах ее сторонников были врачи, адвокаты, преподаватели, судьи. Такие люди, как Оливер Уэнделл Холмс, президент Кулидж, Маргарет Сэнгер. Все эти люди не сомневались: избавляя человечество от гнета дурной наследственности, они действуют во благо грядущих поколений.


Шелби встала и вытащила из коробки документы из Вермонтской исправительно-трудовой школы, больницы для душевнобольных в Уотербери, тюрьмы штата Вермонт.

— Первоначально наши исследователи остановили свой выбор на трех индейских кланах, среди которых встречались заключенные, пациенты психиатрических клиник и других учреждений подобного рода. В клане хорея из поколения в поколение передавались неврологические проблемы. Представители клана пиратов ютились в плавучих домах и лачугах на берегу, были известны крайней нищетой и склонностью к бродяжничеству. Представители клана джипси тоже вели кочевой образ жизни, члены его часто вступали в конфликт с законом. Кстати сказать, понятие «клан», которым пользовались поборники евгеники, весьма условно — иногда они объединяли в кланы людей, между которыми не существовало никаких родственных связей. Так или иначе, в конце двадцатых годов сотрудники евгенических организаций собрали сведения примерно о шести тысячах человек и составили шестьдесят две родословные таблицы. Творцы светлого будущего полагали, что эти люди не имеют права производить на свет себе подобных, а значит, их следует стерилизовать.

— Но неужели все эти индейцы были настолько наивными, что соглашались с ними разговаривать? — спросил Росс. — Неужели не понимали, к чему это приведет?

— Представь, ты живешь в палатке, у тебя десяток детей и нет никаких средств к существованию, — возразила Шелби. — И вот в один прекрасный день к тебе приходит элегантная белая женщина и просит разрешения побеседовать с тобой. Разумеется, ты удивлен, но разрешаешь ей войти. Она просит показать фотографии твоих детей, и ты, сияя от гордости, достаешь снимки из картонной коробки. Гостья расспрашивает тебя об истории твоей семьи, о том, как сложились судьбы твоих братьев и сестер. Она все время что-то пишет, ты понятия не имеешь, что именно. А она отмечает в своем блокноте: твое жилище имеет неопрятный вид, а ты сам плохо говоришь по-английски и, следовательно, обнаруживаешь признаки слабоумия.

Илай рассказал Россу и Шелби о том, что́ ему удалось выяснить о происхождении Сисси Пайк. Открытие Шелби стало недостающим звеном в цепи. Оно объясняло, почему родство между Сесилией и Серым Волком могло стать причиной ее смерти. Учитывая евгенические убеждения Пайка, нетрудно предположить: известие о том, что настоящий отец его жены — индеец из клана джипси, выбило почву у него из-под ног. Вполне вероятно, Пайк решил, что единственный способ устранить возникшую проблему — убить Сесилию.

Илай взял диаграмму размером с колесо и, присев на корточки, начал изучать ее. Трудно было разобрать надписи, сделанные выцветшими чернилами, но смысл был ясен: пунктирные линии указывали, что из поколения в поколение в этой семье передаются дефекты, отчего ее потомки становятся асоциальными элементами. Некоторые имена в верхней части таблицы были хорошо знакомы Илаю: почти все эти люди отсидели тюремный срок, а на свободе их ждало прозябание. А вдруг им просто не повезло? Возможно, дело в том, что они чего-то стыдились… и этот стыд тяготел над ними, как проклятие…

— А сколько примерно людей было подвергнуто стерилизации? — спросил Илай.

Шелби покачала головой:

— Сведений об этом мне найти не удалось. Известно только, что в тысяча девятьсот пятьдесят первом году в штате Вермонт было проведено двести десять операций по стерилизации. В большинстве своем люди, подвергнутые этой процедуре, — умственно отсталые, пациенты психиатрических больниц и заключенные, отбывающие тюремный срок. Разумеется, тех, кто оказался в тюрьмах и психушках, стерилизовали в первую очередь — они ведь не соответствовали требованиям, которые предъявляло к своим членам общество. По законам штата Вермонт их браки признавались недействительными, социальные службы имели право отправить их отпрысков в исправительно-трудовые школы. А для того чтобы сократить количество подобных детей, априори считавшихся дефективными, проводили стерилизацию…

— Но ведь считается, что эта процедура была добровольной, — вставил Росс.

— Теоретически — да. Но существовали разные уровни «добровольности». Иногда требовалось всего-навсего согласие двух врачей.

Илай почувствовал, как левый его висок начинает сверлить боль. За все годы, прожитые в этом городе, он ни разу не слышал об евгенических проектах. Оказывается, штаб-квартира евгенического общества находилась на Чёрч-стрит в доме 138, совсем рядом с церковью. Теперь там магазин, который торгует свечами и ладаном.

Ему вспомнилась старая Тула Пату, что ютилась в лачуге у самой реки. Они с мужем прожили вместе шестьдесят лет, но детей у них не было. Некоторые его дяди и тети с индейской стороны тоже по непонятным причинам остались бездетными. Неужели их стерилизовали?

Не исключено, что они даже не знали, какого рода процедуру над ними произвели.

В Комтусуке наверняка еще есть те, кто помнит, что здесь происходило в 1930-е годы. Участники дебатов, яростно обсуждавшие закон о стерилизации по ту или другую сторону баррикады. Жертвы, которые стыдятся рассказывать о том, что с ними сотворили. И проповедники генетического улучшения нации, которые молчат, ибо сознают свою вину.

Нынешний конфликт вокруг земельного участка Пайка — всего лишь один из отголосков тех давних событий.

Внезапно в памяти Илая ожило воспоминание. Ему лет пять, не больше. Вместе с матерью он стоит в очереди желающих записаться в начальную школу. Его темные волосы тщательно расчесаны мамой на пробор, от солнца печет макушку. Как и все прочие родители, мама держит его за руку. Но когда они подходят к столу, за которым сидит секретарь, она вдруг наклоняется, целует его в щеку и говорит, что подождет на улице.

«Я знала, что так будет лучше», — улыбается мама, когда он, благополучно записавшись в подготовительный класс, находит ее у школьных дверей.

Абенаки слишком хорошо помнили те дни, когда их называли джипси и считали кем-то вроде цыган-кочевников; такое не забывается.

Илай вытащил из коробки еще одну родословную таблицу.

— А что, если Пайк ничего не знал о происхождении своей жены? А она вдруг взяла и произвела на свет ребенка… который показался ему чересчур смуглым?

— И при этом она много времени проводила в обществе Серого Волка, потому что знала — он ее настоящий отец, — добавил Росс.

— Вполне вероятно, Пайк решил, что Сесилия родила ребенка от индейца, — кивнул Илай.

Для человека, который построил свою научную карьеру на доказательстве генетической неполноценности абенаки, подобное открытие стало настоящей катастрофой. Теперь становилось ясно, почему Пайк так спешно похоронил мертворожденную девочку. Более того, становилось ясно, почему он мог убить свою жену.

— А по какой причине евгенический проект был остановлен? — спросил Росс.

Шелби принялась рыться в документах.

— Причина самая простая — поборники евгеники исчерпали отпущенные им средства, — сказала она. — А потом в Германии пришел к власти Гитлер. Принятый им закон о предотвращении рождения потомства с наследственными заболеваниями базировался на американском образце. Полагаю, это отрезвило многих.

— И когда же этот закон был отменен в Вермонте?

— Штука в том, что он до сих пор не отменен, — пожала плечами Шелби. — В семидесятые годы Американский союз защиты гражданских свобод поднял вопрос о его отмене… Первоначальная формулировка закона была изменена… Но официально он до сих пор остается действующим.

Взгляд Илая, скользнув по расстеленному на полу бумажному листу, внезапно выхватил знакомое имя. Пиал Соммерс, женатый на Изабель Дюшамп, которая признана слабоумной. Их дети: Вайнона, Элла и Софи, умершая в возрасте семи лет. Элла Соммерс устроилась работать официанткой в один из ресторанов Берлингтона. Там она познакомилась со своим будущим мужем. Его звали Роберт Рочерт, и он был отцом Илая.

Пиал Соммерс происходил из семьи, где было семеро детей. Согласно этой таблице, лишь он один не страдал психическими заболеваниями, не имел криминальных наклонностей и сексуальных извращений. Короткая линия пунктиром указывала, что с материнской стороны у него было десять кузенов, младший из которых именовался Джон «Серый Волк» Делакур.



Стоило Россу приоткрыть дверь в спальню племянника, как тот оторвал голову от подушки.

— Ты еще не спишь? — спросил Росс.

Итан бросил взгляд в окно, за которым всходило солнце. Лучи его едва проникали сквозь плотные шторы. Он понял, что ему крупно повезло. Если бы Илай Рочерт не стал его покрывать, если бы мама не вернулась с работы позже обыкновенного и не привезла эту коробку, набитую старыми документами, вчерашний побег не сошел бы ему с рук.

— Знаю, что ты хочешь сказать, — вздохнул Итан. — Я не хотел, чтобы ты из-за меня дергался. — Опустив голову, он смотрел на одеяло, на котором были нарисованы крошечные машинки. Похоже, все в этом доме уверены, что он навсегда останется ребенком. — Но я больше не могу сидеть дома как привязанный. Тебе этого не понять. И маме тоже.

Росс опустился на край кровати и поставил на пол ноутбук, который принес с собой.

— Почему это ты считаешь меня таким непонятливым?