Запах смерти

— Ничего страшного, должен же я представиться. — Я не думал, чтобы ее сын не осознавал происходящего только потому, что был лишен подвижности. Нет, взгляд следивших за мной глаз казался осмысленным. Он не отпускал меня с того мгновения, как я ступил в дом.

В общем-то, за этим я сюда и пришел. Ну конечно, мне хотелось возместить продукты, но еще больше — узнать, чей стон я слышал вчера утром. Пока Лола распаковывала содержимое пакета, я осматривался. В углу, прижатая к стене складным инвалидным креслом, громоздилась куча упаковок памперсов. Другие предметы ухода за больными и медикаменты валялись по всей комнате. Столик у входной двери был захламлен рекламными буклетами и нераспечатанными конвертами. Я прочитал имя адресата на верхнем конверте: «Миссис Л. Леннокс».

— Вероятно, это нелегко, — произнес я, стараясь вовлечь в разговор и неподвижного мужчину. — Вам кто-нибудь помогает или сами справляетесь?

— А кому это еще нужно? — Лола достала из пакета вакуумную упаковку. — Мне не нужны сосиски — я вчерашние сполоснула.

— А социальные службы?

Она все еще копалась в пакете и не стала оборачиваться.

— А что с ними?

— Разве они не могут организовать вам доставку продуктов на дом?

— Говорю же вам, я не нуждаюсь в помощи. Тем более от таких, как они. — Лола с отвращением посмотрела на очередную упаковку. — Зачем это вы пирожки с яблоками принесли? Я их не люблю.

— Извините. Как вы в одиночку меняете белье и моете его?

— Я знаю, что делаю. Работала медсестрой.

— В Сент-Джуд? — воскликнул я.

— Вот уж куда, а в эту помойку ни за какие пряники не пошла бы. Даже жить рядом с ней тошно. — Она повернулась и испепелила меня взглядом. — Что-то вы больно много вопросов задаете!

— Я просто хотел поговорить.

Пожалуй, следовало сменить тему. Я показал на фотографию, висевшую в рамке на стене. На ней была запечатлена полная молодая женщина в слегка тесноватом ей красном платье, с тщательно уложенными волосами. Фотография изрядно выцвела, но, судя по платью и чуть неестественным цветам, ее сделали примерно в 1970-х годах. Женщина на ней выглядела вполне привлекательно; она смотрела в объектив со спокойной улыбкой, чуть подбоченясь. Я бы не узнал ее, если бы не глаза. Они не изменились.

— Это вы?

— В самом соку. Мужчины вокруг меня как мухи вились. Не то что теперь.

По лицу ее пробежала тень сожаления. Впрочем, оно почти мгновенно снова приобрело раздраженное выражение, когда со стороны кровати донесся негромкий стон. Я посмотрел на мужчину. Он напряженно смотрел на нас, по подбородку его стекала струйка слюны. Он заерзал и сшиб на пол пластмассовую чашку-поилку.

— Нам ничего такого не нужно, — буркнула Лола. — Заткнись, сейчас тобой займусь.

— С ним все в порядке?

— Памперс надо поменять. Я с ним разберусь, как вы уйдете. — Она отвернулась от него и шагнула к своей сумочке. Достав из нее кошелек, начала отсчитывать деньги.

— Право же, мне не надо…

— Сказала же, обойдусь без благотворительности.

Голос ее был тверд как сталь. Я понял, что спорить бесполезно, и в замешательстве повернулся к ее сыну. Тот немного утих, словно усилие утомило его, однако продолжал смотреть на нас. На каминной полке, под давно погасшим газовым рожком монотонно отсчитывали время старые часы.

Вот бедолага, подумал я. Лежать вот так, отсчитывая секунду за секундой, — это настоящая медленная пытка.

Рот его осторожно открывался и закрывался, как у рыбы, по щеке сползла еще одна струйка слюны.

— Вот. — Лола сунула мне в руку деньги. — За сосиски и пирожки я не плачу: мне они не нужны.

Однако, заметил я, она их оставила себе. Впрочем, я и так уже задержался здесь дольше, чем хотелось бы хозяевам. Я повернулся, чтобы уйти, но помедлил.

— Забыл спросить, как зовут вашего сына, — сказал я, обращаясь больше к мужчине на кровати, чем к его матери. Лола посмотрела на меня так, словно я задал сложный вопрос.

— Его зовут Гэри.

Открывая дверь и выходя из дома, я ощущал на себе его взгляд.

— До сви… — начал произносить я, обернувшись, но дверь уже закрылась.

После духоты помещения оказаться на свежем воздухе было облегчением. И все равно меня не отпускало то, что я увидел. Сын Лолы — хронически больной, требующий круглосуточного ухода… Это как минимум. Возможно, его мать и работала когда-то медсестрой, но я не видел никаких признаков того, что она в состоянии ухаживать за ним должным образом. Ну и ее возраст… Наверное, ей около семидесяти лет, и хотя она выглядела достаточно крепкой, смена белья и подгузников — работа весьма утомительная и для гораздо более молодых.

— Вот ведь несчастная коровища, да?

На крыльце одного из соседних домов стояла женщина. На вид я дал бы ей лет тридцать пять, хотя обильный макияж мешал определить точнее. Волосы были неестественно густого черного цвета, а лицо и шея — оранжевого оттенка тонирующего крема. Все это придавало ей какой-то желчный вид. Женщина помахала сигаретой в сторону двери, из которой я только что вышел.

— Да мне безразлично, чем вы там занимались. Впрочем, чем вообще с ней такой заниматься?

Я холодно улыбнулся в ответ и двинулся к машине. Заводить с ней разговор не хотелось. Однако женщина намека не поняла.

— Вы из социальных служб?


— Нет. — Я замедлил шаг. — А что?

Она затянулась сигаретой и посмотрела на меня сквозь дым.

— Давно пора с этим что-то делать. Нельзя держать сына дома вот так. Его нужно поместить куда-то. Даже отсюда чувствуется, как воняет.

Я оглянулся на дом Лолы. Шторы, похоже, оставались задвинуты, но я все равно отошел подальше, так, чтобы меня не было видно или слышно из дома.

— Он давно такой?

Она пожала плечами:

— Без понятия. Я живу здесь год, и он уже был таким, когда я сюда переехала. Я его один раз-то и видела, вскоре после того, когда она его на коляске вывозила. Бедняга. Пусть меня пристрелят, если я вдруг стану такой.

— Кто-нибудь приходит ей помогать? Другой сын? Или дочь?

— Никого не видела. Да если у нее и есть еще дети, кто ж их будет винить? Кислая старая карга. Однажды я спросила у нее, что с ним, а она посоветовала не совать нос в чужие дела. Только что грязью не полила. Чтобы я еще чего у нее спросила… — Женщина внимательно посмотрела на меня. — А если не из социальных служб, тогда вы кто? Доктор или вроде того?

— Вроде того. — Я даже не соврал, и это избавляло меня от пространных объяснений.

— Ну я так и подумала. Вид у вас такой. — Она, похоже, была очень довольна собой. — Что, сыну хуже стало? Чего удивляться, при таком-то уходе. После всего, что она наделала.

Женщина явно напрашивалась на разговор. Спрашивать мне не хотелось, однако любопытство взяло верх.

— А что она совершила?

Женщина ухмыльнулась:

— Она говорила вам, что работала медсестрой?

— Да.

— А за что ее выгнали, не сообщила?

— Ее уволили? За что же?

— Из того, что я слышала, ей повезло, что ее в тюрягу не закатали. Ходят слухи, что она убила ребенка.





Глава 12




От Лолы я поехал в больницу. В конце концов, она находилась поблизости, а мне хотелось посмотреть, какой эффект произвела озвученная Одуйей информация. Накануне вечером журналистов около ворот почти не осталось, и прогнал их оттуда вовсе не дождь. В отсутствие свежих новостей внимание прессы к больнице угасало быстро.

Однако Одуйя изменил все. Въезд на территорию больницы вновь оказался окружен толпой и фургонами телевизионщиков. Не в таком, конечно, количестве, как сразу после обнаружения трупов, но в достаточном для того, чтобы продемонстрировать новый всплеск интереса ко всей этой истории. Толпа даже выплеснулась на проезжую часть, заставив меня сбросить скорость.

Это было кстати. По противоположному тротуару навстречу моему автомобилю шел молодой человек в ветровке с поднятым капюшоном. Голова его была повернута в их сторону, и телевизионные камеры интересовали его явно больше, чем то, куда он направлялся. В какое-то мгновение я почти интуитивно угадал, что сейчас произойдет.

Я начал тормозить едва ли не раньше, чем парень сошел с тротуара, но даже так едва не опоздал. Он оказался прямо перед моей машиной и, если бы я не сбавил уже скорость, точно попал бы под колеса. Меня швырнуло вперед, больно вдавив в ремни безопасности; мой кейс громыхнул о переднюю стенку багажника.

Парень застыл посреди дороги, тупо уставившись на возникший словно из ниоткуда автомобиль. Потом выражение его лица изменилось.

— Смотри, куда едешь, ублюдок!

Он собрался лягнуть мою машину, но вспомнил про полицейских, дежуривших у ворот. Боязливо покосившись в их сторону, парень низко опустил голову и поспешил прочь.

Меня этот инцидент тоже выбил из колеи. Во всяком случае, сердце мое, когда я двинулся дальше, колотилось чаще обычного. От журналистов случившееся тоже не укрылось, особенно от тех, кто находился ближе к проезжей части. Ощущая на себе их удивленные взгляды, я поехал не оглядываясь. Меньше всего мне хотелось давать им материал для заголовков статей.

Когда больница исчезла и из зеркальца заднего обзора, я вернулся к размышлениям о том, что произошло у Лолы. Ее соседке явно нравилось делиться слухами о том, что Лолу уволили после гибели находившегося на ее попечении ребенка; впрочем, ничего больше она не знала. Если там вообще, конечно, было что знать: я сам однажды стал жертвой подобных сплетен и понимал, как легко можно очернить человека.

И все же Лола сама сказала, что работала медсестрой. И то, что я вообще не люблю слухов и сплетен, еще не означало, что в них нет доли правды. Это становилось очевидным затруднением, особенно с учетом тех убогих условий, в каких обитали Лола и ее сын. Она изо всех сил старалась ухаживать за ним без посторонней помощи, однако ее стремление к независимости вступало в противоречие со здоровьем сына. Может, я и не врач больше, но своими глазами видел, как живут Лола и Гэри.

В прохладную, стерильную тишину морга я шагнул с облегчением. Здесь я, по крайней мере, контролировал происходящее. Я со вздохом облачился в халат и, отключив звук у мобильника, сунул его во внутренний карман. Обычно, выполняя ответственную работу, я вообще кладу его в ячейку хранения. Но работа мне сегодня предстояла рутинная, и я хотел быть на связи. Понимал, что Уорд непременно потребует от меня отчета.

Я проверил хрупкие кости эмбриона. Даже при том, что мягких тканей на них почти не осталось, для окончательной очистки костям предстояло отмокать еще несколько дней. Впрочем, их обследование обещало стать простой формальностью. Ничто не намекало на то, что мать перенесла физическую или психическую травму, способную оставить след на крошечных костях. Нерожденный ребенок в ее утробе был защищен от того, что перенесла мать в последние часы своей жизни.

По крайней мере, до того, как она умерла.

Все, что я мог сделать для ускорения процесса очистки, — это ежедневно менять воду. Этим я сейчас и занимался. Несколько часов вываривания в слабом растворе чистящего средства эффективно удалило с расчлененных костей остатки тканей и жира. Натянув на руки длинные резиновые перчатки, я перешел к следующему этапу.