Запах смерти

— Успокойтесь, — буркнул Уэлан.

— «Успокойтесь»? Вы серьезно?

— Мы ошиблись, — произнесла Уорд. Она окинула взглядом переполненную комнату ожидания. — Пошли, выпьем по чашке чая. Будет нужно, нас найдут.

Мы сели за свободный столик в углу больничного кафетерия. Внутри меня все сжималось от напряжения и злости.

— Я позвонила вам сразу, как мы получили результаты теста ДНК, — сообщила Уорд. — Мы действительно считали, что женщина в машине — Грэйс Стрейчан. До того самого мгновения я даже не думала о том, что Грэйс Стрейчан осталась в живых. И что это могло означать.

Меня словно ударили.

— Кто это был?

— Ее звали Белинда Льюинсон, веб-дизайнер, фрилансер. Ее бойфренд — журналист, который… Что-то не так? Вы в порядке?

Я буквально сложился пополам от внезапно накатившего приступа тошноты. В ушах шумел морской прибой.

— Его случайно звали не Фрэнсис Скотт-Хейз?

Труп журналиста полиция обнаружила в его коттедже, стоявшем на отшибе в кентской глуши. Он скончался от множественных ножевых ранений, и, судя по состоянию тела, произошло это несколько недель назад. С момента возвращения в Англию в начале этого года Грэйс жила на борту своей яхты, только раз выбравшись автостопом в Лондон для неудачной попытки проникнуть в мою квартиру. Оур-Маршиз, где нашли яхту, расположен в нескольких милях от того места, где жил Скотт-Хейз. Незадолго до этого он вернулся в Британию после двухмесячной поездки по местам боевых действий в Йемене. Предполагалось, что он подобрал Грэйс на дороге, чтобы подвезти.

— Мы не знаем, почему Скотт-Хейз отвез ее не к яхте, а в свой коттедж, — рассказывала Уорд. — Мы не можем исключить секс, но у него давняя, постоянная подруга, и по всем признакам он не из тех, кто ищет случайных приключений. И он был намного моложе Грэйс. Если бы она оставалась такой, как прежде, я бы еще могла понять, но… Ну вы сами ее видели.

Да, видел. Та Грэйс Стрейчан, какую я помнил, буквально излучала сексуальную притягательность, но в том жалком пугале, которое валялось на полу у меня в кухне, от этого не осталось ничего.

— Вы не допускаете, что она могла припугнуть его ножом?

Уорд пожала плечами:

— Не исключено, однако в любом случае Скотт-Хейз должен был сначала остановиться и подобрать ее. Наверное, он пожалел Грэйс и привез к себе домой согреться. Мы сверились со сводками погоды: в те дни шли сильные дожди. Женщина средних лет, промокшая насквозь, одна-одинешенька посреди дороги, вряд ли показалась ему опасной.

Пожалуй, подумал я. Скотт-Хейз недавно вернулся из зоны боевых действий и среди знакомых пейзажей ощущал себя в полной безопасности. Пятна крови свидетельствовали о том, что Скотт-Хейз умер в прихожей своего дома — вероятно, едва запустив в него гостью. Его разложившиеся останки нашли в маленькой каменной пристройке на заднем дворе, бывшем свинарнике, в котором он держал всякий хлам.

— Сильно разложившиеся? — спросил я.

— Достаточно. Нет, даже не думайте об этом!

Я и не собирался просить показать их мне. Во всяком случае, не сейчас. Я больше не перебивал, пока Уорд объясняла, как Грэйс перебралась со своей яхты в коттедж журналиста.

Удаленный от цивилизации тихий домик стал идеальным убежищем. Она могла не опасаться, что исчезновение Скотт-Хейза обнаружат быстро: еще до последней поездки он оставил автоматический ответ на своем электронном адресе — тот самый, что получил и я, — а опасный характер его работы означал, что он мог непредсказуемо менять свои планы в самый последний момент. Даже отсутствие свежих репортажей не вызвало бы поначалу особого беспокойства, поскольку Скотт-Хейз бывал часто в глухих местах, лишенных не просто вай-фая, но и вообще Интернета. И хотя вряд ли Грэйс планировала это заранее, она не могла не сообразить, что дом его мертвого хозяина дарит ей редкую возможность — выход в Сеть с его аккаунта. Телефон и ноутбук требовали отпечатка пальца владельца, однако с находившимся здесь же его телом это не составило проблемы. В общем, Грэйс отобрала у Скотт-Хейза не только жизнь, но и личность и сразу начала засыпать меня электронными письмами в надежде выманить из укрытия. А когда это не дало результатов, ей подвернулась другая возможность.

— Машину Белинды Льюинсон мы обнаружили на заднем дворе его коттеджа, — говорила Уорд. — Ее друзья сказали, что она забеспокоилась, когда Скотт-Хейз не поздравил ее с днем рождения. Белинда связалась с его издателями, но никто из них не знал точно, вернулся он в Англию или нет, поэтому она поехала проверить сама. А когда не вернулась, друзья решили, что они вдвоем, наверное, уединились после разлуки.

Я помассировал виски.

— Грэйс и ее зарезала?

— Огонь повредил тело настолько, что найти на нем следы от ножевых ранений невозможно, однако в коттедже есть следы крови и другой группы. Мы пока не знаем, Льюинсон или нет, но исходим из того, что кровь ее. Скорее всего, Грэйс убила ее сразу, как она приехала в коттедж, а потом… Ну когда про убийства в Сент-Джуд начали говорить в новостях, она спрятала тело в багажник машины Скотт-Хейза и поехала на ней в Лондон.

Я зажмурился. Господи… Во времена моего знакомства с Грэйс она никогда не планировала далеко вперед, но ей этого и не требовалось. Для этого рядом с ней всегда был брат.

— Вы думали, что автомобиль Скотт-Хейза просто угнали, — произнес я, стараясь убрать из голоса укоризненные нотки. — Неужели к нему домой никто не съездил проверить?

— Разумеется, съездили. Мы попросили полицию Кента проверить. Но в то время главным подозреваемым в наезде считался Джессоп, и у нас не было повода заподозрить, что с владельцем машины что-то случилось. Скотт-Хейз работал за границей, так что, когда дома никого не застали…

Уорд пожала плечами. У меня не было сил спорить, да я и сам много чего натворил. Я согласился на интервью, не удосужившись лично поговорить с журналистом. Даже послал Грэйс свой адрес. Когда консьерж позвонил мне по интеркому, я не заподозрил ничего такого: имя Фрэнсис может принадлежать как женщине, так и мужчине. А Рэйчел просто решила, будто я ошибся с полом интервьюера. В отличие от меня она никогда не встречалась прежде с Грэйс, поэтому не имела ни малейшего представления о том, кому открыла дверь. Впрочем, окажись на ее месте я, сомневаюсь, чтобы я мгновенно узнал Грэйс.

Тогда все могло бы обернуться совсем по-другому.

Раны Рэйчел не угрожали жизни. Ожоги на руке вообще заживали быстро, и хотя нож пропорол мышцу выше локтя почти до кости, врачи заверили нас, что ни одного серьезного нерва или сосуда не задето. Даже так Рэйчел потеряла достаточно крови, ей пришлось делать переливание, и ее оставили в больнице до утра.

Это дало мне время прибраться в квартире. Когда я на следующее утро привез Рэйчел на такси домой, там уже не осталось видимых следов произошедшего. Труднее было стереть иные детали.

В дни, последовавшие за нападением, мы пытались делать вид, будто все нормально, но оба пребывали в напряжении. Рэйчел плохо спала, сделалась тихой, но раздражительной. Мне же никогда не нравилась эта роскошная квартира, а теперь, несмотря на консьержа и сигнализацию, я еще и перестал ощущать себя здесь в безопасности. Мы переругались по поводу возвращения в мою старую квартиру, и хотя потом помирились, прежней гармонии больше не было. По взаимному согласию регистрацию отменили. Мы старались убедить себя в том, что лишь отложили ее, но оба понимали: все не так просто.

Через две недели после нападения Рэйчел казалась еще подавленнее обычного. Мы обедали. Она вяло водила вилкой по тарелке, а затем отложила ее в сторону.

— Я возвращаюсь в Грецию.

Хотя я почти ожидал подобного, удара это не смягчило.

В голове мелькала сотня возражений — до тех пор, пока я не посмотрел в ее лицо — вытянувшееся, с тенями под глазами. Рэйчел всегда была сильной, но теперь в ней появилась хрупкость, которой я раньше не замечал.

Я отодвинул свою тарелку — аппетита у меня и так было немного, а теперь он пропал окончательно.


— Когда?

— В воскресенье. Меня согласились взять в команду до окончания экспедиции. И еще… — Она помолчала, набираясь духу. — Есть шанс, что мне продлят контракт. На год.

В груди застыла тупая, ноющая боль.

— Ты этого хочешь?

— Нет. Но мы не можем дальше вот так… Я не хочу уходить от тебя, но это… Мне нужно время.

Я встал и подошел к ней. Я обнял Рэйчел, и моя рубашка промокла от ее слез, а я смотрел поверх ее головы на дверь, через которую в нашу жизнь шагнула Грэйс.

Мы просидели и проговорили почти до утра. Я не хотел отпускать ее, но она все решила еще прежде, чем сообщила мне об этом.

В глубине души я понимал, что так для Рэйчел лучше. За то короткое время, что мы знали друг друга, насилие дважды врывалось в нашу жизнь, и каждый раз за это приходилось дорого платить. До сих пор Рэйчел не свыклась со смертью сестры, поэтому покушение на наши жизни — в месте, которое она считала безопасным, — потрясло ее. Весь мир после этого сделался иным. Мы не могли притворяться, будто ничего не изменилось, а если бы попытались, жизнь превратилась бы в медленную пытку. Рэйчел такого не заслужила.

Через три дня, холодным октябрьским днем, Рэйчел улетала обратно в Грецию.

— Это не так далеко. Ты можешь выбраться ко мне на выходные, — говорила она, когда мы стояли с ее чемоданами в прихожей.

Я улыбнулся:

— Знаю.

Я переехал на старую квартиру. Боялся, это покажется странным — словно вернуться назад во времени. Обошлось без этого, но и намного лучше я себя не почувствовал.

Просто привычнее.

В профессиональном отношении спрос на меня стал больше, чем обычно. Я совершил изнурительную поездку в Ирландию, к которой был физически не готов, но и отказываться не хотел. Затем случилась серия загадочных убийств на границе с Уэльсом. И я получил еще одно предложение работы, гораздо более привлекательное, чем от «БиоГена». Частная компания планировала основать новый центр антропологических исследований, первый такого рода в Соединенном Королевстве. Им еще предстояло уладить ряд юридических и бюрократических формальностей, но они считали, что я идеально подхожу для них — как они написали, «с учетом уникального опыта». В письме не пояснялось конкретно, каким будет новый центр, но я мог предположить. Я стажировался в подобном в Теннесси.

Мне еще предстояло принять окончательное решение, а тем временем события в Сент-Джуд продолжали развиваться. Я видел на экране телевизора, как подъемный кран размахнулся и ударил чугунной бабой по устоявшим после взрыва кирпичным стенам. После протестов и демонстраций, после бессмысленных слез и крови старая больница окончательно превратилась в груду мусора. Единственной хорошей новостью во всем этом стало то, что после негативных публикаций в прессе застройщики, похоже, пошли на попятную. Рассматривался новый проект, согласно которому территорию больницы отводили под строительство бюджетного жилья, и в Сети уже появилась петиция в поддержку переименования нового квартала в Одуйя-Парк.

По случайному совпадению на следующий день я узнал от Уорд, что они вычислили «источник», на который ссылался Одуйя. Им оказался констебль, его жена рожала двоих близняшек в Сент-Джуд, и сейчас он дожидался выхода на пенсию. Его имя ничего мне не говорило до тех пор, пока Уорд не упомянула, что это тот самый пожилой полицейский, который дежурил у входа с молодой коллегой. Он не был в составе следственной группы, но умел слушать, а люди вне зависимости от профессии склонны болтать языком.

Новой порции негативных сенсаций не хотел никто, поэтому его просто выставили на пенсию чуть раньше положенного срока. Пожалуй, я был рад тому, что с ним не обошлись более сурово, однако не переставал думать о том, как обернулось бы все в случае, если информация о беременности Кристины Горски не просочилась бы наружу. Стал бы Одуйя заговаривать со мной после собрания, если бы ему не понадобилось подтвердить то, что он узнал? А если нет, привела бы цепочка событий к тому злосчастному вечеру перед моргом, когда он окликнул меня через улицу в тот момент, когда Мирз в капюшоне начал переходить дорогу? Или все вообще развивалось бы совсем по-другому и в свете фар Грэйс Стрейчан оказался бы в тот вечер я?

Я повидался с семьей Одуйи, включая его партнера, задумчивого мужчину лет сорока, с которым уже встречался, собирая документы для работы на общественных началах по тому самому делу, о каком Одуйя со мной так и не успел толком поговорить. Родители активиста старались сдерживать свои эмоции и не стали открыто обвинять меня в смерти сына. Даже так эта встреча была тяжелой для нас.

Однажды днем, несмотря на советы Уорд, я съездил проведать Мирза. Тафономист уже не был прикован к постели; когда я вошел, он сидел в инвалидном кресле в шортах и больничном халате. Одна худая нога белела голой кожей, другая заканчивалась забинтованным обрубком. На коленях лежала раскрытая книга, но смотрел он в пространство. Рыжие волосы лежали неопрятной копной. Мирз не сразу увидел меня, а потом на его лице вспыхнул румянец. У кровати стоял стул для посетителей, но я не стал садиться.

— Как вы? — спросил я.

Он развел руками и покачал культей.

— А вы как думаете?

Было в его глазах нечто такое, от чего встречаться с ним взглядом требовало усилия. Много дней я размышлял над тем, что сказать ему, и вот я стоял здесь, а на ум ничего не приходило.

— Мне жаль, — произнес я.

Я знал, что Мирзу сообщили, кто находился за рулем автомобиля, который его сбил. И с какой целью. Он попробовал усмехнуться, но у него не получилось. Румянец заливал щеки, лицо и шею, от чего впавшие глаза лихорадочно блестели.

— Вам жаль? Что ж, тогда все в порядке. Зашибись, не так ли?

— Послушайте, если бы я мог…

— Чего? Вернуться назад во времени? Вернуть мне ногу?

Мирз отвернулся, губы его дрожали.

— Оставьте меня в покое.

Уорд была права: мне не следовало приходить. Я молча шагнул к двери.

— Хантер!

Я остановился. Пациенты на других койках смотрели на нас. Казалось, Мирз вот-вот расплачется. Руки его вцепились в подлокотники инвалидного кресла. Голос дрогнул:

— Это вы должны были сидеть здесь. Не забывайте.

Дверь за мной закрылась.

Уорд продолжала снабжать меня новостями о расследовании убийств в Сент-Джуд. Профессора Конрада выписали из больницы, и в ближайшее время он собирался вернуться к работе. Состояние Уэйна Бута тоже улучшалось благодаря уходу и лечению, однако рассчитывать на полное восстановление двигательных способностей и речи он не мог. Что же касалось Лолы, Уорд рассказала мне, что та вдруг прекратила сотрудничать со следствием, отказываясь не то чтобы признать, но хотя бы ознакомиться с выдвинутыми против нее обвинениями. Замолчала она после того, как полиция сделала еще одно открытие.