Зажечь небеса

– Просто делаю свою работу. Но из самого пекла тебя вытащил не я. – Он дернул подбородком, указывая на Коннора. – Тебе рассказали, что там случилось? Что сделал Коннор?

– Я читал отчет. Там сказано только, что ты оказал мне первую помощь на поле боя, а потом вертолет вывез нас из зоны боевых действий.

– Верно, – подтвердил Уилсон. – Но ты бы успел истечь кровью, если бы не Коннор. Я только закончил то, что он начал. – Он покачал головой. – Ты что, правда не знал?

– Нет.

– Я сказал нашему командиру, но там был такой бардак. Все торопились поскорее убраться из того ада. И всё же, положа руку на сердце, Коннор спас тебе жизнь.

Теперь настала моя очередь качать головой.

– Черт. Тогда это Коннор заслуживает клятую «Бронзовую звезду», а не я.

Уилсон пожал плечами.

– Он сделал то, чему учат всех пехотинцев, а вот ты побежал в сторону приближающегося противника, который готовился метнуть гранату, и спас своего товарища.

– И в чем разница? – спросил я. – Это нас тоже учили делать. Коннор сделал бы то же самое. Любой солдат из нашего взвода поступил бы так же.

– Чувак. «Бронзовые звезды» не раздают направо и налево, как конфеты на Хеллоуин. Ты заслужил эту награду. – Взгляд Уилсона упал на мои ноги. – Мы многое оставили на том поле, особенно ты. Они просто воздают тебе по заслугам по мере сил.

К нам подошел какой-то офицер.

– Мы бы хотели начать. – Он провел нас к сцене, в то время как репортеры и зрители рассаживались, занимая металлические стулья.

– Смирно!

Все солдаты в зале, включая меня, вытянулись в струнку, все взгляды обратились к облаченному в парадную форму генерал-майору Роберту Экхарту – тот как раз поднимался на сцену.

– Доброе утро, – поздоровался он, сцепив руки за спиной. Он говорил с едва уловимым южным акцентом. – Спасибо, друзья и семьи, за то, что вы здесь. Для меня честь вручить троим нашим солдатам «Пурпурное сердце». Всегда надеешься, что никогда не придется вручать эту награду, но это наша старейшая медаль, которой награждают героев, не побоюсь этого слова.

Генерал-майор подошел к Кайлу Уилсону; следующий за генерал-майором солдат в униформе протянул старшему по званию медаль – латунное сердце, висящее на фиолетовой ленте.

– Эта медаль символизирует героя, отдавшего часть своей души или тела в борьбе с врагом, посягнувшим на наш образ жизни. Те, кто ее получают, знают, что такое отвага и жертвенность ради нации и сослуживцев.

Генерал-майор приколол медаль к кителю Кайла.

– По приказу президента Соединенных Штатов и с одобрения министра армии, за раны, полученные во время боестолкновения, имевшего место тринадцатого июня в зоне боевых действий, я настоящим награждаю вас медалью «Пурпурное сердце».

Генерал-майор Роберт Экхарт проделал ту же церемонию, поочередно подойдя к Коннору, а потом ко мне. В паузах между речами он фотографировался с каждым из нас, наши семьи и журналисты щелкали фотоаппаратами, зрители аплодировали.

Затем генерал-майору передали бронзовую звезду, к которой крепилась трехцветная лента, красно-бело-синяя.

– А сейчас я имею честь вручить награду, которую мы всегда вручаем с гордостью и смирением. – Он встал перед моим креслом. – За достойную службу на боле боя, за выдающуюся отвагу и самопожертвование под огнем противника я вручаю ефрейтору Уэстону Джейкобу Тёрнеру «Бронзовую звезду».

Генерал-майор наклонился, приколол медаль к моему кителю, а у меня в голове всплыли старые воспоминания: судья вешает мне на шею медаль за успехи в легкой атлетике во время чемпионата двухгодичной давности.

«Я был таким быстрым. Таким быстрым, черт возьми…»

Толпа взорвалась аплодисментами, а Ма даже засвистела.

– Это мой малыш!

Я смотрел прямо перед собой. От стоявшего рядом со мной Коннора исходили волны напряжения. Я чувствовал его боль и вину за то, что я обменял свои ноги на его жизнь, и теперь меня за это награждают на глазах его семьи.

Мне хотелось сорвать медаль с кителя и раздавить ее колесами этого проклятого инвалидного кресла, чтобы показать Коннору, как неспособность ходить разбивает мне сердце. Вот только я ни о чем не жалел. Я бы поступил так снова. Я всегда был готов заслонить Коннора собой, потому что не собирался возвращаться живым с войны. Я даже видел сон, пророчивший мне смерть.

Я был готов умереть за него и не нуждался в проклятой медали, чтобы это доказать.

Мы переместились в соседний зал, где был накрыт небольшой фуршет. Я последовал за Коннором, дав ему возможность прокладывать путь в толпе; я был решительно настроен поговорить с ним, даже если придется сбить его с ног креслом. И тут из толпы выступила Отем Колдуэлл.

«Господи Боже, мое бедное сердце».

На ней было белое платье с принтом из бледно-оранжевых, голубых и желтых лепестков, и в нем она походила на букет диких цветов. Ее медно-рыжие волосы были частично собраны на затылке, так что длинные пряди рассыпались по плечам. Обеими руками она сжимала маленькую сумочку и неуверенно улыбалась.

– Привет, – сказала она.

Мы с Коннором молча уставились на нее. Я понятия не имел, что он чувствует, глядя на нее, потому что видел только Отем.

Интересно, забилось ли сердце Коннора так же часто, как мое, когда он увидел Отем? Смотрел ли он в ее светло-карие глаза, искрящиеся, подобно драгоценным камням, или на полные губы? Вспоминал ли он, что она пахнет корицей? Любовался ли он ею, испытывал ли странную гордость, думая о том, что эта девушка собиралась посвятить ему всю свою жизнь? Собиралась отдать ему свое сердце.

– Я здесь не для того, чтобы выяснять отношения, – сказала Отем. – Слышала, вы оба возвращаетесь в Амхерст, а значит, есть вероятность, что мы будем невольно сталкиваться друг с другом в кампусе. Мы расстались довольно некрасиво, мы трое, поэтому я подумала, что будет лучше… не знаю. Мы пришли к взаимопониманию?

Мы с Коннором дружно промолчали, и тогда Отем выпрямила спину и вздернула подбородок.


– Но, честно говоря, мне нужно было собственными глазами увидеть, что с вами всё в порядке, и я очень рада, что так оно и есть. Вы оба выглядите замечательно. – Она посмотрела на меня, ее тон смягчился. – Ты выглядишь потрясающе.

Я крепче вцепился в колеса кресла-коляски, снедаемый страстным желанием вскочить, подойти к Отем, упасть на колени и умолять о прощении. В душе теснились миллионы слов, но ни одно из них не сорвалось с моих губ: я боялся, что наврежу Отем еще больше.

– Вот поэтому я и пришла, – продолжала она. – Увидеть вас, поздравить… и поблагодарить за службу.

Потом она робко улыбнулась на прощание и ушла.

«Не уходи, – думал я, глядя ей вслед. – Пожалуйста, не уходи. Прошу, обернись. Прошу, позволь посмотреть на тебя в последний раз…»

Уже у двери Отем остановилась и обернулась. Мне показалось, что на ее лице промелькнула тоска. Потом она ушла. Словно видение, напоминание о том времени, где были красота и доброта, где не было уродливого гнева и чувства вины.

Я почувствовал, что кто-то на меня смотрит, повернул голову и встретился взглядом с Коннором.

– Что? – с вызовом спросил я.

Человек посторонний мог бы отнести гримасу отвращения на лице Коннора на мой счет, но я с первого взгляда распознавал отвращение к себе. Я видел его каждый день в зеркале с тех пор, как уехал мой отец.

– Ты ей не рассказал, – констатировал Коннор.

– С какой стати я должен рассказывать?

Он смотрел на меня еще пару секунд, потом дернул уголком рта, покачал головой и пошел к своим бейсболистам. Те принялись похлопывать его по плечам, окружили.

Сколько еще он собирается меня игнорировать? До конца учебного года? Пока мы живем в одном доме, будь он неладен?

Ма и Пол спросили, хочу ли я вернуться в Амхерст или предпочитаю сначала поужинать.

– Вы идите, а я сам доберусь до дома.

Не дожидаясь ответа, я покатил туда, где стояли Коннор и его дружки. Подъезжая, я услышал, как кто-то из них говорит, что сегодня вечером они идут в закусочную «У Рокси».

– Ну что, ребята? – насмешливо проговорил я, всем своим видом изображая дружелюбие. – Собираетесь к «Рокси»? Рассчитывайте на меня.

Коннор вытаращился на меня, потом отхлебнул из фляжки.

– Ты тоже с нами? – спросил один из парней, глядя на меня сверху вниз.

«Я пока еще могу говорить, ты, тупой придурок».

– Ага, я в деле, – подтвердил я, лучась улыбкой. – Давайте это сделаем! Коннор? Что скажешь, приятель?

Он посмотрел мне в глаза. Уверен, его не обмануло мое липовое дружелюбие. Я и глазом не моргнул.

«Получи, Дрейк. Что бы ты ни вытворял, это закончится сегодня вечером».

– Конечно, – сказал он. – Поехали.





Глава четырнадцатая

Уэстон




Дрейки позволили Коннору пользоваться лимузином всю ночь напролет. Пока нанятый водитель вез нас на запад, Коннор и его приятели опустошали мини-бар лимузина. Когда сорок пять минут спустя мы подъехали к закусочной «У Рокси», все четверо уже были навеселе, разговаривали чересчур громко и спотыкались. Бар был набит под завязку. Очевидно, акция «один напиток за доллар» привлекла кучу местного народа.

Коннор вместе с приятелями направился прямиком к бильярдным столам, стоящим в глубине зала. Один бейсболист, шедший последним, обернулся ко мне и предложил помочь, но я сердито отмахнулся, и тут же выругал себя за опрометчивость. Я с трудом маневрировал в толпе, со всех сторон на меня сыпались проклятия и окрики: кажется, все подвыпившие посетители задались целью натолкнуться на мое кресло или споткнуться о колеса. Интересно, пока я еще передвигался на своих двоих, я так же не обращал внимания на людей в инвалидных креслах? Я не мог припомнить ни одного похожего случая.

Идею подкатить к бару и заказать себе выпить я сразу же отмел. Даже если бы я сумел пробиться сквозь толпу, барная стойка оказалась бы на уровне моего подбородка. Мне пришлось бы как маленькому ребенку снизу вверх заглядывать в глаза бармену, чтобы привлечь его внимание. Нет уж, спасибо.

Я увидел незанятый столик возле бильярдных столов и направился туда; по дороге пришлось дважды останавливаться, чтобы отодвинуть с дороги стулья. Я заметил, как какой-то мужик, стоявший за соседним бильярдным столом, толкает локтем двух своих приятелей. У него был огромный пивной живот, обтянутый красной рубашкой, и он возводил глаза к потолку, как будто одно мое присутствие его ужасно раздражало.

Жара стояла, как в пекле. Мы с Коннором сняли свои кители еще в лимузине, а я еще и рубашку снял, оставшись в майке. К столику подошла официантка в джинсовых шортах и короткой футболке.

– Виски и пива, – заказал я. – Два раза.

Коннор разбил пирамиду и, кажется, собирался сыграть с мужиком в красной рубашке. Он смеялся, но я видел перемену в нем, хотя другие ничего не замечали. Об его некогда мягкий смех теперь можно было порезаться, а улыбка больше не отражалась в его глазах. Он положил левую, зафиксированную руку на стол и хвастался, дескать, всё равно всех побьет, даже одной рукой.

Вернулась официантка и принесла мне два виски и два пива. Я положил на ее поднос двадцатку, тронул ее за руку, пока она не ушла, и сказал: