Зажечь небеса
Часть 29 из 65 Информация о книге
– Какой милый ресторан, – сказала Ма. – Ты уверен, что можешь себе это позволить? – Да, Ма, не волнуйся, – ответил я уже в сотый раз за вечер. Благодаря Коннору я мог себе позволить водить Ма и Пола в «Ростан» хоть каждый вечер, а не только на День благодарения. В ночь, когда ушел Коннор, он сказал, что перевел на мой банковский счет небольшую сумму. «Небольшая сумма» оказалась четвертью миллиона долларов. До сих пор я видел такие суммы только в учебниках по экономике. Я не рассказал об этом ни одной живой душе, потому что идея принять чужие деньги мне претила. С другой стороны, я нуждался в этих деньгах, и из-за этого ненавидел себя еще больше. Я до сих пор сомневался, что в будущем смогу найти работу. Привыкание к инвалидному креслу и тренировки, позволяющие моему телу адаптироваться к неизменно сидячей позе, превратились в медленный, мучительный процесс. Я постоянно прилагал усилия, чтобы держаться прямо и сохранять равновесие. Три раза в неделю я вкалывал на сеансах терапии, но боли и мышечные спазмы стали моей ежедневной реальностью. И, боже мой, мои руки находились в ужасном состоянии. Запястья всё время пачкались, из-за того что я целый день крутил колеса кресла. Ладони и кончики пальцев покрылись волдырями. «Грязные руки и хронические боли. Проклятие, кто захочет нанять меня на работу?» – От Коннора по-прежнему нет вестей? – спросила Ма, обмакивая креветку в соус. Я покачал головой, и Ма недоверчиво уставилась на меня. – Не верится, что он до сих пор не вернулся. Я могу понять его желание взять паузу, но на несколько месяцев?.. – Ему тяжело, – заметил Пол. – Он вправе молчать столько, сколько захочет. Ма отсалютовала мне своим стаканом воды. – Уэс страдает не меньше, но он здесь, работает до седьмого пота на реабилитации и усердно учится. – Она отхлебнула воды. – Как бы то ни было, я горжусь тобой, малыш, потому что ты не сдаешься. – Присоединяюсь. – Пол тоже отсалютовал мне стаканом воды, и они с Ма чокнулись. Уже не в первый раз я задался вопросом: что Пол Уинфилд нашел в моей матери. Он искренне смеялся над ее шутками, а когда она наклонялась к нему, чтобы салфеткой промокнуть ему усы, в глазах Пола светилась искренняя радость. И глаза Ма тоже сияли. «Полагаю, не все мужчины грязные отбросы, а, Ма?» Настроение резко ухудшилось. Вполне возможно, я тоже смог бы осчастливить какую-то женщину, если бы с детства не считал себя таким же дерьмом, каким был мой родной отец. «Жалеешь себя, Носочный Мальчик? Ты здорово изгадил жизнь Отем, так что, возможно, Ма была права». Подали основное блюдо, и Ма с Полом принялись за филе-миньон, а я стал ковырять вилкой жареного цыпленка. – Ты сегодня такой молчаливый, Уэс, – заметил Пол. – Как у тебя дела? – Отлично. Пол поджал губы. – Не хочешь ни о чем поговорить? – Не-а. «Ага». Моя одинокая, монотонная жизнь – пустой дом, занятия, реабилитация, снова дом – начинала на меня давить. Именно я предложил устроить ужин в честь Дня благодарения в ресторане. Не только потому, что в маленький бостонский дом Ма было трудно втиснуться в инвалидном кресле, но еще и потому, что мне хотелось с кем-то поговорить. Хотелось вернуть в свою жизнь слова. Хотелось завести долгий, вдумчивый разговор и поддерживать его часами. Хотелось что-то говорить, хотелось, чтобы меня поняли. Или просто посидеть в дружеском молчании. «Отем». Ее имя стало ответом на каждый вопрос моего сердца. Я задвинул эту мысль вглубь сознания вместе с болью, но Пол, обладавший просто сверхъестественным чутьем, снова вытащил ее на поверхность. – Как дела у Отем? – спросил он. – Уехала в Небраску на День благодарения? – Не знаю, – ответил я, гоняя еду вилкой по тарелке. – Давно с ней не общался. «Пятьдесят шесть дней, тринадцать часов и сорок три минуты. Плюс-минус». – Как жаль, – сказал Пол. – Когда я видел ее на церемонии вручения «Пурпурного сердца», то подумал, что у вас двоих… – Нет. Она занята. Ей нужно работать над гарвардским проектом. – Как она восприняла отъезд Коннора? – спросил Пол и тут же покачал головой. – А впрочем, неважно. Как ты переживаешь его отъезд? – Скучаю, – признался я. «Это всё равно что лишиться руки или ноги. Потерять часть себя самого. Меня словно еще раз парализовало». Ма фыркнула. – Скучаешь, после того как он взял и бросил тебя? Выбросил в помойку годы дружбы? – Всё несколько сложнее, – тихо проговорил я. – А по-моему, всё предельно просто и прозрачно. На тебя обрушились самые серьезные тяготы, но ты держишься. – Я не… Ма ослепительно улыбнулась. – Вот почему я так тобой горжусь. – Перестань это повторять, – попросил я, сжимая в кулаке вилку. – Ты говоришь это по сто раз на дню. – И что? Это же правда. Невзирая ни на что я… Я отшвырнул вилку, и она, звякнув о тарелку, упала на пол. – Господи, Ма… Мать потрясенно уставилась на меня. – Что я такого сказала? – Ничего, в том-то и проблема, – процедил я, и мой бостонский акцент стал почти так же заметен, как ее собственный. – Хоть раз в жизни ты можешь говорить искренне? Правдиво? Ма смотрела на меня, как на психа. – Проклятие, о чем ты? Я говорю то, что думаю. – Тогда посмотри на меня внимательно, Ма. Посмотри на меня, когда я говорю, что ничего хорошего в моей жизни нет. Всё плохо, черт возьми. Ма откинулась на спинку стула. – Как ты разговариваешь с матерью? И это после того, как я все силы положила, заботясь о тебе, когда твой подлый, никчемный отец сбежал? – Миранда, – начал Пол. – Не утруждайтесь, – рявкнул я на него. – Не пытайтесь сгладить острые углы. Не говорите с ней так, будто она ваша жена, и вы мой… «Подлый, никчемный отец». Я не произнес этого вслух. – Неважно. Забудьте. Забудьте, что я сказал. – Да уж, давайте сменим тему. – Ма промокнула глаза льняной салфеткой. – Давайте сделаем вид, что сегодняшний чудесный вечер вовсе не испорчен. Ради всего святого, сегодня же День благодарения. Я с силой провел ладонью по лицу. – Прости, Ма. – Я потянулся к ее руке. – Извини. Я не хотел. – Знаете, что мы забыли сделать? – проговорила она, глядя поочередно на меня и на Пола. – Мы забыли сказать, за что мы благодарны. Я начну. Я благодарна за то, что ты здесь, Уэс. Коннор ушел, но ты… Ты всё еще здесь. И я благодарна. Как тебе такая искренность? Я посмотрел на нее внимательно, попытался вспомнить, как она заботилась о нашей семье после ухода отца. Она одну за другой затыкала дыры в протекающей плотине, чтобы не дать ей обрушиться. Боролась, чтобы мы смогли пережить еще один день, чтобы у нас была крыша над головой; если в те дни у нас в квартире был свет, это было маленькой победой. Если я был жив, мог дышать, есть и говорить, то это было самым главным. – Всё хорошо, Ма, – сказал я. Мой гнев угас, на его место пришел стыд. – Всё отлично. Просто идеально. Спасибо. Пол повернулся ко мне. – Скажу лишь одно. Если тебе нужна помощь, попроси. Это одновременно самая трудная и самая простая вещь на свете. Обратись за помощью. После ужина Пол и Ма подвезли меня до дома и укатили обратно в Бостон. Я вернулся в свою пустую берлогу; было всего девять вечера, но от усталости все мои мышцы словно сдулись, спать хотелось смертельно. Я кое-как переоделся в тренировочные штаны и футболку. В ванной я поставил себе катетер и пристегнул к бедру пластиковый мешочек, чтобы не обмочиться во сне. Потом перебрался из кресла в кровать, укрыл ноги специальным одеялом, стимулирующим кровообращение, и с помощью подушки-валика перевернулся на бок. На коже в области копчика возникло раздражение; если я не буду осторожным, оно превратится в пролежень. Что за дерьмовая жизнь. «Попроси о помощи». Пол, вероятно, имел в виду себя или врача, но был всего один человек, способный мне помочь. Я зажмурился, сердце болезненно сжалось, но я постарался не обращать на это внимания. Нельзя взваливать мои трудности на Отем, это было бы несправедливо и эгоистично, особенно после того, как я ее оттолкнул. Но одиночество и душевная пустота высасывали из меня жизнь. Я жаждал увидеть Отем, заглянуть в ее прекрасные глаза, увидеть, как в них загораются огоньки, когда она говорила о чем-то интересном. Мне хотелось насытиться ее смехом, а еще лучше, рассмешить ее. Заполнить пустоту в своей жизни ее голосом, который всегда произносит слова с добротой, сочувствием и великодушием.