Зажечь небеса

Мы сидели в гостиничном бистро, устроившись за маленьким столиком, и между нами стояла горящая свеча. Мы оба были красиво одеты, обстановка – в высшей степени романтическая. Мы множество раз сидели вот так, рядом, но впервые наша встреча напоминала свидание.

Интересно, Уэстон именно это планировал?

Я не могла отвести от него взгляд, и наверняка он, с его блестящим умом, заметил мое пристальное внимание. Если бы он спросил, в чем дело, я не знала бы, что ему ответить. Закон должен запретить Уэстону облачаться в строгий костюм: в нем он настолько красив, что я испытывала счастье, просто сидя рядом с ним.

«Боже, но это же значит, что у нас с Уэстоном свидание. Правильно?»

За ужином Уэстон то и дело пытался завязать разговор. Не раз он заговаривал на какую-то тему, но тут же умолкал и принимался гонять еду по тарелке. Я решила на него не давить. В конце концов, он сегодня услышал плохие новости, и неважно, ожидал он того или нет. Ему сейчас нужен друг, а не ополоумевшая от его обаяния девица, которая раздевает его взглядом каждую секунду.

Ужин нам подали чудесный, и Уэстон поддерживал непринужденный разговор, но был сам на себя не похож. Наконец мы поднялись наверх и остановились перед дверями наших номеров, погрузившись в неловкое молчание. Мне снова показалось, что Уэстон хочет что-то сказать, и я почувствовала, что не стоит на него давить, но оставлять его в одиночку переживать сегодняшние плохие новости тоже не хотелось.

– Я напилась кофе на десерт, – наконец сказала я. – И совершенно не устала. Хочешь посмотреть какой-нибудь фильм или еще что-нибудь?

– Не знаю… – Лицо Уэстона исказила гримаса, он наклонился и схватился за правую икру. – Проклятые спазмы.

– Знаешь, я сегодня кое-что купила, возможно, это поможет. Подожди немного, я только переоденусь. Увидимся в восемь часов?

Уэстон помолчал, словно колеблясь, потом кивнул.

– Хорошо.

Переодеваясь в пижамные штаны и рубашку на пуговицах, я посматривала на пакет с подарком, лежащий на моей кровати. Пока я сидела в зоне ожидания возле кабинета врача, я прочитала в одном из буклетов, что при травмах спинного мозга полезен массаж – помогает стимулировать нервные окончания. Перед ужином я зашла в гостиничный спа-салон и купила бутылочку масла для массажа.

Я негромко постучала в смежную дверь между нашими номерами.

– Да, – откликнулся Уэстон.

Он сидел на кровати, откинувшись на прислоненную к спинке подушку; на нем были футболка и тренировочные штаны, и выглядел Уэстон так же сногсшибательно, как и в костюме. Внезапно моя невинная затея сделать ему массаж показалась мне не такой уж невинной. Прикоснуться к его обнаженной коже… до чего заманчиво.

– Пока я ждала тебя в медицинском центре, мне на глаза попался один буклет, и там было написано, что массаж помогает облегчить боль и снять стресс. Вот я и подумала, что могу… потереть тебе спинку? Вообще-то, ты и сам должен был уже давно об этом подумать, массаж нужно делать несколько раз в месяц, и выполнять его должны профессионалы. Может, мне записать тебя на завтра в спа?

Я вдруг поняла, что лепечу абы что, только бы говорить. Я еще никогда не вела себя так в обществе Уэстона.

«Веди себя по-взрослому. Он же твой друг».

Уэстон покачал головой.

– Не знаю.

– Ничего, – сказала я. – Нам не обязательно это делать. Я просто хотела помочь.

– Знаю.

Одно долгое мгновение он смотрел мне в глаза, и я придвинулась ближе к кровати.

– Тебе больно? Скажи правду.

– Правду, – пробормотал Уэстон и издал тихий, горький смешок.

– Уэстон…

– Ты действительно хочешь ко мне прикоснуться?

Он боролся с предвзятым отношением к себе, а я боролась с желанием сказать ему, что он идеален. У меня уже чесались руки, так я мечтала прикоснуться к нему.

– Думаю, массаж поможет, – проговорила я, чувствуя, как учащенно бьется сердце. – Но только если тебе будет комфортно.

Он помолчал, на его посуровевшем лице промелькнула нервозность. Наконец он кивнул, а потом снял футболку.

Бутылочка с маслом едва не выпала у меня из рук.

Кровь закипела у меня в жилах, на память живо пришла та ночь, когда мы сплелись в объятиях на диване. Тело, которое уже однажды прижималось к моему, вес которого я ощущала, теперь оказалось прямо передо мной, и каждый его дюйм остался таким же твердым и совершенным, как в моих воспоминаниях. Его грудь была словно высечена из мрамора, на животе четкие «кубики» брюшного пресса, а его руки…

За те месяцы, что Уэстону приходилось крутить колеса инвалидного кресла, его руки превратились в произведение искусства. Мне понадобилась вся сила воли, чтобы отвести взгляд от его бицепсов, плеч и даже предплечий – особенно предплечий – четко очерченных, загорелых, с гладкой кожей…

– Мне лечь на живот? – спросил он.

– М-м-м, да. Пожалуйста.

Уэстон перекатился на бок, подтянул одну ногу, перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку.


Я вылила несколько капель прозрачного масла ему на спину – мышцы на ней были вылеплены так же идеально, как мышцы груди и живота. Твердые мускулы под гладкой кожей. Я растерла масло по его плечам и верхней части спины.

– Так хорошо?

Уэстон кивнул, не поднимая головы от подушки, его голос звучал слегка приглушенно.

– Идеально.

– Я так и думала, – проговорила я, вздыхая с облегчением. – В буклете было сказано, что очень важно поддерживать свое тело в тонусе.

Я провела ладонями по его спине сверху вниз, нажимая кончиками пальцев на идеально вылепленные мышцы, всё ниже и ниже…

– Черт! – воскликнул Уэстон, его торс внезапно дернулся под моими ладонями.

Я отдернула руки.

– Что? Прости! Я сделала тебе больно?

– Нет, нет, это шрам. То место, куда попала пуля. Когда к нему прикасаешься, возникают странные ощущения. – Уэстон снова лег на живот. – Так сегодня сказал доктор. Извини, нужно было тебя предупредить.

Мой взгляд остановился на поясе его брюк, над которым белела полоска шрама, протянувшаяся вдоль позвоночника.

– Что ты чувствуешь? – спросила я.

– В груди что-то екнуло. Как будто меня одновременно обдало холодом, жаром, и возникло покалывание.

– Это хорошо или плохо?

Уэстон помолчал.

– Хорошо, – проговорил он наконец. – Ощущения… приятные.

– Мне продолжать? Осторожно?

Он кивнул в подушку.

– Ага. Продолжай.

Я провела ладонями по его бокам, потом снова прикоснулась к нижней части его спины. Уэстон резко вдохнул, мышцы его спины напряглись – какое удивительное, прекрасное зрелище!

– Лучше мне остановиться, – сказала я. «По многим причинам». – Кажется, я делаю тебе больно.

Уэстон не подтвердил и не опроверг это мое утверждение, только сказал:

– Давай закончим. Мне лучше. Спасибо.

Однако он не двинулся с места, и я предположила, что он ждет каких-то действий с моей стороны.

– Пойду, смою масло с рук.

– Отлично, – ответил Уэстон.

Я прошла в ванную комнату, открыла кран и тщательно намылила руки. Масло я смыла, но пальцы всё еще помнили, как касались кожи Уэстона. Лицо отражавшейся в зеркале девушки сильно покраснело, глаза блестели; мой пульс зашкаливал.

«Что только что произошло?»

Я тихо приоткрыла дверь и заглянула в комнату. Уэстон успел надеть футболку и снова сидел, прислонившись к спинке кровати; одну подушку он подложил под спину, а другая лежала у него на коленях. В руке он держал пульт от телевизора и быстро переключал каналы. Вся его поза, выражение лица свидетельствовали о каком-то внутреннем конфликте, уголки рта были опущены, но глаза оживленно поблескивали.

О чем я только думала? Из-за меня ему стало неудобно, и теперь хрупкое равновесие между нами нарушено. Сейчас Уэстону не хочется никакого интима, а может быть, никогда не захочется. И уж точно не со мной.

«Возможно, так лучше. Я должна хранить верность своим клятвам. Уэстон – мой лучший друг, и я не собираюсь рушить нашу дружбу».

Я выключила свет в ванной и вернулась в комнату.

– Показывают «Криминальное чтиво», – объявил Уэстон, не отводя взгляда от телевизора. – Похоже, ничего лучшего нам не светит.

– Классика, – сказала я. – Можно присесть?

Я указала на край огромной кровати. Потому что мы с Уэстоном друзья; мы множество раз сидели рядом, и было бы странно и неловко, если бы я вдруг пожелала усесться на подлокотник инвалидного кресла Уэстона.

Он кивнул, и я забралась на кровать, подгребла к себе пару подушек и уселась, опершись на спинку кровати. Мы смотрели фильм, и, несмотря на противоречивые чувства, обуревавшие меня весь вечер, – а может быть, именно из-за них – мои веки потяжелели, глаза начали закрываться, примерно в тот момент, когда Брюсу Уиллису пришлось вернуться за своими часами. Я уснула и проснулась, как мне показалось, спустя много часов.

В комнате было темно.

Меня обнимала крепкая рука.