Зимняя война. Дороги чужого севера

Офицеры поднялись, угрюмо смотрели на посетителей.

— Полковник Уматов и майор Решетов? — стальным голосом осведомился Светлов. — Вы арестованы по приказу комдива Синицкого. Вас обвиняют в некомпетентности и халатном отношении к своим обязанностям, повлекшим гибель войсковой части. Ваше дело будет рассмотрено в оперативном порядке военным трибуналом 7-й армии Ленинградского военного округа. Мне жаль это говорить, но по закону военного времени вы будете расстреляны. Просьба сдать оружие и следовать за нами.

Майор Решетов смертельно побледнел, в лице не осталось ни кровинки. Он трясущими пальцами снял ремень с кобурой, отдал офицеру и вышел из комнаты на подгибающихся ногах.

— Мы ждем, полковник, — строго произнес Светлов. — Вам требуется особое приглашение? Сдайте оружие и следуйте за нами.

Полковника Уматова бросило в жар.

— Подождите, товарищ Светлов… — произнес он севшим голосом. — Не нужно трибунала, это просто трата сил и средств… Если позволите, я сам все сделаю… Мне требуется не больше минуты, согласитесь, это небольшой срок…

Ноги предательски дрожали, и полковник опустился обратно на скамейку. Офицеры переглянулись. Представитель Особого отдела пожал плечами. Действительно, трибунал перегружен подобными делами, люди не справляются…

— Хорошо, полковник, мы не возражаем, — медленно, словно еще не принял решение, проговорил Светлов. — Мы вас оставим, чтобы не смущать. Постарайтесь не затягивать…

Офицеры вышли из комнаты. Светлов обернулся. Комполка Уматов ни на кого не смотрел, лицо его перекосилось, а пальцы, срываясь, тянулись в кобуре. Представитель штаба дивизии вышел в сени и плотно прикрыл дверь. Посторонился красноармеец — парень усердно делал вид, будто его не касается происходящее. Майор Канторович курил на крыльце за открытой дверью. Он даже ухом не повел, когда в закрытом помещении прогремел выстрел. Полковник Светлов сглотнул, отвернулся — он не хотел, чтобы другие заметили его волнение. На улице покрикивали офицеры. Из здания школы выбирались выжившие солдаты, строились для отправки в тыл.

В безумии текущего дня никто не вспомнил о пропавшем в далеком лесу взводе полковой разведки…





Глава 6




Мечников зарылся носом в снег, над головой свистели пули, за спиной в районе дороги взрывались мины. Он задыхался, давился мерзлой глиной. Даже думать не хотелось о том, что он предупреждал! Горстка людей оказалась запертой на клочке леса. Он зримо представлял, что сейчас происходит на дороге. Это полный разгром! Растянувшаяся колонна не в состоянии воевать в лесу. Солдаты и техника — идеальные мишени, уничтожение части — лишь дело времени. Полк рассекут, обложат, будут уничтожать по частям. А он со своими ребятами даже помочь им не может… Никита не чувствовал холода — только отчаяние, злость, переходящую в бешенство. Он стал отползать, почувствовав носком валенка низину позади себя. Финны засекли движение, окатили место, где он лежал. Пули угодили в сучковатую корягу, ее швырнуло на старшего лейтенанта, и острые сучья чуть не выкололи глаз. Он скорчился в крошечной яме. На противоположном ее склоне лежал, раскинув руки, Тарасенко и с какой-то не мертвой злостью таращился в небо, маскхалат заливала кровь. Мечников подполз к нему, забрался в подсумок, стал вытаскивать запасные магазины от автомата и рассовывать их в глубокие карманы маскхалата. Пальба не унималась. Стреляли на этом клочке местности, стреляли за дорогой, а за спиной, где полк попал в засаду, творилось что-то невообразимое. Выжившие во взводе были — трещали автоматы слева и справа. Бойцы самостоятельно, без оглядки на товарищей, находили укрытия, отстреливались. Никита выполз из ямы и увидел неподалеку массивный пень, а рядом бесформенный бугорок, из которого торчала скрюченная рука. Подобравшись ближе, он понял, что это красноармеец Корович. Парень еще не умер, сглатывал, икал, из зажатого живота выплескивалась кровь. Но через пару секунд он уже отмучился, застыл, остекленел тоскливый взгляд. Из-за дерева высунулась фигура в маскхалате, одарила порцией свинца. Мертвое тело прикрыло, приняло на себя несколько пуль. Никита пристроил на спине бойца автоматный ствол, но где-то слева вдруг прогремела очередь, и финский стрелок, истекая кровью, повалился в снег. От соседнего дерева отделился еще один, кинулся в кустарник — и повис на упругих ветках, пробитый в нескольких местах. Никита не мог разглядеть, кто там стреляет — ель росла некстати, закрывая обзор.

— Эй, кто там? — прохрипел он.

— Товарищ старший лейтенант, это вы? — донесся сдавленный крик. — Это Александров! Со мной Камбаров и Анкутдинов! Держим круговую оборону! Виноградов погиб, ему пуля в голову попала! Абызова тоже убили, я сам видел… Про остальных не знаем!

— Нет остальных… — с кашлем выдохнул Мечников. — Тарасенко и Корович мертвы…

Плохи были дела в отделении Виноградова. Что творилось у Кочергина за дорогой, он не знал, но там еще кто-то отбивался.

— Эй, народ, про меня забыли… — прохрипели сзади, и Никита узнал Карабаша. — Мне бессмертие, конечно, ни к чему, но пока живой, чего и вам, бродяги, желаю…

— Ты как? — выкрикнул Никита.

— Да как-как… Хреново, товарищ старший лейтенант… настроения никакого, еще колено об корягу зашиб, болит, гадина… Что делать будем, командир? Скрасим последние минуты веселыми побасенками и шутками?

Нервно засмеялся Анкутдинов — любитель потрепаться и несмешно пошутить. Сзади взорвалась граната — затряслись молодые ели, сбрасывая снег с лап.

— Это я кинул! — пояснил Карабаш. — Двое обойти пытались… Уже не пытаются.

— Товарищ старший лейтенант и ты, Карабаш, давайте сюда! — крикнул Анкутдинов. — Здесь деревья поваленные, яма, можно оборону держать! Овраг рядом — можно уйти по нему! А на открытом пространстве вас перестреляют! Давайте, мы прикроем!

Ноги выбросили Никиту из-за пня. Он бежал зигзагами под громовой огонь трех автоматов, увязая в снегу. Остаток пути пришлось просто катиться. Товарищи помогли перелезть через поваленное дерево. Он рухнул в истоптанное месиво из снега и чернозема, оставив на сучке часть комбинезона.

— Целы? Вы в порядке? — тряс его Александров. Никита отмахнулся, стал лихорадочно перезаряжать автомат. С южной стороны подкатился Карабаш. Немногословный Камбаров схватил его за рукав, помог залезть внутрь. На пятаке действительно можно было держать круговую оборону. Люди вжались в снег, кряхтели. Раненых не было, только у Камбарова из расцарапанного виска сочилась кровь. Он злобно скалился, утирал его тыльной стороной рукавицы.

— Тесновато тут у вас, — заключил Карабаш. — Но ничего, проживем как-нибудь…

Интенсивность огня пошла на убыль. Финны взяли тайм-аут, видимо, совещались, выслушивали указания командиров. Никита осторожно высунулся, обозрел окрестности импровизированного «укрепрайона». На юге продолжалась перестрелка, взрывались гранаты — первый батальон еще сопротивлялся. За спиной шеренга деревьев, островки подлеска — с тыла никто не подойдет незаметно. Слева овраг, до него метров сорок, и поди пойми, куда он тянется. На севере плотные заросли хвойника, а перед ним сравнительно разреженное пространство. На снегу выделялись несколько бугорков — мертвые финские стрелки. Разведчики корчились за поваленными деревьями, выставив стволы.

— Товарищ старший лейтенант, что делать? — зашипел Александров. — У нас половина в отделении погибла, а у Кочергина вообще никого не осталось — слышите, на той стороне уже не стреляют?

Никита размышлял. Самое время неторопливо раскинуть мозгами… Боеприпасы пока есть. Уходить на юг — вариант гиблый, перестреляют, как куропаток. Сзади за деревьями противника нет, но это не меняет расклад — там местность сравнительно открытая. До оврага на западе метров сорок, можно попытаться, хоть кто-нибудь добежит… Но этот вариант оказался еще хуже — над гребнем склона уже покачивались каски, обтянутые белой материей! Финны выползали из оврага. Карабаш выстрелил короткими очередями, припав к прицелу. Каждая очередь нашла цель — двое остались лежать в кровяных брызгах, остальные скатились обратно в овраг.

— Вот там и сидите, черти… — процедил Карабаш, меняя магазин. — Товарищ старший лейтенант, что-то многовато их тут скопилось, не находите?

— Давайте, я с гранатой к оврагу подползу? — предложил Камбаров. — И всех к Аллаху и той-то матери…

Таджик был обрусевший — жил в окрестностях Душанбе, потом семья переехала в Оренбург, затем подалась на плодородный юг в Ставрополье, где Камбарову осенью 38-го и пришла повестка из военкомата. Зеленым юнцом он не был, и странно, что до 23 лет он ни разу не получал приглашения исполнить свой священный долг.

— Отставить, Камбаров! — поморщился Никита. — И дело не в том, что тебя убьют на обратном пути, а в том, что пристрелят на пути туда… Как тебя зовут, кстати? — зачем-то спросил он.

— С какой целью интересуетесь? — деловито спросил Анкутдинов, и солдаты засмеялись, хотя ситуация складывалась далеко не юмористическая.

— Бободжон, товарищ старший лейтенант… — ответил, насупившись, Камбаров.


Никита припал к прицелу — автомат был закреплен между толстыми сучками высыхающего паданца. Из оврага снова кто-то высовывался. Но прыти эти люди не проявляли, стаскивали за ноги в овраг погибших товарищей. Создавалось неприятное ощущение, что в плотном ельнике на северной стороне скопилось слишком много финских солдат — оттуда доносились голоса, клацали затворы. Кожа покрылась мурашками — неужели решатся на атаку?

— Гранаты к бою, — приказал он и добавил: — У кого остались, разумеется… Как пойдут, бросаем, потом огонь из всех стволов, и чешем в дыму к оврагу…

— Так там же занято? — не понял Александров.

— Значит, освободим, сами займем… У меня «лимонка», парни. Как увидите, что бросаю в овраг, сразу все плашмя…

— Вы уверены, что они пойдут? — спросил Анкутдинов.

— Имеется такое предчувствие…

— Встретим этих тварей как положено… — Карабаш перекатился, стал моститься за массивной корягой.

— Товарищ старший лейтенант, а что с полком? — глухо выдохнул Камбаров.

— Не знаю, — ответил Никита. — Полк попал в засаду, это все, что могу сказать… Возможно, отступил, не хочется думать о чем-то плохом…

— А о засаде вы, кстати, предупреждали, — напомнил Карабаш. — Черт, жалко парней, сколько их там погибло… От ворот поворот нам сделали — вот как это называется.

Финны пошли бесшумно и даже сбили с толку в первые секунды. Фигуры в зимних комбинезонах вывалились из леса, побежали вперед, делая остановки за деревьями. Их было не меньше отделения! И как-то странно, вся кучка вдруг куда-то рассосалась, попряталась, и когда разведчики открыли огонь, его трудно было назвать эффективным. Наступательная тактика финских военных существенно отличалась от тактики Красной Армии.

— Вот дьявол, сколько же дерьма на свободу вылезло!.. — прорычал Карабаш, припадая к прицелу.

Из ельника наступающую группу поддерживали огнем. Разведчики ударили дружным залпом, убили несколько человек, остальных вынудили залечь, метаться в поисках укрытий. Их можно бить, мелькнула мысль, но только не с кондачка. Думать надо, и их же тактикой…

— Приготовить гранаты! — крикнул Никита.

Но искушать судьбу в этот час им не пришлось. На северной стороне за ельником разразилась суматошная пальба! Залаяли автоматы, колотил без умолку ручной пулемет Дегтярева. С пушистых еловых лап осыпался снег, разлетались отстреленные ветки. В панике закричали люди. Притихли финны, оказавшиеся между ельником и изумленными разведчиками, а когда из ельника по ним открыли огонь, в страхе заметались. Несколько человек кинулись в сторону, надеясь вырваться в восточном направлении, вскрикнул один боец, повалился, задергал ногой, об него споткнулся другой, кинулся на выручку третий…

— Товарищ старший лейтенант, это же наши! — прозрел Карабаш. — Парни Кочергина обошли чухню с севера! Живы, курилки!!! — Он дико захохотал, поднялся и стал стрелять по убегающим финнам.

Всколыхнулось все в груди, Мечников чуть не захлебнулся от избытка эмоций. Значит, повоюем еще? Поднялись впятером, открыли огонь по мечущемуся противнику, стараясь не попадать в ельник, за которым находились свои, орали во все луженые глотки. Последний уцелевший стрелок нырнул в какую-то яму, оттуда возмущенно закричал — из ельника вылетела граната, накрыла яму. Но снова затрещали выстрелы — теперь из оврага, о котором чуть не забыли. Мелькнули перекошенные лица вражеских солдат, безумно блуждали глаза. Идиоты, подумал Никита, уходить им надо было, а решили ввязаться… Разведчики перенесли огонь, сбили пару голов, остальные поспешили скатиться. Из-за ельника с воплем: «Не стрелять, свои!» — выбежала знакомая фигура, размахнулась, швырнула гранату в овраг. Командир отделения Пашка Кочергин! Свою единственную «лимонку» использовать так и не пришлось. Ладно, пусть будет… Кочергин упал, не добежав до оврага, закрыл руками голову. Такое ощущение, что в овраге стряслось небольшое землетрясение! Видимо, тоже была «лимонка» — мощная граната оборонительного действия. Взметнулось пламя, выплеснулся клуб дыма. Кочергин заерзал, ползком подался к оврагу, глянул вниз, перегнувшись. Оскалилась чумазая физиономия, он отыскал глазами Мечникова, вскинул руку с оттянутым большим пальцем.

Над полем боя воцарилось хрупкое затишье. Неужели все? Пот хлестал за шиворот, подкашивались ноги. Разведчики двинулись вперед, держа пальцы на спусковых крючках. Лес помалкивал, все солдаты противника были мертвы — и здесь, и за ельником. Но разведчики не теряли бдительности, переворачивали ногами каждый труп. Таращились мертвыми глазами искаженные лица, тянулись руки со скрюченными пальцами. Это был, по всей видимости, один из летучих лыжных отрядов. Короткие лыжи имели удобные крепления, позволяющие в случае необходимости переносить их за спиной — загнутыми концами вниз. Движения они почти не сковывали, однако некоторые неудобства в плане мобильности доставляли. Лыжи были не у всех — кто-то их сломал, другие выбросили, чтобы не мешались в бою…

Из-за ельника вышли усталые разведчики из второго отделения. Лица серые, сведенные судорогой. Как же мало их осталось! Люди перемешались, хлопали друг друга по плечам, кто-то всхлипывал, другие глухо ругались.

— Вы живы, товарищ старший лейтенант… — припадая на ногу, подошел Кочергин. Комбинезон был порван, на левом плече из рукава отстрелена вата — буквально сантиметр спас от ранения. — Что за дела такие, товарищ старший лейтенант?.. Нас пятеро осталось… Да и вас, погляжу, тоже пятеро…

— Спасибо, Павел, выручил… Не ожидали, думали, что вы погибли…

Окружающее пространство продолжало безмолвствовать. Звуки боя откатились к югу, делались глухими, превращались в прерывистый фон.

— Мы их заметили, товарищ старший лейтенант, только поздно уже было. — пожаловался Кочергин. — Машковский и Лузин сразу погибли… Так палили, что голову не поднять… Дробыч гранату бросил, его тоже срезало… Но молодец Антон, добросил, светлая ему память… Он этой гранатой целую кучу врага положил — собой пожертвовал, чтобы нам потом легче было… Мы и пошли на них — терять-то нечего… В рукопашной Тимашевского ножом зарезали, потом Гурмаша… Финнов на той стороне дороги человек пятнадцать было. Наши озверели, что таких парней потеряли, перебили всю ватагу, потом раненых добили — не солить же их… Стоим такие, не верим, что живы остались… Слышим, у вас все непонятно, решили с севера зайти, перебрались через дорогу, незаметно подошли, да давай их фаршировать в упор… За ельником их с десяток пряталось, прикрывали тех, кто на вас пошел… Товарищ старший лейтенант, выходит, финны наш полк разгромили? — дрогнувшим голосом спросил командир отделения и с какой-то вялой надеждой уставился на взводного.

Раздался хруст, за ним последовал страдальческий хрип. Все обернулись. Рядовой Анкутдинов нашел-таки живого. Стрелок притворялся мертвым, но что-то надоумило Анкутдинова, возможно, отсутствие крови, и он до упора всадил нож в горло и продырявил его насквозь — да так, что лезвие с обратной стороны вошло в мерзлую землю и застряло. Боец пытался его вытащить, но безуспешно. Он ругнулся и исподлобья покосился на товарищей, которые задумчиво наблюдали за ним.

— Товарищ старший лейтенант, что за штука такая? — спросил молодой Алексей Данилов, снимая с мертвого тела пистолет-пулемет незнакомой конструкции. — Смотрите, они через одного этой штукой вооружены.

Никита повертел штуковину, пренебрежительно оттопырив губу. Оружие имело длинный приклад, похожий на приклад обычной винтовки — короткий расширенный ствол с отверстиями для отвода газов и отходящий вбок коробчатый магазин.

— Это «МР-28», — объяснил он, — пистолет-пулемет конструкции Луиса и Хуго Шмайссеров. Выпускается в Германии, но финны получают его окольными путями из Бельгии. Напрямую из Германии нельзя — ведь эти чертовы нацисты вроде как наши друзья до гроба… Патрон калибра 9 мм, в магазине 32 патрона, можно вести автоматический и одиночный огонь. Переводчик огня — над спусковым крючком. Вставляете магазин, передергиваете затвор — и вперед. Но длинными очередями лучше не стрелять — руки обожжете, и на большую прицельную дальность лучше не рассчитывать.

— Вы такой образованный, товарищ старший лейтенант, — заметил Кочергин.

— Однобоко я образованный, — ухмыльнулся Мечников, — в молекулярной физике и вышивании крестиком — полный ноль. Соберите «шмайссеры» и запасные магазины — пригодятся. В ближнем бою — куда лучше этого дерьма «Суоми». Три минуты на сборы, товарищи разведчики. Возьмите лыжи, у кого нет, приоденьтесь в финские маскхалаты… поищите, не у всех они в крови. По крайней мере, издали мы должны быть похожи на финнов — имею подозрение, что мы находимся у них в тылу… За работу, мужики, через три минуты построение в овраге…

Они безбожно рисковали, возясь на открытом пространстве. Но это надо было сделать. Лес продолжал безмолвствовать. Звуки боя откатились совсем далеко. На дороге, до которой по прямой было метров сто, пару раз прогудели моторы, но все быстро стихло. Люди выстроились на дне оврага, исподлобья поглядывали на изувеченные трупы финских солдат — этого добра тут валялось предостаточно. Никита смотрел в серые от усталости и потрясения лица, чувствовал, как сжимается горло. Из девятнадцати человек уцелели десять — включая командира взвода. Командир отделения остался только один. Вроде все целые — шишки, царапины не в счет. «Интернационал» покойного Виноградова: Анкутдинов, Камбаров, Карабаш, Александров. Кочергин — решительный, исполнительный, умеющий думать и принимать правильные решения. Парни из его отделения: чубатый Володя Максимов, больше всего в жизни ненавидящий стричься, осанистый Евгений Латкин, сполна освоивший нелегкую работу разведчика, Толик Иванченко, Леха Данилов… У ребят не было страха в глазах — смерти боишься только раз, в первом бою. Потом это проходит, но остается понимание — жить надо, поскольку мертвый свою задачу не выполнит, пусть он даже и трижды геройски погиб…

— Особо сказать вам нечего, — проворчал Мечников, — пафосных слов не дождетесь. Сами сознательные, будете стоять до конца. О товарищах скорбим, но война есть война, это надо принимать как должное. Бой мы выиграли, всем выношу благодарность. Иллюзий питать не предлагаю — полк разбит и отброшен. Возможно, кто-то выжил, но это вряд ли следует считать боеспособной единицей. Все, что мы прошли с раннего утра, финны отыграли обратно, и не исключаю, что готовятся к контрнаступлению. Хорошо, если Путоярве не отдадим… Противник оказался сильнее, хитрее и более стойким, чем мы думали. Буржуазная пропаганда тоже чего-то стоит, плюс демонизация Красной Армии, которая, как всем известно, не захватчица, а освободительница… Специальных задач по работе в тылу врага мы не получали, а только охраняли колонну в передовом дозоре. Поэтому отдаю приказ: пробиваться к своим. Если по мере выдвижения добудем информацию о планах противника, о местах дислокации его частей, о планах нанесения ударов — тоже неплохо, если нет — значит, не судьба. Моя задача — вывести вас всех живыми. Сейчас по диагонали идем на дорогу. Задерживаться там не будем, только изучим ситуацию. Где нужно, встаем на лыжи. Издалека мы финны: лыжи, маскхалаты, оружие — все финское… Иванченко, что у тебя в вещмешке? Отдувается, как баул у цыгана.

Разведчики сдержанно засмеялись. Иванченко смутился, потупил взор.

— А он курить бросил, товарищ старший лейтенант, — пояснил Максимов. — Вчера после бани, когда выпили по маленькой, стал жаловаться, что дышать ему трудно, легкие слишком грязные — мол, второй год дымит, как паровоз. А потом как треснет кулаком по столу: мол, все, с завтрашнего дня бросаю курить, и хрен вы меня заставите…

— А где связь? — нахмурился Никита. — То есть в вещмешке у тебя, Толик, не курево?

Иванченко заалел, как маков цвет, и с покаянным видом ответил:

— Еды набрал, товарищ старший лейтенант. Консервы финские, какие-то галеты, шоколад…

— То есть в родной части тебя не кормят?