Восемь белых ночей
Потом пошел в музыкальный магазин, купил диски со всеми сюитами Генделя для пианино и всего Баха-Зилоти. Поставлю их, как только вернусь домой, и попытаюсь вспомнить, как лед трещал в такт той прелюдии, что окутала чарами весь наш день.
Зашел в «Старбакс», заказал тот же кофе с добавлением мокки, который она привезла вчера, стал вскрывать коробки с дисками одну за другой. Мне нравилась послерождественская суета – круговерть туристов вокруг Линкольн-центра и множество ньюйоркцев, ведь сегодня выходной. Мне все еще нужно было купить два подарка. Потом я понял, что на самом деле хочу купить подарок Кларе. «Зачем покупать мне подарок?» Затем. «Затем – дурацкая причина». Затем, что с твоим появлением все изменилось, что при первом твоем прикосновении к любому дню моей жизни он меняет цвет, подобно «кольцу настроения», затем, что, стоит тебе чуть дотронуться до моей кожи, на ней навеки остается ожог. Вот, видишь локоть? Когда мы шли от бара, ты один раз по нему стукнула. Он не забыл. Видишь ладонь? Она держала кончики твоих пальцев, когда ты плакала. А лоб – ты сказала, что он тебе нравится, с тех пор все мои мысли текут иначе. Затем, что рядом с тобой мне нравится моя жизнь, нравится, кто я такой, и если все на этом и завершилось бы, не встретиться с тобой означало бы жить в северной стране и ни разу не попробовать ни одного тропического фрукта. Аннона, манго, гуава, папайя – перечислю все, как остановки на Крестном пути, города на пути в Компостелу, остановки на местной бродвейской линии, включая станцию-призрак под Девяносто Первой улицей – именно там мы с тобой, Клара, упиваемся одной и той же кровью, словно две тени из загробного мира, которым нужно побыть вместе, прежде чем отправиться обратно к тем, кого называют живыми.
Тут меня как ударило: ты ведь забудешь и то, что была со мной знакома, да?
Ты не вспомнишь, что пути наши пересекались.
Я умру, а ты не узнаешь.
Я купил ей диск, на котором квартет Буша играет Пятнадцатый струнный Бетховена. Нестираемым маркером написал посвящение: «Heiliger Dankgesang[29] – для тебя. Это я».
Интригующе.
Тонко.
Мило.
Бессмысленно.
По делу.
Мне нравится.
Что-то подсказало: она посмеется и все же забудет.
В два пополудни, когда я подошел, Клара уже ждала меня внизу.
– Во вчерашнем фильме смысла ни на грош, – сказала она, едва другой Борис открыл перед ней двери. – Вовсе он не желал ее колено, он хотел ее, но знал, что никогда не получит, вот хитренький извращенец и согласился на коленку. Дешевая подмена. На деле он желал ее, но не хотел в этом признаваться. Или – так оно еще хуже – он ее не желал, но считал, что желать положено, вот и оказался в двусмысленном положении: желает ее, но не желает желать, вообще, наверное, никогда ее не желал…
– Как дела? – прервал я ее.
Она рассмеялась.
– Прекрасно. Тебе кажется, я не права?
– По-моему, у Ромера все мужчины… Да хрен с ним!
Она обмотала свой огромный цветной шерстяной платок вокруг головы, заправила под подбородок.
– Шарф! – И ни с места.
– Шарф, – повторил я, развязывая его и пытаясь соорудить узел, который ей нравился.
– Дай я, – вызвалась она.
А потом вложила свою руку в мою и внезапно зашагала к северу. Можно поймать такси, можно сесть в автобус – очень живописный маршрут, сказала она. Давай пройдемся, мне не холодно, сказала она. Я тут же расстроился, решив, что нас ждет очередная прогулка, требующая большого труда, а закончится она в ресторане, куда они регулярно ходили с Инки, где они с Инки делали то, ели сё, встречались с таким-то.
– Прекрасно знаю, что ты думаешь, ничего такого.
– Вот и хорошо, – сказал я.
– Мне все приходится продумывать, верно? Чтобы никто не дулся.
– Кто это дуется?
– Кое-кто, кого слишком легко рассердить.
– Тогда помолчу, – сказал я.
Шагая по совершенно безлюдным тротуарам Риверсайд-драйв, мы в конце концов вспомнили про баржи и гигантские танкеры.
– Вижу что-то вон там, впереди, – сказала она.
– Думаешь, это то, что я думаю?
– Возможно. Не более чем возможно.
Мы оба знали, что – нет. Просто таким образом мы воскрешали вчерашний день.
Мы шагали, и я то и дело поглядывал на дома вдоль Риверсайд-драйв. Сто лет не ходил по этому тротуару, а он совсем не изменился. На всех зданиях теперь было написано имя «Клара».
В какой-то момент зазвонил ее телефон. Она обшарила все карманы своего теплого пальто и в конце концов отыскала его.
– Очки не взяла, кто это? – спросила она, подавая телефон мне.
– Написано – Рикардо.
Она выхватила у меня телефон, отключила, спрятала.
– Кто такой Рикардо?
Мне всегда казалось, что вокруг нее множество мужчин, но почему она ни разу не упоминала этого Рикардо раньше?
– Инки. – Отрывистым тоном.
– Может, его в честь какого-то судна назвали?
– Нет. – В ее глазах это не выглядело смешным.
В ресторане оказалось пусто. За большим столом ближе к кухне уже устроился обедать персонал. Один из официантов сидел в одиночестве за отдельным столиком и читал Corriere dello Sport[30].
Как только Клара вошла, он поздоровался с ней по имени. Оказался совладельцем. Паста есть? Сколько угодно. Глаз он не поднял. Она пробралась за стойку, открыла какой-то древний холодильник, вытащила бутылку охлажденного вина и два бокала, попросила меня откупорить и отправилась на кухню, по дороге снимая пальто и разматывая сложные петли платка на голове.
Я смиренно откупорил бутылку, налил два бокала и тоже пошел на кухню. Вода, похоже, еще была горячей, так что она попросила Светонио «шваркнуть» туда пасту и разогреть соус. Есть еще курятина – можно обжарить, если она хочет. «Grazie, Svetonio»[31]. Она повернулась ко мне и, не представив нас друг другу, пояснила, что они знакомы давным-давно. Следует мне искать в этом особые смыслы? «Светонио позволяет мне приходить сюда и хозяйничать. Я весь год снабжаю его лучшими билетами в оперу. Уж поверь, не я в выигрыше от этой сделки, non è vero[32], Светонио?» «Да кто будет спорить с Кларой?» – сказал он.
Она нашла сухую сковородку, которую искала, вытащила из большого холодильника нарезанную курятину в целлофане, налила на сковородку оливкового масла. Светонио принес нашинкованные овощи.
– Ты так и собираешься там стоять?
– Нет, просто наблюдаю, – сказал я.
– Валяй, наблюдай. Девять минут – и обед готов. Лучше любых твоих планов, верно?.. Теперь лимон и приправы. – Она обращалась к себе, не ко мне.
Я следил, как один из официантов накрывает столик вдали от всех остальных, зато у самого эркера. Я вытащил диск, положил его на столик с ее стороны.
– Что это? – спросила она, когда мы подошли проверить, что все готово.
– Ein Geschenk.
– Für mich?
– Für dich.
– Warum? [33]
Я посмотрел на нее и не удержался:
– Потому что.
Она забрала нераспакованный диск на кухню. Я снова пошел следом, стоял и смотрел, как Светонио сливает пасту, раскладывает по двум глубоким тарелкам. Соус, сыр и то, что она назвала «и-чуточку-перчика», подражая официантам в ресторанах. Светонио выложил обжаренную курятину на блюдо, накрыл его другим, вынул овощи, и через несколько секунд мы уже сидели друг напротив друга. Кто-то даже умудрился принести нам большую миску салата.
– И что это такое?
– Мое любимое музыкальное произведение.
Да, но что означает «Это я»?
– Мои настроения, мысли, надежды, все, чем я был прежде, чем услышал эту музыку, и все, чем стал после, – все это здесь. Только в лучшем варианте. Наверное, мне хочется, чтобы ты видела меня именно таким.
Мы выпили вина.
– А почему ты хочешь, чтобы у меня это было?
– Не могу объяснить.
– Не можешь или не хочешь?
– Этого я тоже не могу объяснить.
– Отлично продвигаемся, Князь. Давай тогда задам другой вопрос.