Первый снег (СИ)

Макар несколько секунд непонимающе глядел на Сыроежкина, пытаясь сообразить, зачем Серёжа рассказывает ему то, что он и так знает, потом в его глазах мелькнуло наконец понимание, и он расплылся в такой счастливой улыбке, что уже Серёжа перестал понимать, что вообще происходит.
— Тогда сыграй мне потом что-нибудь и спой, — жаркий шёпот опалил ухо, и Сыроежкин готов был поспорить, что почувствовал на себе горячие влажные губы товарища.
— Ага… — только и смог сказать он в ответ, едва выдержав нашествие мурашек по всему телу и сладкую судорогу внизу живота.
***
— Ну что же, прощай, бывшая тайна шестого «Б», — вздохнула Майка. Прощаться с Элеком ей явно не хотелось. Никому не хотелось на самом деле — Элек хороший парень, всем нравился.
— Ну почему «прощай»? — удивился Виктор Иванович. — Элек не покидает вас. Считайте, что он просто переменил квартиру.
Элек на этих словах сделался совсем мрачным, бросил короткий взгляд на место водителя, где уже сидела Маша и ждала его, намотал поводок Рэсси на руку и сказал:
— Серёж, я хотел бы поговорить с тобой…
Ребята и профессор отошли, оставив двойников одних, и Серёжа попытался сказать то, что давно хотел и на что у него не хватало духу:
— Эл, прости меня. Я не был честен с тобой… Я только и делал, что использовал тебя. Мне стыдно…
— Я не сержусь, — улыбнулся Элек. — Я ведь сам обманул вас всех, пусть и не специально. Но я хотел сказать тебе не это. До встречи с тобой, со всеми вами, я и правда как будто и не жил вовсе. Друзей у меня почему-то не было, особых интересов в жизни тоже. И школу я ненавидел. Свою школу. И сейчас ненавижу. Не хочу туда возвращаться.
— Так переходи к нам! — обрадовался Сыроежкин.
— Отец никогда на это не пойдёт, — замотал головой Элек. — Это лучшая школа в Москве, если не во всём Союзе. Папа на самом деле большой учёный, только не кибернетик, а физик. Ему не просто было туда меня устроить. Но это всё неважно на самом деле. А я… я просто хотел сказать тебе спасибо. Спасибо за то, что ты есть, что мы смогли встретиться… — последние слова Эл выговорил с трудом — к горлу подступил комок, и он изо всех сил старался не расплакаться. — Серёжа… — Элек обнял своего двойника, и Сыроежкин вдруг заметил, что бывший «робот» на пару сантиметров выше его, немного шире в плечах, а ещё у Элека идеально чистое лицо, без всяких родинок, и немного более темный, чем у Сергея цвет глаз. Но в остальном они удивительно похожи.
— Элек! — раздался голос профессора. — Нам надо ещё заехать в отделение милиции, подписать кое-какие бумаги, чтобы закрыли дело.
— Да, пап! — крикнул Эл, а потом наклонился, отстегнул от ошейника собаки брелок и протянул Серёже. — Возьми, пожалуйста. У меня просто нет дорогих вещей, эта — для меня самая ценная. А так хочется что-нибудь тебе подарить…
— Спасибо… — Серёжа бережно взял небольшой металлический кругляшок на цепочке. На нём затейливым шрифтом была выгравирована кличка собаки «Рэсси» и нарисована стилизованная косточка. — Но, Эл, мы же ещё увидимся? — забеспокоился Сергей.
— Я надеюсь, — мягко улыбнулся двойник. — Но с моим… заболеванием… знаешь, я ни в чём не могу быть уверен. Прости, — он опять улыбнулся, но на этот раз как-то вымученно, и пошёл к машине.
— Ну что ты, Сыроега, нос повесил? — Макар один дожидался Серёжу у детской площадки. Вовка с Витьком, ссылаясь на позднее время, пошли провожать Майку домой, и Гусев этому только обрадовался — никого, кроме своего Серёги он сейчас видеть не хотел.
— Эл уехал и это… вот… Подарил мне, короче, — Сыроежкин протянул Макару брелок.
— Чегой-то он? — хмыкнул Гусев. Ему Серёгин презент тоже показался подозрительным, уж больно на прощальный подарок похож. — Мы ж телефонами обменялись, и адрес его теперь знаем. Если чё, нагрянем в гости!
 
— Не знаю, — пожал плечами Серёжа. — Но что-то у него дома явно не в порядке. В школу, говорит, не хочет. Да и сбежал же он почему-то, так что всё забыл…
— А давай мы его завтра навестим? — предложил Макар, и Серёжа немного повеселел. — Посмотрим как он живёт. Может, не всё так плохо у него.
***
Макар довёл Серёжу до дверей его квартиры, ещё раз обнял крепко, похлопал по спине, сказал: «Хорошо сыграл сегодня, молоток! Так держать!», потом растрепал и без того лохматые волосы на его макушке, с силой провёл ладонями по Серёжиным плечам, легонько боднул его в лоб, вздохнул тяжело, развернул Сыроежкина лицом к двери и сам нажал кнопку звонка. Потому что ещё чуть-чуть, и Макар просто стал бы взасос целовать своего друга и полез бы ему в штаны. Причём Серёжа вряд ли смог бы оказать ему достойное сопротивление — он отчего-то впал в ступор и словно кукла стоял с полуоткрытым ртом и вытаращенными глазами. Что на него нашло Гусев не понял, решил, что история с двойником на Серёгу так подействовала. Всё-таки к человеку, как две капли воды похожему на тебя, волей-неволей привязываешься.
— Здрасьте, тёть Надь! — поприветствовал Макар открывшую им Серёжину маму. — Вот, сдаю вам чемпиона с рук на руки в целости и сохранности, — и, не дожидаясь ответа несильно подтолкнул Сыроежкина в квартиру. И тут же поспешил уйти. — Пакедова, Серёга! Завтра в школу не проспи! — крикнул он уходя. По некоторым причинам Макар как можно скорее хотел добраться до собственной комнаты, а ещё лучше — до ванной.
Придя домой и сказав матери, что очень устал, Макар сразу же закрылся у себя на ключ и полез к письменному столу, в недрах которого с недавних пор под кипами учебников и тетрадей лежала неприметная папочка формата А4 с одним-единственным листом бумаги внутри. Макар достал рисунок, положил его на стол и, стараясь ни в коем случае не смазать мягкие карандашные линии, провёл по бумаге рукой. Серёжа смотрел на него со своего портрета и улыбался, но сейчас эта улыбка дарила Гусеву не блаженное тепло, а опаляла адским пламенем, заставляя плавиться мышцы и вскипать кровь.
— Я люблю тебя… Я люблю тебя… Я так люблю тебя… — беззвучно шептал Макар, почти до боли сжимая себя свободной рукой. Потом закрыл глаза и буквально вживую почувствовал своими губами горячие Серёжины губы, к которым, повинуясь слепому инстинкту, имел безрассудство прижаться сегодня прямо на льду. И тут же огонь, так сладко-мучительно сжигавший его внутренности, выплеснулся наружу, вязкими белыми каплями оседая на паркете.
***
Как бы отреагировал виновник гусевских грёз, узнай он, чем занимается лучший друг, глядя на его портрет, сказать сложно. Сыроежкин, собственно, и о существовании самого портрета не догадывался, не говоря уж о пикантных подробностях, послуживших причиной появления этого рисунка на свет. Но одно можно было утверждать точно — дружбой с Макаром Серёжа очень дорожил, и больше всего на свете боялся потерять его расположение. То, какие были между ними отношения до появления Электроника, Сыроежкин отлично помнил, но не эти воспоминания заставляли его покрываться холодным потом. Ужас вселяла одна только мысль, что когда-нибудь Гусев просто перестанет замечать Серёжу. Как, например, сегодня, когда Элек пел свою песенку про собак. И будет тогда Макар жить весело и хорошо, а пусть даже грустно и плохо — не суть, но без него, без Серёжи… Вот что тогда, скажите на милость, делать Сыроежкину? Нет, этого он ни за что не допустит, из кожи вон вылезет, но они с Гусём будут друзьями до гроба.
Из обдумывания таких вот жизненно важных вопросов, которые пришли в светлую Серёжину голову за ужином, его самым безжалостным образом выдернула мама. Ибо только самые близкие и дорогие люди имеют мистическую способность невинным тоном неделикатно и не к месту спрашивать о личном, рассказывать посторонним о милых интимных пустяках, у всех на виду поправлять одежду и звонить по телефону в самый неподходящий момент. И спокойно поразмышлять о судьбах мира тоже, естественно, не дадут.