Первый снег (СИ)
Ребята болтали, безуспешно пытаясь скрыть за весёлыми разговорами попытки откровенного флирта друг с другом, и Гусев, чтобы хотя бы не видеть всего этого безобразия, облокотился обеими руками на поручень и отвернулся к окну. Совершенно ясно, что ничем большим, кроме как просто друзьями, они с Сыроегой не станут. Вон он как девкам глазки строит, распушился словно павлин, важничает и выпендривается перед ними. Макару от этого стало так тошно, что слёзы на глаза навернулись. К счастью, никто из приятелей этого не заметил, все слишком были заняты собой.
Серёжа вызвался провожать Майку до дома. Та радостно согласилась, а Вовка с Витьком расстроились.
— Чижа лучше до квартиры доведите, он мелкий, мало ли что, — сказал им Гусев. А то они с этими девками совсем голову потеряли и больше ничего вокруг не видят.
— Я не мелкий! — возмутился Чижиков, — всего на класс младше, подумаешь!
— Тебе ещё двенадцати нет, так что молчи, Рыжиков, и слушай, что старшие говорят, — осадил его Гусь и снисходительно потрепал по голове.
Корольков со Смирновым повздыхали немного об ушедшей с Сыроегой Майе и повели таки бурчащего Чижа домой — тут Макар прав, уже совсем темно стало.
— Пошли, Колбаса, провожу тебя, — кивнул Зое Макар.
— Задрал, Гусь, обязываться, сама дойду! — огрызнулась Кукушкина. Она и так была не в духе, а тут ещё этот придурок издевается.
— Извини, Зоя, привычка. Пошли, — Макар протянул девушке руку, и Зойка, недовольно хмыкнув, всё же приняла его предложение — идти одной впотьмах было страшновато.
— А как же Сыроежкин, не боишься его одного отпускать? — язвительно заметила Зоя. — Носишься с ним как курица с первым яйцом. Или в твоём случае «матушка Гусыня».
Не в пример другим одноклассникам Зойка Макара никогда не боялась и всегда говорила то, что думает, иногда даже специально подзуживая его на конфликт.
Макар про себя усмехнулся: «Умная, стерва! Всё сечёт». Но вопреки первому порыву грубо отвечать ей не стал. В конце концов, Кукушкина в некотором смысле его товарищ по несчастью, как и Чиж. Чего их гнобить? И Гусев совершенно серьёзно сказал девушке:
— Ты, Зоя, зря за Сыроегой бегаешь. Ему пофиг на тебя. Только время теряешь и дурой выглядишь.
— Ах!.. — вспыхнула Зойка и даже воздухом подавилась от смущения — свою симпатию к Серёже афишировать она очень не хотела. — Совсем дурак? Не бегаю я за ним, вот ещё! Не нужен он мне сто лет!
Макар на это ничего не сказал, только сочувственно посмотрел на неё. Зато Зойка, помолчав с минуту, всё ещё краснея и кусая губы, спросила:
— А почему это ты так уверен, что ему пофиг на меня? Он тебе сам сказал?
— Не сказал. Он вообще о тебе не говорит, — ответил Гусев, заметив в свете фонарей, как заблестели Зойкины глаза. — Пойми ты, когда человеку кто-то нравится, скрыть это не получится, как ни старайся.
Зойка всё же не удержалась, стала часто моргать глазами и шмыгать носом, а Макар подумал, что очень хорошо понимает, что она сейчас чувствует.
— Вон, Эл, к примеру, — продолжил Гусев, — всем сразу понятно, что он по тебе сохнет. И он сам говорил, что ты ему нравишься. Чего тебе, ну? Громов даже выглядит в точности как Сыроега. Хороший парень, умный, не как этот балбес. Бери и пользуйся, точно тебе говорю.
— Он — не Серёжа, — тихо ответила Зоя.
— Не Серёжа… — как эхо повторил Макар.
Гусев задумался: что, если бы Элек Громов вместо Зои проявил бы интерес к нему? Смог ли бы он быть с Элом? Согласился бы встречаться? Скорее всего. Да нет, однозначно — да! Потому что Макару дико хотелось секса. Хотелось своей кожей ощутить чужое теплое тело, хотелось ласк, прикосновений, поцелуев… Да просто вставить кому-нибудь или… Или чтобы кто-то вставил ему.
Дрочить втихаря, думая о Серёже, надоело до чёртиков, как и просыпаться чуть ли не каждую ночь с бешено колотящимся сердцем и мокрыми от собственной спермы трусами, только потому, что во сне он прикоснулся к голой Серёжиной попе или поцеловал Сыроежкина в губы.
Насколько всё было бы проще, если бы речь шла о девчонках! Уж кого-нибудь Макар явно бы в койку затащил, а даже если и нет, то уж нацеловался бы и натискался всласть. А это всяко лучше, чем то, что у него есть сейчас — то есть ничего. Но девушки, даже самые красивые, никогда не вызывали у Гусева эротических чувств. Он и раньше, не отдавая себе отчёта, заглядывался на мальчишек и парней постарше, а когда увидел Серёгу, причём даже не его самого, а всего лишь фото в журнале, впервые в жизни влюбился. Да так, что голову потерял.
Поэтому — да. Если бы Эл был не против, Макар бы даже не сомневался — улёгся с ним в постель и горя бы не знал. В этом отношении он Зоиных принципов не разделял. Правда, и вздыхать по Серёге он не перестал бы в любом случае: Эл — не Серёжа, тут Зойкина правда.
Да что там Эл, Макару вполне подошёл бы любой симпатичный парень, разделяющий его пристрастия. Только вот, где такого взять?
Все эти невесёлые мысли он обдумывал, уже проводив Кукушкину до квартиры, и возвращаясь к себе. Настроение было поганое, домой идти не хотелось, и, крикнув зовущей его из окна матери, что он «скоро», Макар забрался в беседку на детской площадке во дворе их дома. Тепло, народу вокруг ни души, чего б и не посидеть, не пострадать в одиночестве? Гусев взглянул на освещённые окна Серёгиной квартиры — в комнате Сыроежкина тоже горел свет, значит, он уже дома. И хорошо…
Всё-таки, что бы там себе ни навыдумывал вчера Макар, а Серёга — нормальный парень, интересуется девушками. Ворковал сегодня с этой своей Светловой, на Гуся и не смотрел толком. Так что, пора заканчивать заниматься самообманом — Сыроега его не хочет. И Эл, кстати, тоже — его аж передёрнуло сегодня, когда Макар чисто по-дружески и без всякой задней мысли до него дотронулся. И что теперь делать? Не к Чижикову же в самом деле приставать — он мелкий ещё, да и кроме Эла своего никого не замечает.
— Никому я нах не сдался… — пробормотал себе под нос Гусев. — Разве что Таратару, — эта мысль заставила его даже тихо рассмеяться.
Особое внимание математика к себе Макар чувствовал давно, но до этого момента как-то не задумывался, чем оно может быть вызвано. Все эти долгие взгляды, якобы невинные прикосновения и поглаживания, слишком близкая дистанция при разговоре… «А ведь он не женат и, говорят, никогда не был, — ещё один аргумент в пользу теории о не совсем обычных пристрастиях Таратара. — Или вот это: «Мальчишки — это то, ради чего стоит жить!» — Гусев даже фыркнул, когда вспомнил как Семён Николаевич на вчерашнем собрании прямо при директрисе, будучи весь на эмоциях, восхищался своими учениками. Но смех смехом, а по факту выходило, что судьба Макару быть одному — и в любви ему не повезло, и даже просто потрахаться не с кем.
— Да шо ж я один такой пидарас!.. — с досады Гусев сказал это вслух и сразу стал испуганно озираться — не услышал ли его кто из случайных прохожих? Но он по-прежнему был один, во всех смыслах этого слова.
Всё, что Макар знал о гомосексуалистах, в просторечии — пидарасах, он знал от подруги своей бабки, некой Розы Львовны. Роза Львовна жила через две улицы от их дома в Одессе, была заядлой театралкой, собирательницей слухов и сплетен и библиотекарем по профессии. Она регулярно наведывалась к бабке — купить у неё ведро ягод, десяток яиц или пару банок домашних заготовок. Совершив сделку, обе дамы садились обмывать её сначала парой рюмок ягодной наливки бабкиного же производства, а потом гоняли чаи и болтали о всякой всячине. Больше всего бабкина подруга уважала балет. Макар, вечно крутившийся рядом, все эти разговоры о хореографах, композиторах, балеринах и танцовщиках не очень слушал — ему любые танцы были непонятны и потому неинтересны. Но когда речь заходила о личной жизни артистов, Макар волей-неволей прислушивался, просто потому, что понятия «муж», «жена», «любовник», «любовница» были ему хорошо известны. Но когда Роза Львовна начинала говорить о Дягилеве и его труппе или о скандально известном невозвращенце Рудольфе Нурееве, Макар впадал в ступор. Потому что слово «любовники» или «роман» применялось ею по отношению к двум или более мужчинам. Как-то даже он не удержался и спросил из любопытства, не напутала ли она чего? Разве может мужчина спать с мужчиной? «Ещё как, деточка, может! — невозмутимо сказала Роза Львовна и стряхнула в блюдце пепел со своей папироски — посиделки у них с бабкой проходили обычно на веранде. — У балетных это часто бывает. Люди искусства!..» — Роза начертила рукой в воздухе непонятную фигуру и продолжила рассказывать своей подружке о жизненных перипетиях балетных артистов. Позже выяснилось, что романы между мужчинами были распространены не только в балетной среде, но так же и среди актёров. Макар потом очень удивлялся, видя на экране очередного известного артиста, которого Роза Львовна интеллигентно называла «гомосексуалист», а бабка говорила проще — «пидарас», представлял его с каким-нибудь мужчиной и… и даже не понимал, нравится ему это или нет.