Первый снег (СИ)

— Чего-о?.. — Макар так уставился на него, что Серёже на секунду показалось, что он испугал Гуся этой новостью.
Такая реакция немного отрезвила Сыроежкина, и он сообразил, что ведёт себя очень бесцеремонно, даже не напрашиваясь на ночёвку к человеку, а просто ставя его перед фактом. Как будто предоставлять Серёже ночлег на своих весьма скромных квадратных метрах — это всё, о чём может мечтать Гусь. И Сыроежкин поспешил исправиться:
— Ну, в смысле… можно я сегодня у тебя переночую… пожалуйста! А то я это… со своими разосрался, ну и… сказал, что у тебя буду. Вот. Не выгоняй меня, а? — кое-как подбирая слова и запинаясь, озвучил в итоге Серёжа свою просьбу.
Макар перестал таращиться на него как на чумного, выдохнул, как показалось Сыроежкину, с облегчением, а потом как заржёт!
— Ну чего ты, ну? — забеспокоился Серёжа, по-своему истолковав реакцию друга. — Я тебя не стесню совсем, обещаю! У тебя ковёр, я видел, так что мне на полу нормально будет, только плед мне какой-нибудь дай. — Сыроежкин растерянно смотрел на Макара, утирающего от смеха глаза, и уже сам был готов расплакаться, в отличие от Гуся — по-настоящему.
— Не дури, Сыроега, — еле успокоившись, сказал Гусев, взял Серёжу за руку и повёл к лифтам. — На полу он спать собрался, ой не могу, бедный родственник, нашёлся!..
— Нельзя, да?!. — хлюпнул носом обиженный Сыроежкин и попытался вырвать руку.
— Куда пошёл, шаромыжник? — прикрикнул на него Макар и крепче сжал Серёжину ладонь. Потом вполне мирно добавил: — На диван тебя положу, как человек спать будешь.
— Да? — сразу заулыбался Серёжа. — А ты тогда где?
— На коврике в прихожей, — сказал Макар и посмотрел на Серёгу как на идиота. — Диван раскладывается.
Дома Гусев разобрал постель, скомандовал Серёге: «Ложись!», а сам отправился в ванную — принять душ и некоторые другие меры, чтоб потом перед Сыроегой стыдно не было. А когда вернулся, Серёжа уже вовсю спал, тихо посапывая во сне — день для него выдался тяжёлый, полный стрессов и эмоциональных встрясок.
Макар аккуратно обнял спящего, прижался плотнее, уткнулся носом ему в шею, вдыхая дурманящий запах любимого человека, и… понял, что не заснёт. До одури хотелось со всей страстью сжать в объятиях это расслабленное тело, такое нежное и желанное, потереться болезненно вставшим членом, целовать, гладить, мять… Содрать эту дурацкую майку, в которой Серёжа улёгся на ночь, залезть ему наконец в трусы, посмотреть, потрогать, ощутить вкус… От едва контролируемого желания Макара начало заметно потряхивать, пришлось в срочном порядке снова бежать в ванную и выпускать пар там. Потом осторожно, чтобы не разбудить друга, опять пристраиваться рядом, пока следующая, поднявшаяся из глубин его существа волна смешанной с любовью похоти целиком не захлестнула слабо сопротивляющееся сознание.
Последний раз Макар никуда уже не ходил — ласкал себя там же, лёжа на диване, прижимаясь губами к Серёжиному плечу и очень стараясь не трясти при этом постель, чтобы Серёжа ни в коем случае не проснулся раньше времени.
Сладкая пытка отнимала силы, время шло, а успокоиться и заснуть не получалось…
***
Серёжа открыл глаза — что-то явно было не то и не так. Он почти сразу вспомнил, что находится у Макара дома, в его постели, но самого Гусева рядом не было.
— Гусь? — громким шепотом позвал товарища встревоженный Сыроежкин.
Испуганно озираясь, он сел на постели и только тогда заметил Гусева на полу рядом с диваном. Макар сидел спиной к нему, обхватив руками согнутые в коленях ноги и опустив голову вниз.
— Макар… Ты чего? Эй, что с тобой? — Серёжа сполз с дивана на пол поближе к Гусеву, осторожно тронул его за плечи, потом обхватил руками голову, стараясь в темноте разглядеть лицо. — Плохо? Ты замёрз весь…
 
— А? Чего?.. — встрепенулся задремавший в такой странной позе Гусев.
Он, как вышел перед сном из душа в одних трусах, так, практически голый, до сих пор и сидел. Рядом с спящим другом Макара бросало в жар, даже дышать тяжело было. Тогда он понял, что ни о каком отдыхе, лёжа с Серёгой под одним одеялом, и речи быть не может — вот и решил перебраться на пол. Сначала никакого холода Макар чувствовал, а потом как-то незаметно вырубился.
— Ложись, тебе греться надо, а то простудишься ещё, заболеешь — обидно будет. На каникулах-то!.. — сказал Сыроежкин, утащив друга обратно на диван и со всех сторон укрывая одеялом. И сам к нему прижался для надёжности.
— Всё, уже жарко, СыроеХа, — улыбнулся Гусев и крепче обнял своего гостя. Холода он уже не чувствовал, да и какой может быть холод, когда голой кожей ощущаешь тепло близкого человека?..
— Вообще, ты странный какой-то стал, — зевнув и уютно устроившись «у Гуся под крылышком», сказал Серёжа. — Вчера у Эла не жрал ничего, в сортире полчаса просидел. В автобусе тоже… Как будто тебя по голове ударили. И домой не шёл. Вот чё ты по дворам шлялся столько времени? — выдал все свои наблюдения Сыроежкин, вызвав немалое удивление у Гусева — он-то полагал, что Серёга плевать на него хочет и кроме сомнительных прелестей Светловой ничего не замечает.
Но следующая Серёжина фраза просто «убила» Макара наповал.
— Если ты, Гусь, не болен, — глубокомысленно изрёк Сыроежкин, — значит, втрескался. И я даже знаю в кого.
— Чего-о?! — Макар от Серёжиных слов в который раз уже за последние сутки впал в ступор и во все глаза уставился на ставшего вдруг не в меру проницательным друга.
— Только с Колбасой у тебя ничего не выйдет. Она на меня запала. Я-то не против, чтоб ты с ней замутил, но Зойка ж упёртая, сам знаешь…
— Бля, Сыроега, скажешь тоже — Кукушкина! — поморщился Гусев. — Да я б скорее в Таратара влюбился, чем в неё!
Серёжа прыснул со смеху, а Макар даже не сразу понял, что его так развеселило — он, в общем-то, не шутил.
— Чё, неужели Майка?! — осенило вдруг еле отсмеявшегося Серёжу. — Запал на неё?
Вообще, если бы Макар ответил ему «да», Серёжа без всяких колебаний уступил бы ему девушку. Такова была во всяком случае его первая мысль на этот счёт. Но буквально через пару секунд он резко сменил свою позицию — если он станет так легко девушками разбрасываться, его же никто уважать не будет! И Гусь в первую очередь. К тому же, заполучив себе Светлову, Макар уж точно не будет проводить столько времени с Серёжей, а будет гулять с Майкой, развлекать её и приглашать к себе в гости. И ничего хорошего в такой перспективе Сыроежкин для себя не увидел. Поэтому, не дождавшись ответа от Гусева, сказал ему прямо:
— Ты извини, но с ней я. Она — моя девушка и всё такое…
— Ой, да заколебал ты! Нахрен мне твоя Светлова, — заворчал Макар, как-то, как показалось Серёже, даже зло. Отстранился от него, перевернулся на живот и зарылся лицом в свою подушку. — Спать давай, а то вставать скоро. Совсем уже со своими майками-шмайками, любовями всякими. Делать нечего!..
— Гусь, ну ты чего, обиделся? — растерялся Сыроежкин.
Такого поворота он совсем не ожидал. Неужели правда? И Макар на самом деле влюбился в Майю? А теперь не знает как быть — не хочет отбивать девушку у своего друга…
Серёжа откатился на другой край дивана, чтобы не мешать соседу, который всем своим видом показывал, что общаться более не намерен, и тоже попытался заснуть. Только вот сон не шел к нему, а на душе стало совсем тоскливо — будто потерял что-то и найти теперь не может. А всё из-за Майки. Не даром говорят, что от баб одни беды!.. И вот как теперь ему и с Майкой гулять продолжить, и Гуся при себе оставить? Потому что дружбой с Макаром Серёжа дорожил гораздо больше, чем наличием у себя девушки. Девушек в конце концов много, а таких друзей как Гусь, может у него и не будет больше — никогда в жизни! «Может, уступить ему Майю, раз у него любовь прям такая, что ни есть, ни спать нормально не может? — думал Серёжа, краем глаза поглядывая на вроде как уснувшего товарища. — Нет, так получится, что это я не её Макару уступлю, а самого Гуся Майке отдам! — ужаснулся одной лишь такой мысли Сыроежкин. — Ни за что!»