Окно выходит в белые деревья...
Часть 45 из 70 Информация о книге
5Энрике было восемнадцать лет,когда подруга матери — актриса,которой было возле сорока,вдруг на него особенно взглянула,как будто бы увидела впервые,сказав ему: «А ты совсем большой!..»Она умела прятать увяданьесвоей, уже усталой, красотына сцене и в гостях, но понимала,что невозможно спрятать будет завтрато, что сегодня спрятать удалось.В салоне красоты на жесткой койкеона лежала с маской земляничной,и были у мулатки-массажисткирешительные мускулы боксера,когда два черных скользких кулакаобрушивались дробью барабаннойна белую беспомощную спину:«Спокойнее, сеньора, это дождик».Потом вонзались пальцы в ямки шеи,ища жестоко нервные узлы:«Терпите, это молния, сеньора!» —но оказался молнией внезапновзгляд юноши с неловкими глазами,впервые в своей жизни не по-детскиподнявшего на женщину глаза.Когда мы неминуемо стареем,то обожанье тех, кто нас моложе,для наших самолюбий как массаж,как будто бы приятный легкий дождик,но тело расслабляется, поддавшись,и молния вонзается в него.Страх постареть сам ищет этих молний,сам ими ослепляется, сам хочетстать хоть на время, но совсем слепым,чтобы не видеть ужас постаренья.За это ждет расплата — нас разлюбят,когда не в силах будем разлюбить.Она сама однажды позвонила,сказав Энрике, что больна, лежит,и попросила принести ей книгуи, если можно, что-нибудь из русскихроманов девятнадцатого века.Он «Братьев Карамазовых» ей нессквозь выкрики: «Альенде — в президенты!»Он позвонил.Раздался низкий голос:«Дверь не закрыта».Он вошел, смутясь,перед собой держа двумя рукамивнезапно ставший тяжестью роман,но всю его действительную тяжесть,конечно, не почувствовав еще.Она лежала на тахте под тонкой,очерчивавшей тело простыней,и мокрым полотенцем головаобмотана была.Глаза блестеликаким-то странным блеском неживым,и руки лихорадочно крутиликрай простыни под самым подбородком.«Садись!..» — глазами показала стул,из пальцев простыни не выпуская.«Ах, вот какую книгу ты принес!А ты ее читал?»«Я только начал».«Ты только-только в жизни начал все…Счастливый, потому что можешь тыпрочесть еще впервые эту книгу.Ты знаешь, у меня глаза болят.Ты почитай мне что-нибудь оттудас любой страницы, там, где про Алешу».«Я не умею с выраженьем».Смехответом был, смех макбетовской ведьмы,под простыней запрятавшей лицо, —ничто, как смех, не выдает морщины.«Да кто тебя такому научил?Что значит — с выраженьем?Выраженьев самих словах, когда в словах есть смысл.Вот до чего вас в школе вашей жалкойучительницы-дуры довелии слезовыжиматели-актеры.Как можно гениальное улучшитькаким-то выраженьем, черт возьми!Достаточно лишь не испортить смысла».Энрике растерялся, но онаего к себе пересадила ближеи начала сама ему читать,как будто книги не было в рукахи это в первый раз произносилось.Он захотел поцеловать не губы —он захотел поцеловать словаи так неловко ткнулся к ней в лицо,что ей попал куда-то в подбородок,и сразу же отдернулся с испугом.Но, книгу молча выронив из рук,она взяла его лицо руками,приблизила тихонько к своему,к глазам, что оказались так огромны,губами его губы отворила,и очутилось юноши дыханьевнутри дыханья влажного ее,и несколько часов сидел он рядом,ее безостановочно целуя,от властного тяжелого желаньябеспомощно сгорая со стыда.«Приляг со мной», — она ему сказала.Он с ужасом подумал, как он будетразвязывать шнурки своих ботиноки молнию расстегивать на брюках,как это будет выглядеть смешно.Поняв инстинктом, что в нем происходит,она полузаметно помогла,и оказался он, стуча зубами,растерянный своею наготою,перед загадкой женской наготыи, содрогаясь от любви и страха,вдруг ощутил, что ничего не может.Пережелал. Бессильным сделал страх.Прибитый отвращением к себе,он зарыдал, уткнувшись головойв ее пустые маленькие груди,и если бы она хотя бы словомего смогла жестоко уязвить,возможно, стал бы он совсем другими навсегда возненавидел женщин.Но в женщине, которая полюбит,всегда есть материнское к мужчине.«Ну, что ты плачешь, милый! Все пройдет.Все будет хорошо. Ты не волнуйся», —она шептала и спасала этим еговозможность полюбить других,ему еще не встретившихся женщин,в которых он ее опять полюбит,когда ее разлюбит насовсем.Без разбитной назойливости телаона к нему так ласково прижалась,что эта ласка стала его силой,и с ним впервые состоялось чудо,когда мужчина с женщиной — одно.Есть в нашей первой женщине урок —он поважнее, чем урок для тела, —ведь тело в нем душе преподает.Когда я вижу циника глазас пластмассовым, отвратным холодочком,то иногда подозреваю я,что был такой цинизм ему преподанкогда-то первой женщиной его,но женщину-то кто циничной сделал, —не первый ли ее мужчина-циник?Есть, слава Богу, не один цинизм…Вся доброта, вся чистота мужчин —от наших матерей, от первых женщин,в которых что-то есть от матерей.Энрике первой женщине своейбыл благодарен.Благодарность этаее пугала, и пугался онтого, что был ей только благодарен.Для женщины последняя любовь —надеждой притворившееся горе,и ничего нет в мире безнадежней,когда надеждой горе хочет стать.Она его любила обреченнои обреченность эту понимала,себе внушить стараясь: «Будь что будет.Еще лет пять. А там… а там… а там…»Но есть законы времени во всем,которые предвидений сильнее.Альенде в президенты избран был.У монумента Че Гевары пелс горящими глазами Виктор Хара.Не знал Альенде, что его убьют.Не знал бессмертью смертный монумент,что будет он разрушен, переплавлен.Не знали руки на гитарных струнахо том, что их отрубят, и Энрикене знал, что будет с ним.Но кто-то знал,скрывая взгляд, от пониманья тяжкий,в нависших над толпою облаках,и этот взгляд почувствовавший голубь,на бронзовом плече героя сидя,вдруг вздрогнул — и за всех, и за себя.