Я решу сам (СИ)
========== -2- ==========
Засыпали вдвоём, а проснулся я уже один. Сразу стало понятно, что Дан не в сортире и не на кухне — слишком уж звонкая тишина стояла в квартире. Почти такая же, как у меня под рёбрами. Течка закончилась. Я снова был собой — таким, каким привык быть большую часть жизни.
После контрастного душа я без необходимости — щетина у меня росла отвратительно, спасибо омежьей природе — взялся за электрическую бритву и в какой-то момент вдруг замер перед зеркалом, вглядываясь в отражающегося там сероглазого светловолосого парня. Резкие скулы, нос когда-то был сломан и это до сих пор заметно, квадратный подбородок. Вместе с ростом выше среднего и атлетическим сложением — типичный альфа.
Который всего двенадцать часов назад подвывал в такт трахающему его в задницу члену.
— Я трахался впервые в жизни, — внятно сообщил я отражению. — С Даничем. И я сам его об этом попросил.
Отражение ответило недоверчивым взглядом. Как всегда после течки, происходившее в эти три дня казалось ненастоящим, не со мной случившимся. Будто я просто посмотрел горячую порнушку про двух друзей, которые по законам жанра вдруг оказались в одной постели. Я с силой потёр лоб. Вся проблема в том, что с Даном вряд ли случится подобная гормональная амнезия, а значит, единственный пункт в повестке сегодняшнего дня: сможем ли мы вернуться к тому, что было до? Ведь несмотря на все наши пикировки и взаимные подтрунивания, дружили мы по-настоящему, и мало чем я дорожил больше этой дружбы.
Я не помню, как именно мы познакомились, — слишком давно это было. Дан жил в соседнем дворе, учился в той же школе, что и я, несколько раз мы даже попадали в одну смену летнего лагеря. Меня невероятно восхищали его острый ум, начитанность, умение владеть собой, но я тогда был тем ещё гордым сопляком и скорее бросился бы под поезд, чем показал своё восхищение. Вместо этого я старался быть таким же — много читал, учился дискутировать и обуздывать эмоции. Поступил в тот же универ, правда, на соседнюю, более интересную мне специальность. Вообще, если задуматься, то сильнее, чем Данич, на меня влияли только родители. И ближе для меня тоже были только они — достаточно вспомнить о том, что о моей настоящей сущности Дан узнал от меня же самого. И не отвернулся.
Первая течка стала моим личным апокалипсисом, после которого я потерял все жизненные ориентиры и всерьёз подумывал о суициде. Остановило меня только воспоминание о том, как примерно за год до этого мой сосед по подъезду от несчастной любви шагнул с балкона девятого этажа. Я до сих пор помню вой его отца над изувеченным телом — надо быть последней бессердечной сволочью, чтобы причинить близким настолько сильную боль. Так что самоубиться я не самоубился, однако психовал по-крупному. Едва не вылетел из школы за препирательства с учителями, каждый день нарывался на драку, даже один раз напился — спустил все ежемесячные карманные деньги на бутылку бормотухи от местного самогонщика. Редкая дрянь, должен заметить, второй глоток я делал чисто из упрямства, на третьем же меня застукал Данич, отобрал бутылку и вылил её содержимое мне за шиворот. Урок я усвоил — в следующий раз попробовал алкоголь только на школьном выпускном, — а вскоре меня отучили и залупаться на окружающих. Сломанный нос, сотряс, трещина в ребре и две недели постельного режима в отделении травматологии воленс-ноленс заставят пересмотреть своё поведение. Однако по-настоящему я почувствовал, что жизнь моя далеко не закончилась, только после одного памятного разговора.
Это был первый день, когда ко мне разрешили допускать других посетителей, кроме родственников. По обыкновению, в больничный тихий час мои сопалатники потихоньку свалили в зимний сад играть в карты и общаться с навещающими. Меня же разморило после обеда, и я сам не заметил, как задремал. А когда проснулся, то на стуле рядом с моей койкой сидел Дан с какой-то заумной книжкой по химии — он тогда усиленно готовился к поступлению. Почувствовав мой взгляд, Данич закрыл учебник и очень недобро посмотрел в ответ. Я напрягся в ожидании неизбежной словесной выволочки, однако он только сдержанно спросил: — Как самочувствие?
— Нормально, — Я всё ещё был очень гордым сопляком, пусть и гнусавил из-за незажившего носа.
— Тебе сказали, когда выпишут?
— Не-а. Но тутошние говорят, что дольше четырнадцати дней не держат.
— То есть к последнему звонку, — констатировал Дан.
— Угу.
Я вспомнил, что первый экзамен — как назло физика — у нашего класса аккурат на следующий день и немного затосковал.
— Что там у вас в расписании экзаменов первым стоит? — подслушал мои мысли Данич. — Не физика, случаем?
— Не помню, — соврал я, зная, что с друга станется притащить в больницу учебник и потом самолично проконтролировать моё знание билетов. Иногда он вёл себя, как натуральный старший брат.
— Ну-ну.
Я даже не сомневался, что Дан мне не поверит, однако вместо того, чтобы выяснить правду, он встал со стула и указал на пакет-«майку» у ног. — Я тебе фруктов принёс, куда сложить?
— Попробуй в тумбочку.
«Попробуй» — потому что родители были уверены, что для скорейшего выздоровления мне надо питаться домашней едой, причём в таких количествах, в каких я и здоровым никогда не ел. Вот и Данич длинно присвистнул, открыв дверцу: — Однако, склад у тебя тут. Всю палату кормишь?
— Практически, — Я привстал на койке, собираясь слезть на пол и помочь с распихиванием гостинцев, но Дан легонько толкнул меня в грудь: — Лежи, боец. Кстати, о чём хотел предупредить: ещё раз такой фортель с «один против троих» выкинешь — не посмотрю, что ты альфа, и всыплю по первое число.
Меня снова обожгло обидой на судьбу: можно подумать, тут есть на что не смотреть. Я отвернулся к окну и неожиданно для себя глухо сказал: — А я и не альфа.
В палате стало так тихо, что жужжание кружащей под потолком мухи казалось оглушительным.
— Понятно, — наконец произнёс Дан. — Впрочем, это непринципиально. Я всё равно твой друг и всё равно не позволю тебе снова причинить себе вред.
Это было как глоток чистого горного воздуха после долгого удушья.
— Ты не очень-то заносись, сэмпай, — пробурчал я, прикладывая нечеловеческие усилия, чтобы выглядеть недовольным. — Мне, между прочим, паспорт целых два года назад выдали.
Вместо ответа Дан покровительственным жестом взъерошил мне вечно спадающую на глаза чёлку. И поддержал, и за «сэмпая» отомстил.
***
Я невольно улыбнулся финалу воспоминания, в котором, как в капле воды, отражалась самая суть наших с Даничем отношений. Убрал электробритву обратно в шкафчик и отправился изобретать себе завтрак — аппетит снова был со мной, и аппетит хороший.
Подкрепив силы, я нашёл смартфон и решительно набрал номер друга.
— Привет, сэмпай, не отвлекаю?
— Привет, склеротик. Не отвлекаешь.
Я незаметно выдохнул — голос Дана звучал совершенно по-обычному.
— Как насчёт променада по набережной? Вечером, например.
— Вечером не могу — обещал заехать к родителям. А что если через час? И пообедаем заодно где-нибудь.
— Лениво готовить?
— Лениво в продуктовый идти. Так что?
— Ладно, давай через час на набережной у фонтана, — согласился я, про себя страшно довольный таким поворотом. Потому что каким бы обыденным наш разговор ни был, поверить в отсутствие последствий течки я смогу только при встрече лицом к лицу. — Увидимся.
— Да, давай.
Из-за нервозности я приехал к точке рандеву на двадцать минут раньше и всё остававшееся время нарезал круги вокруг фонтана. Со стороны, должно быть, это производило впечатление влюблённого, поджидающего пару, — по крайне мере, торговавший цветами с лотка паренёк-омега попытался продать мне букетик фиалок. Я сначала отказал ему невежливым рявканьем, потом, одумавшись, извинился, однако букет всё равно не купил. Ну, не ассоциировался у меня Данич с фиалками и незабудками, а других цветов у парнишки не было.