Большой куш нищей герцогини

– Не совру, если скажу, что знаю многих асов компьютерного поиска. Кое-кто побольше моего может. Пришел я вчера домой, и тут звонит Рваный Лис.

– Надо же, какое забавное имя, – пробормотала я.

– В паспорте у него другое, – уточнил Захар, – мы с ним сто лет дружим, еще со школы. Начали беседовать, он мне про свои заботы, я ему тоже пожаловался. Рассказал, что вот такое дело, явно кто-то семье Цапкиных помог, но как благодетеля найти, я понятия не имею.

– Эй! – возмутился Володя. – Ты треплешься о наших делах с приятелем?

– Да, мы все так поступаем, если в тупик заехали, – подтвердил Захар, – но заказчика я не называл. Рваный Лис мне пару раз помог, а я ему. Он работает сам на себя. Данные своих клиентов он тоже не сообщает. А вот кого мы ищем, того обсуждаем.

– Хм, – буркнул Костин.

– Лис мне кинул контакт, – зачастил Захар, – князя Нуаре. Сказал, что он мог раньше все! Что ни попроси, сделает. Дорого. Но стопроцентно. Как все получили Цапкины, только Нуаре может узнать. Такого про него рассказал, что я очень даже впечатлился! Познакомиться с ним решил.

Захар взял телефон.

– Лампа, отправляю тебе адрес. Князь Нуаре Альберт Алексеевич. Не уверен, что это имя настоящее, просто передаю, что от Лиса получил. Тебе придется ехать к аристократу, я дозвонился до него. Конечно, мне хочется поглядеть на легендарную личность, но он мужчин терпеть не может, общается с ними только если они клиенты. А вот женщинам у него всегда зеленый свет.

– Да кто он такой, твой князь? – спросила я. – Сколько ему лет?

– Человек, который в советское время мог все. И сейчас может все. Лис сказал, что Нуаре уникальный мужик с потрясающей памятью. Вдруг он и впрямь помог Цапкиным? Попытайся разговорить деда. Про его возраст я понятия не имею, – выпалил Рамкин.





Глава 27




– Свет души моей, угадай кто к нам пришел! – закричал хозяин, впуская меня в холл загородного дома. – Дорогая, разрешите взять вашу шубку. Не волнуйтесь, непременно ее верну. Конечно, я жулик, но красть у дамы манто… Согласитесь, это было бы совсем уж низко.

– Берти, – раздалось из глубины дома, – наша гостья хочет кофе, чаю?

– Конечно, твой кофеек, Лу, – не спросив меня, решил князь. – Ангел наш, соизвольте проследовать в столовую.

С этими словами он распахнул роскошную дубовую дверь с фарфоровыми медальонами. Я увидела коридор, устланный паркетом с перламутровыми вставками, и скинула угги.

Князь заломил руки.

– Душенька! Зачем вы снимаете очаровательные валеночки?

Говорить хозяину, что боюсь испачкать пол, явно не стоило.

– У вас, наверное, тепло, а моя обувь меховая.

Нуаре хлопнул в ладоши, перед нами возникла девушка в черном платье и бежевом переднике. Я не поняла, откуда она взялась, горничная словно материализовалась из воздуха. Князь посмотрел на прислугу, та исчезла.

– Берти, – прозвучало из недр дома, – кофе готов.

Мы с князем двинулись по бесконечному коридору, он плавно перетек в гостиную, по сравнению с которой залы Эрмитажа показались бы бедно обставленными конурками. В комнате размером с футбольное поле все стены были увешаны картинами. Произведений современных художников я не заметила. И если полотна Репина, Нестерова, Васнецова, Моне, Ренуара, которые украшали стены гостиной, являлись подлинниками, то коллекция стоила баснословных денег.

В уютном кресле сидела дама, чей возраст было трудно определить. От пятидесяти до ста лет. Если вам когда-либо попадались на глаза изображения цариц в парадных одеяниях, то вы прекрасно представите, как выглядела незнакомка.

– Душенька, разрешите вам представить мою сестру Лукрецию, – торжественно произнес хозяин дома.

– Младшую сестру, – уточнила дама.

– Ты одна, других нет, – подчеркнул Нуаре.

– Я родилась после тебя, – не уступала родственница.

– На десять минут, – хмыкнул князь.

– Как зовут очаровательную малышку, которая посетила нас? – ушла от темы возраста Лукреция.

– Евлампия, – представилась я.

– О-о-о! – хором воскликнули хозяева. – Очаровательно, потрясающе, великолепно.

– Сейчас все заполонили Светланы, – вздохнул князь, – народ забыл исконно нашу Фотинию. Это происки Жуковского! Василий Андреевич, на мой взгляд не очень талантливый рифмоплет, написал поэму «Светлана», и Россия с ума сошла, а Фотиния исчезла. Вместо нее появились Светы. Ангел мой, усаживайтесь в креслице. На всякий случай я велел вам туфельки принести. С размером не ошибся?

Я опустилась в кресло и надела туфли, которые совершенно точно были новыми.


– Они мне как раз!

– Берти никогда не ошибается, – промурлыкала Лукреция, – у него глаз – алмаз. Угощайтесь, солнышко, кофе в нашем доме я варю сама. Не подпускаю к джезве повара. Откушайте в удовольствие. Кексы выпекает нанятый кондитер. Конечно, в доме у нашей маменьки кексы и выглядели аппетитнее, и были вкуснее. Но тогда масло было масляное, сахар сахаристый. Нынче все иначе. О господи!

Лукреция протяжно вздохнула. Повисла пауза, я сообразила, что настала моя очередь продолжить беседу.

– Уважаемый Альберт Алексеевич…

Князь прижал ладонь к груди.

– Евлампия, умоляю вас, зовите меня Берти. Когда я слышу отчество, мигом представляю себя развалиной времен библейских патриархов.

Лукреция засмеялась.

– Лампи, Берти шалун. Едва увидит красивую юную девочку, сразу гоголем ходит. О-о-о! Я сократила ваше имя. Лампи. Не хотела вас обидеть, это случайно получилось.

– Ну что вы, мне очень приятно, – улыбнулась я, – обычно слышу в свой адрес: Лампа. Но Лампи мне нравится больше.

– Берти, она такая очаровательная! – восхитилась Лукреция.

– И красавица, – отметил князь, – нынче редко встретишь аристократически изящную даму. А Лампи просто статуэтка.

– Берти, посмотри на руки Лампи, – защебетала Лукреция, – длинные пальцы, светлая кожа, сквозь которую просвечивают вены, ногти миндалевидные, не квадратные, как у крестьян. Солнышко, как ваша фамилия?

– Романова, – ответила я, сделала глоток из чашки и воскликнула: – Прекрасный напиток! Впервые пью такой вкусный кофе.

Хозяева переглянулись.

– Вы, солнышко, Романова по мужу? – уточнила дама.

– Нет, от рождения, – пояснила я, – мой супруг Макс Вульф.

В глазах Берти вспыхнул огонь.

– О! Романовых в России мало. Вы же знаете, что Михаил Федорович Романов в тысяча шестьсот тринадцатом году стал царем, и династия правила более трехсот лет. В темную годину большевистского правления людей с вашей фамилией отправляли в лагеря, справедливо полагая, что они могут быть дальней родней свергнутого царя-батюшки Николая Второго. Поэтому большинство Романовых поменяло паспорта, стали Кузнецовыми, Петровыми, Васильевыми.

– Берти, к нам пришло очаровательное создание с аристократическими корнями, – сделала вывод Лукреция.

– Да, Лу, понимаю, – кивнул брат, – мы поможем Лампи! Ангел наш, изложите нам свою печаль. Что привело вас сюда? Знаем только то, вы служите в детективном агентстве.

– Обожаю криминальные истории, – подпрыгнула Лукреция.

– Нас интересует, каким образом Цапкин Валерий Иванович, простой учитель физкультуры, вдруг получил престижное место работы и обзавелся немалым количеством денег, – пояснила я. – Нам посоветовали обсудить эту тему с вами.

Хозяин поднялся.

– Прошу меня простить. Покину вас на некоторое время. Вернусь с ответами.

– У Берти была уникальная память, – промурлыкала Лукреция, – но она слегка подкосилась, когда ему стукнуло девяносто. Теперь брату надо свериться с архивом, – объяснила Лукреция.

Я поперхнулась кофе. Бойкому говорливому мужчине, похоже, любителю прекрасного пола, пошел десятый десяток?

Послышался шорох, на колени хозяйки запрыгнула белоснежная пушистая кошка с оранжевым ошейником на шее.

– Аманда, любовь моя, – обрадовалась Лукреция.

Кошка оттолкнулась всеми лапами от ног дамы и перелетела ко мне в кресло. Я начала ее гладить, она замурлыкала, приподнялась, опустила мордочку в мою чашку с кофе и стала с наслаждением пить.

– Ваш напиток даже Аманде нравится, – засмеялась я.

– О! Она обожает кофе, – подтвердила Лукреция. – Пока Берти отсутствует, расскажу вам о нас.

Я слушала хозяйку, не забывая при этом гладить кошку, которая выпила кофе, съела гущу и уютно устроилась на моих коленях.

Князья Нуаре жили в России несколько веков и не покинули страну даже после печально известного тысяча девятьсот семнадцатого года.

– Если все достойные люди сбегут, кто сдержит распоясавшихся холопов? – заявил отец Альберта и Лукреции, когда его жена заикнулась о том, что друзья уже сбежали за границу. Супруга никогда не спорила с мужем, но тогда она заплакала: «Нас убьют».

Удивительное дело, но репрессии не коснулись семьи Нуаре. Более того, князей не выгнали из родного поместья, не передали их особняк под санаторий. Отец по-прежнему служил главврачом крупной больницы, мать занималась домом, потом родились близнецы. Альберта и Лукрецию воспитывали по-современному, они не сидели в своих комнатах, всегда выходили к гостям. А друзья приходили к Нуаре каждый вечер. Даже во время войны дом не опустел. Теперь он превратился в гостиницу для знакомых, которые из-за бомбежек лишились жилья. Гости переместились в левый малый флигель. Отец, возглавлявший огромный госпиталь, жил там, домой он приезжал редко. Мать работала вместе с ним. Брат по возрасту попадал под призыв, но его не отправили на фронт. У Альберта и Лукреции была сильная близорукость. Дети работали с родителями. В сорок первом году перед началом войны близнецы успели подать документы в мединститут. В мирное время вчерашних школьников не подпустили бы к операционному столу на пушечный выстрел, но на войне как на войне. Младшее поколение Нуаре стало учиться медицинскому делу на практике.

– О, да, – сказал Альберт, возвращаясь в гостиную, – помню свой ужас, когда пришлось ампутировать бойцу руку. Я чуть сознание не потерял. Хорошо Лу меня по затылку эмалированным лотком треснула. Она, в отличие от меня, никогда присутствия духа не теряла.

– Родители умерли через десять лет после окончания войны, – продолжала Лукреция, – мы остались вдвоем, уже получили дипломы, работали врачами. И впервые столкнулись с материальными проблемами.

– Ранее мы не задумывались о деньгах, – добавила после паузы Лукреция, – отец распоряжался финансами, они с мамой скончались в один день. А мы не нашли никаких накоплений и поняли, что не способны содержать дом.