Даманский. Огненные берега

— В землянке Локтионов, на той стороне, — помрачнел Бабаев. — Умер Сашка, пока я без сознания валялся, его полумертвым туда притащили…

— Рассказывай, Михаил, где был, что видел, как выпутался.

Он видел по глазам, что Бабаев не врет и ни на йоту не преувеличивает. Балабол, прихвастнуть не дурак, но — не сегодня. Михаил бледнел по мере рассказа, пальцы сжимались в кулаки, жилка бешено пульсировала на виске. Павел недоверчиво качал головой. Ай да сукин сын этот Бабаев…

— То есть на чужбине тебе не понравилось, — усмехнулся Павел. — На Родину потянуло.

— Да, заскучать успел по Родине, — согласился парень, — просто обозлился, товарищ лейтенант. Не представляете, какое бешенство взяло… Заберите меня отсюда, — взмолился Михаил. — Ну, не хочу я валяться в госпиталях, на волю тянет, хреново мне здесь. Я же могу вставать, ходить — все обошлось. А врач не пускает — говорит, твое бегство из госпиталя будет приравнено к дезертирству…

— Лежи, — отрезал Павел, — набирайся сил. Переживем без тебя пару дней. Трудно нам будет, но мы сильные, справимся. Ты со следователем военной прокуратуры еще не беседовал?

— Нет еще, — вздохнул Бабаев. — Самое приятное еще предстоит. Как думаете, не привлекут меня?

— За что? — изумился Павел.

— Ну, так это… — Михаил замялся. — Вроде как в плену побывал и, вообще, за границей…

— Ты того, да? — Павел не сдержался, постучал по виску. — Гони эту дурь из головы, рядовой Бабаев. Ты совершил самоотверженный поступок, вел себя геройски, проявил стойкость и находчивость. Но пообщаться с прокуратурой придется — порядок такой. Сможешь сообщить о дислокации их войск?

— Да куда там, не в разведку же ходил, товарищ лейтенант… — раненый сокрушенно вздохнул, — шляются по лесу с автоматами, как лешие… Землянки у них — явно не сейчас вырыли, все прогнить успело, давно, видно, глаз на наш остров положили… А еще просеку прорубили, батарею сорокапяток на обрыв подтащили, чтобы лупить по нашим позициям, только наши эту батарею уже в пух разнесли…

— Вот об этом и поговоришь со следователем. Может, еще что-нибудь вспомнишь. Ну, бывай, гулена, не скучай. — Павел протянул руку, Бабаев ее с удивлением пожал. Рука у него была вялой, пальцы слушались плохо. — Не сбегай никуда, отлежись хоть пару дней.



Китайская сторона недобро помалкивала. Северный берег с колючим прищуром взирал на вожделенный остров.

В этот же день в пустую пристройку поселковой лечебницы перевезли тела погибших пограничников. Намеренно выбирали помещение без отопления. Трупы положили в ряд, прикрыли простынями. Начинала работу комиссия военной судмедэкспертизы.

Люди отворачивались, прятали глаза. Большинство тел было изувечено. Их добивали штыками. Потом, уже мертвым, выкалывали глаза, уродовали лица — с каким-то необъяснимым, психиатрическим наслаждением. Те, кто это делал, не были людьми…

Изувеченная группа капитана Стрельцова, группа сержанта Сычева, попавшая в засаду на острове. Пограничников кромсали, пока не подоспели бойцы сержанта Покровского. Четверть часа китайцы безнаказанно бесчинствовали. Многие тела изувечили до такой степени, что их невозможно было опознать. Эксперты путались, не могли точно сказать, кто именно перед ними. Версии разнились. Кого-то рвало, другие спешили вырваться на свежий воздух.

Пожилые женщины из поселка держали под руки статную Александру Львовну Стрельцову в простеньком черном платке. Она окаменела, казалось, вдова не понимала, что происходит. Иногда она хмурилась, не понимала, почему оказалась в этом месте, искала кого-то глазами среди живых. Потом опять цепенела и долго глядела на мертвого мужа.

Давилась слезами Алена Орехова — остроносая, худенькая. Она прожила с мужем три недолгих года, всегда следовала за ним тенью — безропотная, на все согласная. И вдруг — словно почву выбили из-под ног…

В два часа дня западнее острова Атаманский наблюдательный пост зафиксировал движение. Китайские солдаты вынесли на лед чье-то тело, проволокли его метров сорок и бросили, поспешив ретироваться в кусты. В указанном направлении выдвинулись два БТРа с полным комплектом вооружения. Подъезжали осторожно, готовые изрешетить кустарник. Один объехал тело справа, другой слева, сократили интервал до минимума и встали, прижавшись бортами. Из заднего люка выбрались двое пограничников, осмотрели труп на предмет замаскированной гранаты, потом осторожно подняли и перенесли к люку. Товарищи помогли втащить его внутрь. Пограничники вскарабкались в десантный отсек. Боевые машины отъезжали задним ходом, стрелки припали к пулеметам. Только на середине реки БТРы развернулись и покатили в свое расположение.

Мертвое тело принадлежало рядовому Локтионову. Его перенесли в импровизированный морг. У сослуживцев ком подкатил к горлу. Изуверы оставили в целости только голову, а тело вдоль и поперек искромсали штыками. Глумились уже над мертвым.

Бабаеву, лежащему в госпитале, сообщили печальную весть. Никто не знает, сам ли он удрал или «добрый» доктор отпустил его на полчаса, войдя в положение. Михаил имел бледный вид, морщился, глотал слезы, которых не стеснялся. Опустился на колени рядом с земляком, пристально всматривался в синее лицо.

— А Саньке посылка пришла из дома, — мрачно сообщил стоящий за спиной Глобыш. — Как всегда, наверное, конфеты, шоколад, болгарские сигареты… Почтальон сегодня утром принес. Что с ней делать? Обратно отправим или откроем?

— Откройте, — глухо проговорил Бабаев. — Поделите сигареты и конфеты, помяните парня. Предки поймут, они у Сани нормальные, виделся я с ними на «Холодильнике», когда нас призывали…

— Да, поделите, — разрешил Павел. — Думаю, они не станут возражать.

Начальство приняло решение: похоронить пограничников на территории заставы. Павших подчиненных капитана Бубенцова — на «Куликовских сопках». Трех офицеров — в городе Уман Приморского края.

За казармами на пустыре пытались выкопать братскую могилу. Мерзлую землю не брали ни ломы, ни лопаты. Из поселка привезли компрессор, но и он не помог. Земля не поддавалась. Вечером завезли взрывчатку, обошли с сообщением все казармы, жилые квартиры в городке — чтобы люди не нервничали. Объявили через динамики в поселке. Ночью заложили взрывчатку в землю и подорвали…

Телеграммы шли во все края огромной страны. «Ваш сын пал смертью храбрых при защите границы СССР. Похороны состоятся 6 марта в поселке Нижняя Масловка Пожарского района Приморского края. Выражаю глубокое соболезнование по поводу потери сына. Командир части полковник Леонидов».

Не все родные успели приехать. Но людей собралось много. Плакали женщины и мужчины. Прибыл заместитель Леонидова по политической части подполковник Костин, произнес прочувствованную речь. «Ваши дети героически погибли за нашу Советскую Родину! Проявили выдержку, стойкость, самообладание, но не отдали врагу нашу землю! Их смерть отдается в наших душах болью тяжелой раны! Спите спокойно, герои!»

Под троекратный ружейный залп в огромную братскую могилу опустили двадцать гробов. Установили временную плиту с именами павших и эпитафией «Вечная память воинам-пограничникам, павшим в бою за Советскую Родину!»

В тот же день хоронили бойцов капитана Бубенцова. На следующий день гражданская панихида по погибшим офицерам состоялась в Умане.

Политическое руководство Советского Союза инцидент не замалчивало. Правду подали в дозированном виде, без подробностей, но в неизменном пафосном ключе. «Позор китайским провокаторам!» «Позор клике Мао Цзэдуна!» По стране прокатились организованные парткомами митинги и шествия, партийные и комсомольские собрания с одной-единственной резолюцией: осудить гнусную вылазку китайской военщины, спевшейся с международным империализмом! Гневно клеймим маоистских бандитов!

Вся страна уже знала, что случилось на крохотном острове в Приморском крае, о котором еще вчера никто и не слышал. Весь Союз гордился подвигом горстки пограничников, принявших неравный бой и сохранивших целостность великой страны. Информацию об инциденте сообщали передовицы «Правды», «Известий», назывались конкретные имена и фамилии: Стрельцов, Буевич, лейтенант Котов, сержанты Покровский и Сычев…

Бремя славы он в гробу видал! Дважды отбивался Павел от журналистов «Красной звезды», пытавшихся взять у него интервью. Отправил вместо себя Покровского с рядовым Бабаевым, весьма кстати закончившим лечение. Те были не прочь покрасоваться. Нет худа без добра — застава хихикала, когда привезли свежий номер газеты с живописаниями сержанта и рядового, на которые наложил резолюцию «разрешить» сам начальник политотдела Дальневосточного пограничного округа.

Павел принес газету домой, Настя прочитала, посмотрела большими глазами, потом потупилась и прошептала: «И чего это стоило, милый?» А стоило это сорока жизней советских пограничников и двух десятков покалеченных, которые уже никогда не встанут в строй и даже дома не вернутся к привычной жизни…

С этого дня наряды, выступающие на охрану государственной границы, минутой молчания чтили память погибших товарищей и только после этого убывали к месту.

Обещанное пополнение на заставу запаздывало. Из сотни бойцов, ежедневно готовых к выполнению боевой задачи, в строю осталось чуть больше половины — остальные выбыли по причине смерти или ранения. В 4-м взводе по факту оставалось 14 человек, не считая лейтенанта Котова: старшина Фролов (по какому-то недоразумению приписанный к подразделению), сержант Покровский, двенадцать стрелков-пограничников. Он выстраивал личный состав каждый день, проверял внешний вид, проводил занятия. При заступлении в наряд взвод вливали в другие подразделения — самостоятельно его люди могли прикрыть лишь незначительный участок границы либо сформировать только один усиленный наряд.

Снова обострялась ситуация. Сбывались недобрые предчувствия, что китайцы не оставят свои намерения. Для них — проверка на фанатизм, для пограничников — испытание на стойкость. Теперь ежедневно на китайской стороне работали громкоговорители. Звонкий, хорошо поставленный женский голос на русском языке подвергал разрушительной критике Советский Союз — обвинял его в ревизионистской политике и сговоре с мировым империализмом во главе с США (о том, что у Мао после разрыва с СССР потеплели отношения с Америкой, звонкий голос не упоминал).


Советских пограничников призывали сложить оружие, переходить на сторону КНР, признать неправоту действий кремлевского Политбюро. Эти ежедневные «радионяни» становились естественным фоном — поначалу раздражали, потом притерлись, в конце концов, их просто не замечали. В ответ «по заявкам китайских радиослушателей» крутили песни советских композиторов — про Гражданскую и Великую Отечественную войны. Про то, как «на границе тучи ходят хмуро», и что «не нужен нам берег турецкий»…

В окрестностях острова работала авиация пограничного округа, совершали разведывательные полеты «Ил-14» и транспортно-десантный «Ан-2». Действовала разведка — ближняя и дальняя. Часть сведений поступала по линии КГБ через дипломатические каналы.

24-й китайский полк, нависший над границей, был усилен артиллерией, минометами, противотанковыми средствами. Батареи устанавливали на склонах сопок, выводили на прямую наводку. Их прекрасно видели советские наблюдатели через оптические приборы. На прилегающих к острову участках границы сосредоточилась китайская пехотная дивизия со средствами усиления. В тылу развертывалась крупнокалиберная артиллерия, возводились склады боеприпасов, амуниции, провизии, топлива. Ставились палатки для полевых госпиталей. Появлялась информация о прибытии танковых частей.

Специальные пехотные подразделения с пилами и топорами прорубали дополнительные просеки на склонах для проезда бронированной техники. Несколько раз фиксировались полеты самолетов-разведчиков — пока еще китайские пилоты вели себя скромно, границу не пересекали. Разогретые пропагандой, они готовились яростно сражаться и умереть за свои сомнительные идеалы…

Затишье пока не нарушалось. Враждующие стороны концентрировали силы. На острове Атаманский постоянно присутствовали советские усиленные наряды по десять человек с пулеметами, гранатометами и средствами связи. Остров обходили по периметру — со всеми мерами предосторожности.

Из пограничного отряда прибыло звено вертолетов «Ми-4». В боевых действиях они не участвовали, использовались для разведки, доставки боеприпасов, эвакуации раненых. Из резерва пограничного отряда была выделена маневренная моторизованная группа майора Евгения Ильича Яшина — те самые обещанные 10 БТР и рота пехоты. Группа разместилась в окрестностях заставы. Пограничники ставили палатки, машины зарывали в землю, маскировали.

По приказу командующего Дальневосточным военным округом в район острова выдвинулись мотострелки, занял позиции артиллерийский полк. Прибыла батарея 152-мм гаубиц. Заняли позиции на дальних подступах два взвода отдельного танкового батальона.

А в семи километрах от острова, в обстановке строгой секретности развертывался отдельный батальон реактивных установок залпового огня «Град» — оружие новое и пока секретное. В реальных боевых условиях его еще не испытывали, но по ТТХ одна машина «БМ-21» залпом сорока снарядов накрывала все, что находилось на площади в один квадратный километр — живую силу, автомобильную и бронированную технику, земляные укрепления. Дивизион насчитывал 18 машин, мог за двадцать секунд выпустить семьсот снарядов и превратить в зону сплошного поражения территорию, сопоставимую с островом Атаманский. Но приказ из Москвы был категоричен: «Грады» не применять. По крайней мере, без отмашки из столицы. Армейские подразделения в бой тоже не вводить — ни при каких обстоятельствах. В противном случае это будет равнозначно объявлению войны другому государству — а данный момент советское руководство намеревалось оттягивать до последнего. Все конфликты, возникающие на границе, поручалось урегулировать пограничному ведомству, армия должна оставаться в стороне. «Тогда для чего мы тут? Для мебели? Для красоты?» — украдкой критиковали такое решение руководства армейские офицеры, имевшие данные о количестве готовых к бою китайских войск.

В том, что зреет нечто страшное, никто не сомневался. Интрига заключалась в сроках. Все попытки разрешить конфликт дипломатическим путем завершались провалом.

В начале 12-го утра 14 марта поступило радиосообщение от усиленного наряда, несущего патрульную службу на острове. Докладывал лейтенант Виталий Курочкин, командир третьего взвода: группа китайских военнослужащих в количестве сорока человек пытается через узкую протоку перебраться на остров! Вооружены стрелковым оружием, имеют несколько пулеметов. «Отогнать! — последовал приказ с заставы. — Но в бой не вступать, оружие на поражение не применять!»

Курочкин задумался: это как? Бойцы лежали за косогором над протокой. У наряда имелся гранатомет «РПГ-7» и два ручных пулемета Калашникова.

Китайцы непринужденно шли через протоку, оживленно переговаривались. Настолько непринужденно, что просто оторопь брала — как к себе домой идут!

— Пальни с недолетом, — подумав, приказал Курочкин.

Гранатометчик нажал на спуск. Взрыв прогремел метрах в двадцати перед толпой. Мощный заряд расколол лед, плеснула вода. По льду разбежались трещины и самая жирная — в направлении китайских военных! Солдаты НОАК присели от неожиданности, попятились. Визгливо закаркал офицер. Китайцы растерянно озирались вокруг, переглядывались друг с другом. Кто-то заметил цепочку пограничников на косогоре, стал кричать, тыкать в них пальцами. Самый шустрый вскинул автомат, прошелся длинной очередью, по счастью, никого не зацепив.

— Не отвечать! — крикнул Курочкин.

— Почему? — резонно спросил сержант Матвеев.

— По кочану, — огрызнулся лейтенант. — Надо так. Лежите и не рыпайтесь.

Последовал командный окрик, и шустрый китаец прекратил огонь. Губы офицера скривила ехидная усмешка. Очевидно, он тоже получил приказ не применять оружие, но остров прощупать и по возможности занять. Китайские солдаты продолжали движение. Они вскинули автоматы, держали пальцы на спусковых крючках — ясно, что для острастки.

— Шугани еще разок, — приказал Курочкин гранатометчику.

Вторая граната разорвалась рядом с первой. Лед затрещал, отламывались целые пласты, разбегалась паутина трещин. Китайские солдаты ринулись вперед, намереваясь обогнуть опасное место. Двое завопили, оказавшись в воде. Произошла заминка — несколько человек кинулись их спасать, один при этом тоже провалился. Остальные пошли в обход, потрясая оружием.

— Предупредительный! Огонь! — крикнул Курочкин. — Если станут по нам стрелять, бить на поражение.

Он не договорил, да этого и не требовалось — без слов понятно. Раздалась дружная автоматная трескотня. Китайцы попятились, залегли. Двоих удалось извлечь из полыньи, третий выбрался сам — без оружия, жалкий, мокрый, как суслик.

Огонь они не открывали, ждали команду — с дисциплиной в китайском воинстве был полный порядок. Офицер гримасничал, но тоже сдерживался — понимал, что если инцидент перерастет в горячую фазу, весь его отряд здесь и останется, слишком невыгодная позиция.

Гранатометчик выстрелил в третий раз — для ускорения понимания. Пулеметчик бил китайцам под ноги, тем приходилось прыгать, увертываться от пуль. Пограничники засмеялись — что, не нравится, вурдалаки хреновы? А ну, все в пляс!

Китайский офицер сообразил, что в этом месте на остров не пройти, стал кричать, похоже, приказывал отходить. Китайцы засеменили обратно, потом пустились вприпрыжку, выбрались на свой берег.

У Курочкина надрывалась рация.

— Что у вас происходит? Нам не видно! — кричал старший лейтенант Писарев.

— Сами приказали отогнать, товарищ старший лейтенант, — невозмутимо отозвался Курочкин.

— И?

— Отогнали.

— Вы вступили в боевое столкновение?

— Нет, китайцы вляпались в наш праздничный салют, — под хохот пограничников объяснил Курочкин. — Все в порядке, товарищ старший лейтенант, боестолкновения не было. Китайцы испугались нашего салюта и убежали. Какие будут приказания?

— Приказ неизменен, — проворчал Писарев, — охранять границу как зеницу ока. Я доложу о случившемся полковнику Леонидову и майору Яшину. Будьте начеку.

Вторую попытку перейти границу в ближайшие часы китайцы не предпринимали. Но в лесу на той стороне их было пруд пруди. Сидели за каждым деревом, лежали за каждой кочкой — ждали команды изрешетить пограничников, которые были у них как на ладони.

Курочкин предупредил своих, чтобы отошли в лес, рассредоточились. Китайский берег держать под прицелом. Двое — на западную сторону, двое — на восточную. Сигнал тревоги: три выстрела.

Но все было тихо, не считая молчаливого психологического прессинга. В 15.00 на связь опять вышел врио начальника заставы.

— Слушай приказ, Курочкин, — каким-то дрогнувшим голосом сообщил Писарев. — Собирай своих людей и уводи с острова.